Вирус Зоны. Фактор человечности

– Конечно, уверен. И надеюсь, этот тип, когда очнется, нам это подтвердит… Кстати, возьмите-ка. – Я протянул ей черную бусину пси-блокиратора. – Он, конечно, под станом, но мало ли. А это хоть какая-то защита.

Видя, что она недоуменно рассматривает незнакомый ей предмет, я посоветовал:

– Прижмите к мочке уха с внутренней стороны. Он сам прилипнет.

Лариса последовала моему совету и посмотрела на меня.

– А вы как же?

– Я в таких штуках не нуждаюсь. На меня их способности не действуют.

В ее глазах сразу пламенем полыхнул профессиональный интерес.

– Кого нужно убить за эксклюзивное интервью с вами?

Шутка получилась несколько вымученной, но попала удивительно в тему.

– Убийства предоставьте мне, – без улыбки отозвался я. – Что же до интервью… Разберемся сначала со срочными делами, а там видно будет.

Сзади послышался полувздох-полустон. Я обернулся.

– Похоже, наш гость приходит в себя. Как раз вовремя!

Я придвинулся к нему. Несмотря на отсутствие на моем лице угрожающего выражения, а в руках раскаленных щипцов или других пыточных инструментов, «лояльный» даже несколько съежился и попытался максимально отстраниться. Впрочем, куда он денется, связанный?

– Стрельцов?! – словно выплюнул псионик.

Я видел, что он меня боится и ненавидит, но отнесся к этому совершенно равнодушно. Конечно, «лояльный» был врагом, но не тем, к кому я сам испытывал личную подсердечную ненависть. Это лишь инструмент в руках главных мерзавцев. Именно их я хотел достать и отыгрываться на их марионетке, служащей им скорее за страх, чем за совесть, не собирался. Я убил их уже более чем достаточно, и не всегда это было из самообороны. Воспоминания о бойне, учиненной мною в Коврове, до сих пор вызывали во мне тошнотворное чувство: уж слишком много крови. Останавливать свою вендетту я, конечно, не собирался, но все же чем меньше будет лишних жертв, тем лучше…

– Ты меня узнал, это хорошо. – Мой тон был совершенно спокойным. – Не понадобится долгих предисловий. У нас с тобой есть тема для беседы. Думаю, ты понимаешь, о чем я.

Собственно, даже я не особо понимал, чего хочу от него добиться. Я знал, что передо мной именно «лояльный», а не Новый. А следовательно, пришел он от заговорщиков. Имена боссов? Я их знаю и так. Где они сейчас находятся? Подозреваю, что псионику это неизвестно: когда кого-то отправляют на операцию с риском захвата противником, обычно стараются, чтобы он не располагал лишними сведениями. Правда, ответы на кое-какие вопросы будет полезно услышать журналистке – хотя бы для подтверждения моих слов.

– Я ничего тебе не скажу, убийца!

Он пытался изобразить на лице смелое и даже презрительное выражение, но получалось у него плохо. «Лояльный» знал, кто перед ним, знал, на что я способен, а сам без своих способностей, временно блокированных станом, чувствовал себя совершенно беспомощным.

– А вот я думаю, что скажешь. Тебе не для чего запираться. Необходимость в периодической вакцинации превратила тебя в раба. Подозреваю, новая вакцина требует инъекций гораздо чаще, чем раз в два месяца. Я прав?

В глазах псионика на миг появилось затравленное выражение, и я удовлетворенно кивнул.

– Вижу, что прав. Твоим хозяевам нужно держать вас на коротком поводке, чтоб не расслаблялись. И еще держу пари, что тебя сюда отправили незадолго до того, как тебе понадобится очередной укол.

Все-таки плохо он владел собой. Очередной взгляд на него показал, что мой выстрел наугад вновь попал в цель.

– Опять прав. Это называется мотивацией кнута. Как если бы отправляющимся на спецзадание предварительно давали медленный яд, а противоядие – только после успешного завершения. Очень практично, не так ли?

– Заткнись! – не выдержал он.

Я усмехнулся.

– Что, не нравится правда? Терпи, терпи – не ты тут музыку заказываешь. Зачем тебя послали к Ларисе Козыревой?

Он постарался гордо отвернуться. Но опять не вышло. С гордостью по крайней мере. Выглядело это жалко, но я не злорадствовал. Устал уже. От ненависти постоянной устал. Своей в основном. Да, ненавидеть проще, чем любить. Ни о чем не беспокоишься. Не делаешься уязвимым: ведь тебе сложнее причинить боль, если ты лишь ненавидишь. Через кого тебя достать, если кругом только враги? Только лично, только физически, только убить. А если тебе плевать на возможность собственной безвременной кончины? Тогда ты вообще неуязвим! Сплошные плюсы… кажется. Только привкус у всего этого мерзкий. Травишься постепенно ненавистью, потому как в больших дозах она становится ядом для своего носителя. Не для того рождается человек, чтоб ненавидеть. Чтобы любить рождается и быть любимым, вот ведь какая штука! Но когда у тебя постоянно забирают всех, кого ты рискнул полюбить, тебе просто ничего другого не остается. И мне не осталось.

