АТРИум

– Кто это там? – послышался властный голос, и сизая сетчатая занавеска на окне слегка отодвинулась.

– Все нормально, Иван Степаныч, – не оглядываясь, ответил первый охранник. – Человек уже уходит. Правда, человек?

Занавеску отпустили, но за ней послышалось недовольное бормотание. Бойцы у крыльца переглянулись. Пронзительно заскрипели старые петли, в темные сени с несколькими стеллажами учетных книг проникло немного света, а затем на крыльцо вышел седовласый старик. Угрюмый и суровый сельский старшина в военной форме образца сороковых годов, заплатанных галифе и сморщенных заношенных сапогах. Говорили, будто Симонов когда-то был ротным в одной из тех частей, что зеков на рудниках охраняли, а в восьмидесятых дезертировал, ушел в глубь Атри и вернулся только через пять лет, когда Союз распался и бардак захлестнул не только Атри, а и всю страну.

– Пустите его, – приказал он, смерив Кудесника пристальным взглядом с ног до головы не меньше десяти раз.

– Иван Степаныч, вы же знаете порядок, – повернулся к нему один из «азаматовцев». – Смотрящий велел никого из залетных к вам не пускать без его разрешения.

– Так иди и попроси у него разрешение, если нужно! – рявкнул старшина.

– Но его нет сейчас в поселке, – виновато пожал плечами тот. – А если он прошнарит, что к вам кто-то приходил…

– Послушай, я ненадолго, – встрял Кудесник. – Никто не узнает, что я здесь был. Обещаю.

Кабинет старшины располагался в просторной, хорошо освещенной комнате с большим дубовым столом, заваленным учетными журналами и кипами бумаг, забитым доверху книжным шкафом, еще на подходе к которому Кудесник почуял запах витающей в воздухе книжной пыли. Сервант у стены, за стеклом которого равномерно припадали пылью хрустальные стопки, граненые стаканы и графин с дутым изображением грозди винограда, иконами в углу, старым, ржавым рукомойником и портретом Ленина, указывающего рукой с зажатой кепкой куда-то на восток…

Подобные интерьеры всегда вызывали у бродяги ощущение размеренной, устоявшейся жизни, совершенно не похожей на ту, которой жил он сам. Прийти сюда утром, растопить печь, слушать, как потрескивают сосновые дрова, и пересчитывать там что-то, пересматривать условия поставок, решать, как и с кем сотрудничать из соседних деревень, на худой конец зазвать амбарника Фомича и выписать ему по самое не балуй за то, что мыши столько зерна сожрали! Эх, это тебе не скитания от одного поселка к другому в поисках работы или приключений на свою задницу. Здесь ты нужный человек, здесь с тобой считаются и слово твое – закон.

– Совсем распоясались, черти! – прошипел Степаныч, кивнув Кудеснику на стул у стола, подошел к серванту, взял два стакана, прошел к своему рабочему месту и вытащил из тумбы начатую пятилитровую бутыль сивухи. – Каждый щенок тут за честь считает свои права качать. Паскудничают, ох паскудничают. Видал, баб совсем нет? Все по избам сидят, – бутыль с громким стуком опустилась на поверхность стола, – на девятом месяце. Рожать скоро будут, понимаешь? Эти, – старшина кивнул на окно, – решили популяцию поднять, ускорить появление следующего поколения. Кто не захотел – заставили, кто не замужем – сами делали, насильничали, понимаешь? Теперь все бабы, кроме бесплодных, на сносях, а эти стервецы говорят: от плана отстаем, и каждый день мне вот тут! – ударил себя старшина ладонью по затылку. – Некому головорезов, бл***, на цепь присадить.

– Да, в прошлый раз вас так не охраняли, – попытался посочувствовать бродяга.

– Охраняли! – эхом повторил Степаныч, вытаскивая затычку из узкого горлышка. – Да чтоб они в сырой земле другу друга холмики так охраняли! Ну да хрен с ними, давай за встречу.

