Эксперимент

– Разумеется.

– Неправда. Ты не любишь ни Землю, ни женщин. Тобою движут животные инстинкты.

Столь бесцеремонные, наглые обвинения, да еще высказанные равнодушным, безапелляционным тоном, не могли не вызвать ответной реакции. Сергей поднял вверх руки и, потрясая в пустоту кулаками, прокричал:

– Не тебе, бестелесной Миллиардерше с хвостиком, судить о любви! Тьфу на тебя!

Успокоившись немного, отпустил руки. Мелькнула трусливая мысль, не последует ли за таким его бунтом наказание. Потом решил, что терять ему в принципе нечего. Впрочем, на рожон лезть, кажется, тоже нет смысла. Помолчал немного, собираясь с мыслями, и продолжил более мирным тоном:

– Нутром чувствую, сейчас начнешь: возлюби врага, подставь щеку… Слышал я всю эту чушь сто раз. Но по мне, нормальная любовь – когда два тела сливаются в одно и пусть весь мир хоть в тартарары катится. А питаться через поры – извращение. Я хочу по-людски: водочки стопарик, огурец малосольный чтоб на зубах похрустывал. Давай, колись, зачем меня похитила? Коль приглянулся, то покажи свои телеса – может, если не слюбимся, то сговоримся как-нибудь.

Незнакомка молчала.

Обиделась, наверное. Сергей огляделся по сторонам. Из плавающих вокруг в невесомости темных столбиков все явственнее пробивались наружу мягкие рассеянные полоски света, постепенно расширяясь и соединяясь друг с другом. Вскоре он обнаружил, что находится в центре тонкого сияющего диска с парящими вокруг бесчисленными фигурами людей и, не в силах сдержать эмоции, воскликнул:

– Ни хрена себе!

Некоторые мужчины, как и он сам, парили в трусиках. Две парящие неподалеку дамы оказались вовсе обнаженными. Почувствовав на себе взгляды мужчин, они смутились и сжались в комочки. Совсем рядом, почти вплотную, проплыла капсула с держащей на руках младенца женщиной, а следом за ней – три маленькие капсулы с малолетними детьми.

– Вау! Может, вообще никого из людей на Земле не осталось – всех чохом инопланетяне похитили?

На несколько секунд стенки коконов вновь утратили прозрачность, свет потускнел, и на плечи Гвоздикова легла легкая накидка.

«Хорошо б еще, чтоб с рукавами», – подумалось ему, и тотчас руки оказались заключенными в рукава.

«Все под колпаком у Мюллера! – отреагировал мозг. – Вроде как хорошо, когда вот так без слов тебя понимают, но неуютно. Можно и приключений накликать».

Из коконов опять стали выбиваться светлые полосы. Через считанные секунды все пленники вновь могли лицезреть друг друга, да к тому же и щеголять пестрыми нарядами. На некоторых дамах платья менялись по нескольку раз в минуту.

На душе от подобного цирка стало повеселее, мелькнула мысль: «Вот бы не через прозрачные стенки на расстоянии и молча, а вживую общаться: прикасаться руками, толкаться, разговаривать».

– Можешь перейти из капсулы в вестибюль космического корабля. Переходы в обоих направлениях осуществляются силой желания, – проинформировала Миллиардерша с хвостиком.

Тотчас Сергей увидел, как в паре километров от него выросла высоченная хрустальная стена, к которой со всех сторон устремились парящие в прозрачных коконах пленники. Касаясь стены, они освобождались от своих одиночных камер, вплывая под своды этого удивительного объекта. Вероятно, внутри «вестибюля» каким-то образом было создано нечто подобное силе земного притяжения, так как через считанные секунды все становились на ноги, как это принято на Земле. Долго не раздумывая, Гвоздиков тоже устремился туда, ударился своим коконом о стену и, освободившись от него, сразу оказался посреди необъятной толпы, оглядывающих друг друга людей. Многие обнимались. Какая-то старушка с ниспадающими на плечи редкими седыми волосами, упав на колени и вздымая вверх голову, истово молилась, осеняя себя крестным знамением. Незнакомый мужчина, грассируя что-то по-французски, уткнулся Гвоздикову в плечо, как будто встретил старого друга, и расплакался. Сергей, ободряющее похлопав француза по спине, стал оглядываться вокруг. Похоже, сюда действительно переселилось все население Земли. Русской речи не было слышно, но ведь где-то здесь должны быть и наши. Молча приобняв на прощание француза, Гвоздиков пустился на поиски.

Чтобы не заплутать, решил идти вдоль хрустальной стенки, через которую ежесекундно в залу проникали тысячи новых пленников. Он вглядывался в их лица, говорил что-нибудь ободряющее, обнимал кого-то за плечи, ему отвечали взаимностью, плакали, улыбались, но из-за незнания языков дальше выражения чувств общение не шло. И вдруг в одном из приблизившихся к стене коконов, он увидел лицо Рабии – горничной, работавшей в турецком отеле и довольно сносно владеющей русским. Сергей ринулся к ней как к самому родному, желанному человеку. Ее кокон уже растаял за стеной холла, и она сделала первый шаг навстречу незнакомым людям, но, увидав устремленного к ней Гвоздикова, с ужасом попятилась назад, ткнулась спиной в стенку холла, прошла ее в обратном направлении и, вновь оказавшись внутри возникшего из ничего кокона, стала отдаляться в черноту космоса.

– Куда же ты? – прокричал Сергей.

Ответа не было.

Особо не размышляя, он тоже бросился к стене, с разбегу ударился о нее всем туловищем, вновь оказался внутри своего опостылевшего кокона и, спустя считанные секунды, движимый безудержным желанием встречи с единственным во всей этой толпе знакомым человеком, стал отдаляться от сверкающего вестибюля.

