Торжественное vive la vie
Отныне просто vie-ртуально.
Обрыв? Стена? Пора расплат
За мнившееся чудом прежде.
И лишь поэт, будто Атлант,
Своё пустое небо держит.
Ещё, по праву старшинства,
Судьбою тешитесь вы, но и,
Словно сентябрьская листва,
Ложась грядущему под ноги, —
Рассыпавшийся линотип,
Распахнутые двери морга;
И в тщетных поисках пути
Молчит растерянный демограф.
Так что же ожидает вас,
Живущих в сапоге у бога?
Дробящий камни ямб – аванс,
А рассчитается эпоха
За всё, что было вам дано
(И где?! – однажды спросят дети)
Да в пыль и прах превращено.
Как говорится, Deus dedit…
Но кто за вами? Кто – вослед?
Какие Дракула и Крюгер?!
Пылающую букву Z
Скандирующий putlerugend.
Не терпящая пустоты
Природа долго не гадала,
А превратила в страх и стыд
Ошмётки ваших идеалов.
Иль, может быть, по одному,
Бесплодие мечтаний вызнав,
Вы разбредётесь – потому
Став социальным атавизмом…
Отринув общность бытия,
Вы разойдётесь по аллелям;
И ваше бедное дитя
Не сделается поколеньем,
А будет выть да выживать…
Сплетают паутину Мойры,
И, пусть мой слог витиеват,
Il giorno piager si che more.
ЛЮДИ И КНИГИ
Жили люди и жили книги,
Люди книги читали, чтили,
Попадали под книжье иго,
В пестроцветие литидилий;
Расставляли по книжным полкам,
Сочиняя по буквам море,
От Ахматовой Анны с Блоком
До Языкова с Юной Мориц;
Раз в полгода перебирали,
Корешки протирая влажно,
Так владели они мирами
Во Вселенной своей бумажной.
Ну, а книги хранили тайны,
Ну, а в книгах плескалась бездна,
Ну, а люди-то их глотали,
Словно листья – огонь небесный.
Заплутав в лабиринтах книжных, —
Лабиринтам бы не кончаться!
Заплутавших не счесть… Иных же
Выводило в фарватер счастья,
Где сравнится ли с чем-то трепет —
Это сказано или снится? —
Новой книги вкушенье пред-пред…
Неразрезанные страницы…
Только люди-то умирали,
А вот книги – они бессмертны
И, должно быть, считали раем
Свои полочные дециметры.
И теснились в шкафах сюжеты
(на пергаменте, с юсом, с ятем)
В ожиданье – ведь должен где-то
Быть их суженый, их читатель.
И рождались, конечно, дети,
Их рожденью все были рады,
Но иное тысячелетье —
И иные мораль и нравы.
Пропитавшись тяжёлой пылью,
Книги думали (вам их жалко?):
Почему же про нас забыли?
И куда нам – в огонь, на свалку,
Или стать нам макулатурой,