Мертвый лес

– На охоте нет правил, моя дорогая, – сказал Урдак. – Никаких. Здесь либо ты, либо тебя.

Он почесал костлявый подбородок. Девочка смотрела на него бездонными черными глазами. Смотрела очень внимательно, не отрываясь, но при всем желании Урдак не смог бы сказать, понимает ли она хоть слово из того, что он говорит. Она все еще держалась от него на расстоянии. Не доверяла, и правильно делала.

– На охоте, – говорил Урдак, – мистер Гош не даст соврать, с добычей останется не тот, кто сильнее, не тот, кто быстрее, и не тот, у кого крепкие зубы и острые когти. И даже не тот, кто умнее. Нет, мое дорогое сокровище, все не так. На охоте выигрывает тот, кто лучше всех умеет ждать…

Урдак принюхался к ветру. Преследователи уже близко, ближе, чем он думал, но дальше, чем думали они сами. Это не пугало, вовсе нет. Скорее бодрило, как морозный зимний воздух. От осознания, что опасность рядом, кровь быстрее бежала по жилам. Давненько он не играл в эту игру по-настоящему.

– Главное на охоте, моя драгоценная, – сказал Урдак, – никогда не забывать, кто здесь охотник, а кто добыча, правильно я говорю, мистер Гош?

Девочка согнулась, и спутанные волосы скрыли ее лицо. Но Урдак знал, что из-за этой темной завесы она внимательно следит за каждым его движением, ловит каждое его слово. Это льстило его самолюбию. До сих пор только мистер Гош мог по достоинству оценить его таланты. Но сейчас мистер Гош надулся и молчал, не иначе как приревновал его к девчонке. Ничего, они еще успеют подружиться.

– Вот так-то, сокровище мое. Будешь об этом помнить, и у тебя всегда будет чем наполнить свой живот. На охоте нельзя спешить. На охоте самое главное – выбрать подходящий момент.

Под деревом

Боль в ноге отступила. Совсем не прошла, но на смену горячей и резкой пришла ноющая и тупая. По крайней мере, до тех пор, пока он не двигался.

Доктор Салазар сидел, прислонившись спиной к ребристому стволу дерева, и думал о том, как же его угораздило попасть в такой переплет. Всего пару дней назад он и представить не мог, что застрянет посреди леса со сломанной, очевидно, ногой. Настолько далеко от мира, в котором он жил раньше, что это просто не укладывалось в голове.

Салазар устроился на моховой кочке, и снизу постепенно просачивалась вода. Штаны совсем промокли, пожалуй, это досаждало ничуть не меньше, чем боль в ноге. А ведь была еще и всякая живность, решившая, что другого шанса познакомиться с доктором поближе может и не представиться. Комары, мошки, мухи вились над головой, лезли в глаза и рот. Прямо по штанине парочка рыжих муравьев тащила куда-то извивающуюся зеленую гусеницу… Да что же это за место такое, где все думают лишь о том, как бы сожрать друг друга?!

Из-за деревьев доносился мерный стук топора – где-то там егерь Ханс мастерил для Салазара костыль. Доктор его не видел, но этот звук его успокаивал. Хоть какое-то свидетельство, что он здесь не один и что Григер с остальными вовсе не бросили его на съедение диким зверям.

Доктор поежился. Когда он наконец выберется из этого леса… Если он выберется из этого леса, то сделает все возможное, чтобы в его жизни больше не осталось зеленых насаждений. Никаких лесов, никаких садов и парков, никаких газонов и лужаек, он даже от комнатных цветов избавится, чтоб им пусто было. Теперь в его мире не будет ничего, кроме стекла, бетона и асфальта, и это будет идеальный мир.

На ветку над головой опустилась незнакомая птица – черная, с красными крыльями – и принялась разглядывать доктора с нахальным любопытством.

– Кыш. – Салазар вяло взмахнул рукой. – Кыш, пошла прочь…

Однако птица и не подумала улетать: перескочила на соседнюю ветку и издала долгую звонкую трель. Странно знакомую, но доктор не сразу сообразил, где ее слышал. Когда же сообразил… Да чтоб его! Это же та самая песня, которую пела жуткая девочка в сарае, но спетая в три-четыре раза быстрее. Едва Салазар это понял, ему стало не по себе. Словно что-то холодное и липкое проползло вдоль позвоночника – какой-нибудь мерзкий слизняк или даже многоножка. Салазар заерзал на месте, проклиная самыми грязными словами всех зверей, которые роют норы, и всех птиц, которые поют песни. Если бы он мог подняться… Доктор нашарил во мху крошечную сосновую шишку и попытался кинуть в нахальную птицу. Но, разумеется, не добросил. Птица и не заметила.

– Ханс! – позвал Салазар. – Ханс, можно вас на…

Он замолчал: голос прозвучал очень тихо. Как если бы доктор кричал, зажав рот ладонью. И что-то изменилось. Словно бы воздух, безо всякой на то причины, сгустился и стал вязким и плотным. Лес тревожно зашумел.

– Ханс?

Стук топора прекратился, однако доктор не смог вспомнить, когда же это случилось. Только что? Или некоторое время назад? Неужели егерь закончил работу? Салазар приподнялся, опираясь на руки, высматривая Ханса за деревьями и подлеском. Ничего – ни движения, ни тени, ни силуэта, мелькнувшего сквозь сплетение ветвей. Куда же он подевался? У доктора перехватило дыхание. Нет, нет… Не может быть, чтобы егерь бросил его в этом лесу! Как бы Ханс ни относился к Салазару, так бы он не поступил. Наверное, он отлучился по нужде, такое вот простое и понятное объяснение…

Из кустов послышалась возня, а следом – короткий сдавленный хрип. И тут же все стихло.