Лучший в Атри самогон, как и зерно, и мука, производился именно здесь, в Коломино. Не было у него отвратного привкуса болотного зелья, не шел от него душок прелой коры кедра, и градусы соответствовали норме, не меньше пятидесяти. Обойти всю среднюю полосу – и только в здешней харчевне найдешь настоящий самогон, в других же поселках – лишь разбавленное по нескольку раз пойло, потерявшее и вкус, и крепость.

– Как зовут-то тебя, напомни, – закусывая горбушкой ржаного хлеба, спросил забывчивый на имена старшина.

– Кудесник, – ответил бродяга. Старшина спрашивал его об этом всякий раз, когда они садились пить сивуху. Тем не менее, сколько бы раз еще впредь тот ни спрашивал, бродяга так и не будет знать, как правильно ответить: назвать сначала свой ник или настоящее имя?

– Да что ты как пес, ей богу?! Не кличку же спрашаю! – вспылил Симонов, наливая вновь по полстакана себе и гостю. – Или ты по паспорту Кудесник?

– Звягинцев, Егор, из Корундова Озера я. – Бродяга знал: назови он сначала свое имя, и Степаныч по-любому сказал бы: «Ну это тебя так мать с отцом нарекли, а здесь как прозывают?» А если бы сказал все разом, Старшина не преминул бы упрекнуть, что тот молотит как с горячки.

– Вот, другое дело, – похвально кивнул старшина, потянувшись к Кудеснику, чтобы чокнуться. – Ну, давай, как говорится, чтоб нам людьми остаться. – И выпил, не закусывая. – Выкладывай, что там у тебя произошло.

– Честно говоря, мало что я понимаю, – бросив в рот кусок хлеба, сказал Кудесник. – Взялся позавчера утром провести группу «монголов» на место одно, за цацкой одной. И все нормально было, даже твари не часто нам по пути попадались. Добрались до «вагранки» за денек, взяли что нужно и уже назад возвращались, когда на опушке там, в шестьдесят восьмом квадрате… Не знаю, как это случилось, но когда я очнулся, они все мертвы были, причем так, будто их поезд сбил. Вообще чертовщина какая-то, они даже за оружие схватиться не успели, а ведь бойцы были опытные. А Хаим перед смертью отправил сообщение отцу, мол, Кудесник с катушек слетел, наши вещи взял, всех, в том числе своих маркеров, убил! Но не помню я ни хрена! К тому же один из них выжил, Махаоном кличут. Если он добрался до Ордынца и выложил все, что видел, и как я по их рюкзакам шнарил, – ну не оставлять же патроны и жрачку там! – и как цацку эту прикарманил, хан меня под землей теперь найдет…

– Да-а, – протянул старшина, склонил голову и почесал в затылке. – Это, конечно, залет крупный. Хан не простит, если там сын его был. А чего ты один не пошел за цацкой этой, зачем целую группу с собой поволок?

– «Чего!» – хмыкнул бродяга. – Стремно, бать, туда одному идти. Нам повезло, что за «вечной колонной» мы не встретили никого из параллельщиков, ведь их там обычно пруд пруди. Я когда был там последний раз, из пятнадцати человек вернулись только двое, да и то один от потери крови в Ванаварском госпитале Богу душу отдал. К тому же хан меня самого боялся отпустить, не шибко доверял. Думал, я «брошь» возьму и на периметр дерну, а там за небольшой кусок «живого кварца» меня не только через КПП-3 пропустят, но и на «вертушке» до аэропорта подкинут.

– Так это что же, ради «броши» все? – удивленно поползли вверх брови старшины. – Тю, а зачем далась она ему, хрень эта? Поспрашал бы тут кого, может, и так нашли бы. У торгаша в Каран-Яме точно должна быть, за копейки купил бы.

– Нет, он новую хотел, такую, чтоб только из «вагранки», чтоб светилась еще. Дочери, говорят, на свадьбу подарить собирался. Она и вправду штука красивая, хоть и бесполезная.