– Ты бы говорил лучше, – устало произнес я. – Полагаю, до начала вакцинальной ломки осталось всего ничего. Я видел, что это такое. Видел, как от нее умирают. Очень неприятное зрелище. Даже со стороны. А ты все испытаешь на собственной шкуре. Не страшно?

– Какая разница? Заговорю я или нет, ты меня все равно не отпустишь. Ты нашего брата ненавидишь, ведь так, Стрельцов?

– Уже нет. Вы заплатили по моим счетам. Вы, но не ваши боссы. Их я достану. Всех. Рано или поздно. Но тебе за них расплачиваться не обязательно.

«Лояльный» покачал головой.

– Я тебе не верю. Для тебя я солдат армии врага. Зачем оставлять меня в живых? Это неразумно, в конце концов.

– В чем-то ты прав, конечно, и я об этом подумаю. Однако даже в худшем случае, если я поступлю, по твоим меркам, разумно, для тебя это будет лучше, чем если б я просто пустил процесс на самотек. Смерть тоже разная бывает. И быстрая, по-моему, всяко предпочтительнее.

Я видел, что Козырева рвется что-то сказать, и на всякий случай незаметно сделал ей предостерегающий знак. Ее явно коробило от моих методов, но, к счастью, она поняла и не стала встревать. На войне из гуманизма каши не сваришь. А мы тут именно воюем, как ни крути.

«Лояльный» между тем явно колебался. Он, пусть и не в такой степени, как Новые, но все же был прагматиком. И, конечно, понимал, что в его стоицизме сейчас нет почти никакого смысла. Ни с какой точки зрения. Лояльность, когда она обеспечивается постоянной угрозой жуткой смерти, не может служить достаточно весомым аргументом для героизма. К тому же что такого я мог у него выяснить? Никаких страшных тайн своих боссов он почти наверняка не знал. Его отправили на второстепенный участок фронта с вполне конкретным заданием. Именно об этом я его и спрашивал. И что толку запираться?

– Хорошо, – наконец выдавил он. – Спрашивай!

– Кто из боссов тебя отправил? Учти, имена всех я и так знаю. Просто скажи, кто дал это конкретное задание?

– Сивакин.

– Хорошо. Что ты должен был сделать?

– Подкорректировать ее сознание. – «Лояльный» кивнул в сторону Ларисы. – Заставить кое-что забыть, а насчет остального переменить мнение. Отказаться от продолжения расследования и подать директору заявление об уходе.

Чего-то в этом роде я и ожидал, так что никакой Америки псионик мне не открыл. Но для меня было важно, чтобы Лариса услышала это от него. Так она охотнее будет сотрудничать в дальнейшем. Пока непонятно, конечно, зачем оно мне нужно, ее сотрудничество, но никогда не знаешь, в какой момент пригодится расположенный к тебе репортер… И то, что рыжеволосая журналистка была внешне очень даже ничего себе, конечно, совсем ни при чем. Вот реально ни при чем! Что-то во мне перегорело там, в Коврове, когда погибла Алина, так что я перестал реагировать на подобные эмоциональные раздражители. Я даже не знаю, зачем вообще ввязался в это дело – полез ее спасать. Не ради нее самой, это точно! Ведь понимал, что она – приманка, причем весьма вероятно, что и для меня тоже. Но ситуацию, когда насмерть грызутся мои смертельные враги, обязательно нужно использовать, чтобы нанести им удары! А если в процессе мне удастся спасти жизнь этой Ларисе… что ж, это будет дополнительным бонусом, но не главной целью, нет. Даже близко не главной…

А Лариса, кстати, была в шоке от слов «лояльного». Пожалуй, она только сейчас действительно поняла, от какой участи спаслась. Думаю, в этот момент жалости по отношению к псионику у нее здорово поубавилось. Люди на самом деле почти все в определенных ситуациях способны на жестокость. И перехватив взгляд журналистки, направленный на псионика, я подумал, что она, возможно, даже не станет возражать, если я убью его сейчас прямо на ее глазах. Однако стоило вернуться к допросу: имелись и еще вещи, которые мне нужно было выяснить.

– Кого еще и куда отправили твои боссы в связи с этим делом?

– Я не знаю.

– Врешь!

– Клянусь, не знаю! Может быть, кого-то еще направили к ее шефу. – Он снова кивнул в сторону Ларисы. – Но если и так, мне ничего не говорили, и я могу только предполагать.

– Ладно… И еще одно…

В следующий момент я осекся и удивленно воззрился на псионика. С тем что-то явно происходило. Что-то неладное. Взгляд помутился, стал словно невидящим, устремленным внутрь себя, черты лица исказились, пальцы рук сжались в кулаки до побеления костяшек и впивания ногтей в ладони. Этот странный процесс длился секунд пятнадцать, по истечении которых псионик вновь смог сосредоточить на мне свой взгляд. Но я готов был поклясться, что взгляд этот изменился. Словно его глазами на меня смотрел совсем другой человек. Или, скорее, нечеловек. Страх и неуверенность из него напрочь исчезли. Напротив: тот, кто смотрел, казалось, считал себя как минимум полубогом – столько высокомерия и превосходства было в этом взгляде. А когда в нем появилось еще и узнавание, губы псионика изогнулись в торжествующей усмешке.

– Стрельцооов! – протянул он с видимым удовольствием. – Рад нашей новой встрече!