– Ханс? У вас все в порядке?

Нет ответа. Доктор крепко зажмурился. Все, что здесь происходит, сказал он себе, это сон. Дурной ночной кошмар. Сейчас он откроет глаза, и окажется, что он все еще на станции, а на соседней кровати храпит Ласло. Это алкоголь и кислород, они…

Салазар открыл глаза. Он не проснулся. Он сидел под дурацким деревом посреди дурацкого леса, искусанный комарами, у него болела нога. И лишь одно изменилось – он уже не один. Из-за деревьев пружинистой походкой вышел некто, и это был не человек.

У него было две руки и две ноги, и голова на плечах. Он носил вполне человеческую одежду, у него даже оказалась шляпа – побитый старомодный цилиндр, украшенный драными перьями. И все же это был не человек. Он носил это обличие так же, как носят карнавальный костюм, и даже не особо старался: все в его облике казалось неправильным, изломанным, несло какой-то изъян. Слишком костлявое лицо, слишком глубоко посаженные глаза, слишком выпирающий подбородок и сплошь и рядом – искаженные пропорции. Каждый сустав располагался немного не там, где полагалось, и сгибался немного не так, как у обычных людей. Его наряд казался насмешкой над самой идеей одежды – так могло вырядиться разве что лишенное вкуса огородное пугало.

Доктор сразу понял, что именно это существо он видел ночью на станции. В погоню за ним они и вышли в поход… Но теперь роли поменялись. Теперь уже не Салазар был охотником.

Доктор не стал кричать, не стал звать на помощь. Он уже знал, что егерь Ханс не сможет его спасти, а Григер и остальные ушли слишком далеко и не успеют вернуться, как бы громко он ни вопил. И какой тогда смысл?

– Кто вы? – прохрипел Салазар, прижимаясь спиной к дереву.

Был еще один очевидный вопрос: «Что вам нужно?» Но ответ на него доктор прочитал в глазах этого существа: голод. Жуткий, неутолимый голод.

Существо остановилось шагах в десяти и уставилось на Салазара, сильно вывернув шею. Как будто хотело взглянуть на него вверх ногами. Длинный нос зашевелился, губы изогнулись, открыв кривые желтые зубы. Не то хищный оскал, не то нелепейшая попытка изобразить улыбку.

– Кто я? – переспросило существо, будто вопрос оскорбил его до глубины души. Если, конечно, у него имелась душа, в чем Салазар сомневался. – Так кто же я? Может, вы мне подскажете, мистер Гош?

Он выхватил из кармана грязный комок меха, в котором доктор с трудом опознал плюшевую игрушку. Выглядела она так, будто ее долго рвали зубами, потом топили и пытались сжечь и только после всего этого вручили жуткому существу. Лапы и голова игрушки болтались на ошметках ниток, из многочисленных дыр комьями вываливалась набивка.

– Что скажете, мистер Гош? – Существо прижало игрушку к самому уху и закатило глаза. И оно нисколько не притворялось, будто слушает, что говорит ему «мистер Гош», оно действительно его слушало.

– Да, да, конечно. В самом деле…

Существо выпрямилось, и его желтозубая улыбка стала заметно шире. Не иначе как для того, чтобы доктор увидел, что зубов у него сильно больше, чем полагается человеку.

– Позвольте представиться, – сказало оно, прижимая руку к груди и сгибаясь в издевательском поклоне. – Мое имя – Урдак, и я последний настоящий джентльмен…

– Кто? Джентльмен? Что это значит?

Урдак аж надулся от гордости.

– То, что у меня есть шляпа. Раньше она была у другого настоящего джентльмена, теперь она моя. Значит, я последний настоящий джентльмен…

– Не понимаю, – проговорил Салазар.

Урдак выпятил нижнюю губу.

– Какой же ты глупый! – сказал он с обидой. – Вот так всегда… Никто меня не понимает, мистер Гош, только вы да наше сокровище. Жизнь жестока и несправедлива, не так ли?

Взявшись двумя руками за челюсть, он потянул ее вперед, и доктор мог бы поклясться, что в ответ на этот жест зубы во рту существа задвигались. Разве такое возможно?

Салазар еще сильнее прижался спиной к дереву. Он знал, что не сможет себя защитить. У него нет оружия – ни ружья, ни ножа. Одна шариковая ручка в кармане, но какая от нее польза? Разве что оставить Урдаку автограф на память.

– Какой ты жалкий и глупый, – вздохнул Урдак, делая шаг навстречу Салазару. – Но это не важно, правда, мистер Гош?

Это же ты?

Она почти опоздала. Ива выскочила из леса за мгновение до того, как настоящий джентльмен набросился на свою жертву.

Зазвенела тетива, стрела со свистом разрезала воздух. И если бы не острейший слух Урдака, если бы не его невероятная ловкость, эта стрела точно бы пронзила его тощую шею. Покончила бы с ним раз и навсегда.

Но он ее услышал, успел пригнуться, и стрела сбила цилиндр с его головы. Громко заклекотав, Урдак перекатился через плечо в сторону от человека под деревом. Тут же вскочил на ноги. Не мешкая, Ива пустила вторую стрелу, но и на этот раз Урдак увернулся. Изогнулся так, будто в его теле совсем не было костей. Узкое лицо перекосила злобная гримаса, словно у него одновременно заболели все зубы.

– Это ты… – прошипел Урдак, припадая к земле.