Однако расстояние между нашим героем и беглянкой продолжало увеличиваться – мощь ее ужаса при виде бывшего постояльца гостиницы явно превосходила мощь его желания пообщаться с нею. Осознав сей печальный факт и опасаясь, как бы из страха перед ним эта симпатичная, ставшая вдруг бесконечно близкой для него женщина не затерялась в черноте космоса, Гвоздиков прекратил погоню.

Пару минут Рабия еще продолжала удаляться, но, увидав наконец, что ее преследователь демонстративно уплывает в другую сторону, остановилась; некоторое время, прильнув к стенке своей прозрачной тюрьмы, напряженно наблюдала за ним и, убедившись, что ее больше никто не собирается преследовать, осторожно начала обратное движение в сторону космического вестибюля.

Когда ее облаченная в плотно прилегающее к телу бирюзовое платье фигура превратилась в точечку на фоне сверкающей стены, Сергей тоже прекратил удаляться в неизвестность. Прежде чем что-либо предпринимать дальше, надо было немного пораскинуть мозгами. Вспомнилось, как вечером накануне своего пленения он, находясь в хорошем подпитии, встретил Рабию в гостиничном коридоре, ухватил за мягкое место, прижал к груди и попытался затащить в свой номер, обещая всего за одну ночь баснословное количество долларов. Кажется, дело дошло до пяти тысяч, но когда он полез одной рукой в карман за ключами от номера, она расцарапала ему лицо, вырвалась и убежала. Он бросился было ее догонять, споткнулся о ковер, ударился лбом о какой-то выступ в полу, рассек себе бровь. Потом к боли добавились обида и злость на возомнившую себя принцессой горничную. Сейчас у него нет ни обиды, ни злости. А что есть? Сострадание к Рабии, чувство своей вины перед ней, желание загладить эту вину. Но как это сделать, если женщину охватывает панический страх от одного лишь его вида? Если он вернется и они случайно встретятся, то Рабия снова в панике бросится через стенку космического вестибюля в открытый космос и затеряется в нем, на этот раз уже на веки вечные… Что делать? Ба, у меня же есть бестелесная помощница!

– Миллиардерша с хвостиком, ты слышишь меня?

– Слышу, но бессильна чем-либо помочь. Ты сам должен найти решение.

– А если его нет?

– Оно есть всегда, загляни в себя поглубже.

Хорошо ей со стороны советовать, загляни поглубже, а как это поглубже?

– Эй, красавица, ты поподробнее не можешь мне дураку объяснить?

– Чувства, эмоции, тело, мысли – все меняется. Прилипает и отпадает… Глубже, значит за пределы всего изменяющегося, к тому неизменному, что позволяет каждому из вас в любом возрасте, в любой ситуации, в любом состоянии говорить «это я».

– Поконкретней можно?

– Я не могу думать, чувствовать, ощущать, желать вместо тебя. Без твоей воли, твоего желания, познание самого себя невозможно.

Вот тебе и высшая раса: и бессильна, и не может… Ничего себе! Гвоздиков задумался, попытался припомнить что-то где-то читаное и слышаное на эту тему раньше, напряг извилины, но ничего умного в голову не приходило. Так что же делать? Устав от размышлений и колебаний, он забылся в полусне. Очнувшись, стал с тоской оглядывать черноту космоса и вдруг снова увидел светлое пятнышко галактического сверхскопления Девы. Одной из бесчисленных пылинок этого скопления была галактика Млечный путь, среди сотен миллионов звезд которой, была безумно красивая звезда по имени Солнце, а рядом с ним прекраснейшая из планет – Земля.

– Там мой дом, пора возвращаться, – прошептал он.

На периферии

Приведенный силой мысли в движение кокон устремился в заданном направлении. Космический вестибюль стал отдаляться, превращаясь в небольшой сверкающий диск. На душе полегчало, ум успокоился. Однако спустя некоторое время Сергей заметил, что размеры диска перестали уменьшаться.

– Эй, Бестелесная, что это значит?

– Капсула может независимо перемешаться лишь в ограниченном пространстве нашего космического корабля. Диаметр корабля – одна световая минутка, это примерно семнадцать миллионов девятьсот восемьдесят семь тысяч пятьсот двадцать километров. Ты находишься сейчас на его периферии, дальнейшее удаление невозможно.

– Тюрьма!!!

– Диаметр Земли в 1440 раз меньше диаметра нашего корабля и составляет всего-навсего 12742 километра, но ты же не называешь эту пылинку тюрьмой?

– Земля полна людей, она твердая, она живая… А ваш корабль – чернота космоса, окруженная невидимыми стенами и населенная невидимками, типа тебя. Земля мой дом, наконец! Я родился на ней!

– Дом, который вы, земляне, уничтожаете.

– А вам какое дело до нашего дома?

– Мы чистильщики Вселенной. По нашим данным, ваша планета не только на грани экологической катастрофы, но и ядерной. Основная и единственная причина – катастрофический разрыв между вашим техническим прогрессом и степенью осознанности почти всех землян поголовно.

– Снова это дурацкое слово?

– Вы не осознаете в полной мере себя, поэтому не можете осознать и своего единства с целым, со Вселенной и даже с вашей маленькой планетой. Она кричит от ужаса и боли, но вы ее не слышите и не хотите слышать. Более того, абсолютное большинство из вас не ощущает даже своего единства с остальными людьми. Вам присуще ощущение единства только по секторным признакам: моя религия, моя страна и прочее… Но единства глобального вы не ощущаете. Без него Землю не спасут никакие ваши международные договоры, никакие законы, постановления, манифесты, пакты…

– Все понятно. Коронавирус – ваша работа?

– Нет, это ваше, земное.