На берегах Южного Буга. Подвиг винницкого подполья

– Екатерина Павловна, – начал он, и это прозвучало вдруг так торжественно, что Тапчина вскинула на него глаза, полные веселого любопытства, и приготовилась слушать. – Екатерина Павловна, – повторил он, обдумывая первую фразу, – я поручился за вас перед членами большевистского подпольного центра. Вы меня не подведете?

Ничто не изменилось ни в позе ее, ни во взгляде, только голос дрогнул слегка.

– Не подведу.

– Вы знаете, что за работа вам предстоит?

– Нет.

– Догадываетесь хотя бы?

– Примерно догадываюсь.

– Вы чувствовали, что речь пойдет именно об этом, когда я приглашал вас сюда на службу?

– Чувствовала. Мне показалось даже, что вы плохой конспиратор.

Семен Степанович рассмеялся.

– Значит, я давно уже у вас в руках?

– Конечно, – спокойно отвечала Тапчина.

– Ну что ж, тем легче нам договориться. Не так ли? Что бы вы хотели у нас делать? Не думали?

– Думала, – сказала Тапчина. – Не знаю.

Он не ошибся: нужное решение явилось как раз вовремя и само слетело с языка.

– Вы должны быть знакомы по медицинскому институту с нашим теперешним бургомистром.

– С Гореловым? Я знаю его.

– У него работает секретарем некто Шутов, тоже из вашего института…

– И этого знаю. Мы с ним несколько лет стенгазету вместе выпускали.

– Вот оно что! – обрадовался Семен Степанович. – А если вам возобновить эти знакомства?

– Попробую, – сказала Тапчина.

– Зайдите туда завтра, повидайтесь, поговорите с одним и с другим, все равно о чем, главное, чтобы впредь вы были туда вхожи. И конечно, послушайте внимательно, о чем они там говорят… Чем дольше вы там пробудете, тем лучше. На работу можете не приходить. Я жду вас завтра здесь в половине шестого.

Тапчина кивнула в знак согласия и молча ответила на его рукопожатие. Трудно было понять по ее лицу, довольна ли она этим первым заданием.

В назначенное время, в половине шестого, доктор Тапчина доложила Левенцу о своем посещении приемной бургомистра. Горелова она видела мельком, он поздоровался с ней весьма галантно, как и прежде, но не остановился, прошел мимо. Зато с Шутовым был довольно долгий разговор. Он отнесся к ней сначала подозрительно, подробно выспрашивал, как и почему она осталась, и не очень поверил, когда услышал в ответ, что ей нравится «новый порядок». Чтобы как-то оправдать свой приход, она пожаловалась, что ей, квалифицированному терапевту, приходится работать санитарным врачом, и попросила его помощи в устройстве на другую, более подходящую службу. Как ни странно, он обещал помочь, велел зайти на следующей неделе. Вообще же у нее создалось впечатление, что с этим подлецом можно найти «общий язык». Что-то уж очень детально, с нездоровым любопытством интересовался он условиями работы в горторге с точки зрения ее прибыльности, бросил даже такую фразу, что, дескать, там-то, в горторге, не пропадешь, была бы голова на плечах, и сказал это не без зависти. Он наверняка очень жаден, и вполне возможно, что за деньги готов пойти на все. Это непременно надо иметь в виду.

– Хорошо, – сказал Семен Степанович. – Ну, а что интересного вы услышали?

– Да как будто ничего.

– Сколько времени вы там пробыли?

– Часа два с половиной, даже три. Пока ждала его.

– Кто там еще был, кроме вас?

– Какие-то офицеры заходили и выходили. Человек пять националистов…

– И ничего интересного? – недоверчиво спросил Семен Степанович.

Тапчина недоуменно пожала плечами.

– Ну, а не было разговора о бирже труда?

– Говорили, что должны открыть какую-то биржу. Приходил даже немец в штатском, – не то Мейснер, не то Мейстер.

– Майстнер? Начальник биржи?

– Кажется.

– Нольтинга ни в какой связи не упоминали?

– Кто это Нольтинг?

– Заместитель гебитскомиссара.

– Нет. По-моему, нет.

– А когда биржа открывается?

– Я так и не поняла.

– Эх, доктор, доктор!.. – не выдержал Семен Степанович. – Не сумели выполнить простого задания, а я ведь за вас перед товарищами поручился. «Кажется», «по-моему», «не поняла»…

В это время в дверь постучали. Пришел Бутенко, чем-то необычайно возбужденный. Семен Степанович подумал было, не лучше ли отложить и это знакомство и весь этот план, пока не удастся по-настоящему подготовить Тапчину, но первые же слова Вани придали его мыслям совсем иной ход.

– Вы не слыхали? – спросил Ваня, переводя дух, и покосился на Тапчину. – Только что, минут двадцать назад, на углу улиц Дзержинского и Ленина кто-то стрелял в Нольтинга. Кажется, насмерть. Точно никто не знает: он ехал в машине. Что там творится!.. Все кругом оцепили. Машины какие-то, мотоциклы, солдат видимо-невидимо!.. Еле к вам добрался…

Больше ничего, никаких подробностей он не знал, да и не мог знать. Вряд ли догадывался он и о том, что к этому делу причастны его товарищи по подполью. Семен Степанович, насколько мог, постарался не выказывать чрезмерного волнения. Между тем ему уже не сиделось на месте: он должен был бежать туда, на улицу, к Бевзу, к Соболеву, он должен был их видеть и знать все до конца.

В городе было неспокойно. Дважды Семена Степановича останавливал военный патруль: требовали документы. Оба раза он спрашивал, что случилось, надеясь узнать какие-нибудь подробности, но ответа не получал. Наконец он добрался до Депутатской. Он постучал к Бевзу со двора и, едва отперли дверь, ринулся к нему в комнату. Иван Васильевич полулежал на диване; рядом сидела Наташа Ямпольская, а чуть поодаль, за столом, – румяный безусый паренек, в котором Семен Степанович каким-то шестым чувством угадал Володю Соболева. Судя по всему, они мирно беседовали и не ждали гостей.

Знали они сами немногим больше, чем Семен Степанович. Володя стоял в парадном напротив гебитскомиссариата, дожидаясь, пока выйдет Нольтинг. Тот сел в машину. Как только машина поравнялась с парадным, Володя выстрелил почти в упор. Затем, тут же бросив пистолет, кинулся черным ходом во двор, не спеша пересек его и вышел другим парадным на соседнюю улицу. Когда началась облава, он был уже сравнительно далеко от места покушения. Разумеется, парадное, откуда он стрелял, облюбовано было накануне; накануне же узнал он машину Нольтинга и выяснил, когда оканчиваются занятия в гебитскомиссариате.

Обо всем этом рассказал Левенцу Иван Васильевич. Сам Володя не проронил ни слова – только улыбка, непроизвольная и неудержимая, выдавала его чувства, показывая одновременно и гордость, и смущение, и то, как он еще юн.

Оставалось неизвестным одно: результат покушения. В девять вечера Володя ушел домой, так и не зная еще, насколько метким был его выстрел. Семен Степанович и Наташа остались с Бевзом в библиотеке. Утром явилась с новостями Валя Любимова. Она сообщила, что Нольтинг ранен и находится у себя в особняке под наблюдением фашистских врачей. Вторую часть плана осуществить не удается: улицы усиленно патрулируются, расклеить листовки нет никакой возможности.