– Я тебе вот что скажу, – наливая по третьей, вдруг тише обычного заговорил старшина. – Не глупи, бродяга, если можешь пробраться на периметр – рви когти. Цацки какие-нибудь имеются в «нычке», чтоб армейцам отстегнуть? Ну так и катись ты отсюда к чертовой матери. «Брошь» за бугром можно продать за приличные деньги. Забудь об Атри! Ты ведь и сам знаешь – «монголы» сейчас укрепились, мощь постоянно наращивают. Здесь каждая вторая группировка у них на подхвате, все хотят с ними в союз вступить, в каждой деревне готовы им задницу лизать, и наша – не исключение. Я не могу ручаться, что никто из моих односельчан не стучится в эту самую минуту в хановы ворота. Ты же понимаешь, какая у нас напряженная ситуация – «азаматовцев» может подвинуть только хан, не решается просто пока еще. Так что подсобить ему в плане поимки того, кто убил его сына, здесь каждый горазд. Глядишь, и убедится в нашей преданности.

– Я никого не убивал, – возразил Кудесник. – Вы что, не верите мне? Как бы я мог их убить? Чем? По ним ведь не стреляли. Их просто переломали пополам, причем никто и курок спустить не успел.

– Тише, тише ты, – покосился старшина на окно. – Тут криком не поможешь. О гипнозе слыхал?

Кудесник прищурился, с недоверием посмотрел на старшину, но тот продолжил:

– Есть такие твари, шептуны, знаешь? Попали вы под их ментальный удар, вот и вырубило вас всех. А на тебе все замкнулось, и последствия зафиксированы. Докажи теперь, что ты не осел.

– Да знаю я, Иван Степаныч, не ребенок же. Думал я и про шептунов, и про меченосцев – не сходится ни хрена. Когда вы видели, чтобы они, поразив своим ментальным ударом людей, ломали бы их и просто так оставляли? Тем более одного вообще не тронули. Бред это, никакие там не шептуны были.

– Ну, тебе, разумеется, виднее. Но я настоятельно рекомендую: не теряй голову зазря. Можно долго скитаться по тайге анахоретом, но рано или поздно тебе придется зайти в какую-нибудь деревню переночевать, поесть или хабар скинуть. И кто знает, не возьмут ли тебя там под стражу и не стуканут ли хану – за должок или так, чтоб прислужиться? Так что… выбор у тебя, так сказать, не самый шикарный. Если нет никого, чтоб через Ущелье перевели, я могу человека посоветовать. Человек надежный, за пару цацек доведет до аэропорта…

Бродяга опустил голову и задумался. Не таким он представлял себе разговор со старшиной Симоновым, не таким. Вариант с уходом из Атри не хотелось считать окончательным. Кудесник не знал, на что надеялся, переступая порог здания сельсовета, но был твердо уверен: Степаныч, обычно помогавший таким, как он, дельным советом, обязательно подскажет, как миновать указатель на КПП-3. А тут вот как вышло…

Выбраться на Большую землю с теми цацками, что лежат в схроне под обломками давно разбившегося беспилотника, означало провести остаток жизни либо в роскоши, либо в тюрьме. Причем, если поступать обдуманно и не начинать скупать в Подмосковье особняки и не менять «ламбо» по паре на неделю, тюрьмы можно легко избежать. Но вот хотелось ли Кудеснику возвращаться в тот мир? Возможно, но не раньше, чем лет эдак через тридцать, когда на пенсию оформляться нужно будет, потому как на родине помирать всяко лучше, там и местечко должно остаться возле родителей, под березками, а не здесь, среди вечных сосен и болот.

Вышел из избы сельсовета Кудесник грустный. Он рассчитывал на чудо, но чуда не произошло. Надеялся, что старик посоветует что-нибудь дельное, но тот одним махом обрезал все его чаянья. Ступать на дикие земли и вправду небезопасно, слишком много там странного и неизведанного, слишком незаметна граница с параллельным миром. Возвращаться в белый периметр – все равно что из пятого класса перейти снова в первый, да и что там делать? Копеечные задания торговцев выполнять, чепуху всякую по аномалиям собирать и от зайцев отстреливаться? Перед вояками лебезить, чтоб не повязали и на урановые рудники не отправили? Нет уж, увольте. Тогда – что? Незыблемая средняя полоса, самая широкая площадь изведанной части Атри? Похоже, остается только она, родимая. Главное, это знать, с какими кланами не в тёрках «монголы». И тогда можно будет какое-то время перебиться. А там как карта ляжет.

– Порфирьич, – наклонившись к решетке, за которой спал, нависнув над столом, заваленным разнообразными электродеталями, человек, негромко позвал Кудесник.

Техник очнулся мгновенно. Глаза красные, капилляры вздуты, лицо небритое самое меньшее дней пять, и выглядел он так, будто компьютер в его голове завис на перезагрузке. Секунд двадцать, не мигая, всматривался он в наклонившегося к нему человека, пока его лицо не приняло более-менее осмысленное выражение.

– Кудесник, ты, что ли? – попытался угадать он, протерев глаза тыльной стороной ладоней.

– Под левой рукой, – кивнул ему бродяга, и тот сразу же поднял левую руку. Чертыхнулся, промямлил что-то неразборчивое и надел на нос очки.

– Ты в курсе последних новостей? – в лоб спросил техник, убедившись, что перед ним тот, кого он и предполагал здесь увидеть. – Ты теперь…

– Послушай, – перебил его Егор. – Мне всего-то КИП перепрошить. Сделаешь?

– Чей он? – покосился техник на протянутый через отверстие в решетке портативный компьютер.

– Какая разница? Купил на распродаже.

– Чей он, Кудесник? – не отступал Порфирьич, сдвинув к переносице брови.

– Хаима.

– Хрена! – тут же, будто только и готовился услышать это имя, выпалил атрийский компьютерный гений и тут же принялся нарезать круги по своей комнатушке, на стеллажах которой покоились целые поколения деталей, от ламп накаливания и кинескопов к старым советским телевизорам до современных микропроцессоров. – Хрена тебе, Кудесник! Не туда ты пришел! Вали отсюда вместе со своим КИПом, да побыстрее, и не вынуждай меня принимать меры.

От сухопарого лысоватого техника, имеющего некое сходство с тем актером, что играл Новосельцева в «Служебном романе», было, конечно, забавно слышать такого рода угрозы, но Кудеснику смеяться не хотелось. Если не удастся перепрошить КИП, бродяга окажется вне информационного пространства, а это ой как нежелательно.

– Хорошо, хорошо. – Он поспешил убрать КИП в карман и успокаивающе протянул вперед растопыренные пальцы. – Все, Порфирьич, забыли.

– Ну конечно, – продолжал причитать раздосадованный неприемлемым предложением техник, – тебе-то что? Порфирьич КИП перешьет, пропишет ник какой-нибудь заковыристый, так чтоб никто не допёр, что это Хаима комп был, а потом, если что – бац! – и кто же это такой помог нашему приятелю Кудеснику?! Ах да, это же ясно как божий день! В ближайшем ведь квадрате от гранкарьера только в Коломино есть техник, куда Кудесник, скорее всего, и подался. Так что же, пригласим Порфирьича на чай, потолкуем, спросим, за какой хабар он решил перепрошить бродяге компьютер, который принадлежал сыну хана Ордынского? Так вот я, – он ткнул указательным пальцем себя в грудь, – ни хрена не хочу, Кудесник, к ним попадать на чай. Так что будь добр, выметайся подобру-поздорову из моего подвала!

– Подожди, не кипятись, – успокаивал его Егор. – Я все понял, никто тебя приглашать на чай не будет, обещаю. Продать ты мне новый КИП можешь? У тебя ведь где-нибудь завалялась парочка, а?

– Катись ты к черту, понял?! – выпалил Порфирьич после секундного раздумья. – Только за то, что ты был здесь, меня уже могут к лошадям привязать и в обе стороны их пустить. Я не буду тебе ничем помогать, ни за какую цацку, понял? Никогда.