Павел. Августин

Что с ним было, мы не знаем и никогда не узнаем, с внешней, действительно или только мнимо нужной нам, исторической точностью. Может быть, и сам Павел этого не знал с такою точностью или никогда никому не говорил об этом, – по край ней мере, не говорил всего, потому что этого нельзя было никакими словами выразить, так что, если б он и хотел сказать все, то не мог бы. Мы знаем только свидетельство об этом Луки или другого неизвестного творца «Деяний Апостолов», в повествовании о Павле и в воспоминаниях самого Павла, насколько исторически точных, – этого мы тоже не знаем. Но общим признаком правдивейших часто свидетельств, наблюдаемым и в повседневной жизни, – расхождением в мелких, внешних чертах, при согласии в главном, внутреннем (каждый свидетель видит по-своему), – этим общим признаком и подтверждается историческая точность свидетельства Луки, – по крайней мере, в том смысле, что оно идет если не от самого Павла, то от очень близких к нему и хорошо осведомленных лиц, может быть, спутников его и очевидцев того, что с ним было на пути в Дамаск.

Вот эти свидетельства Павла-Луки, насколько возможно согласованные и сведенные в одно.

«Когда я подходил к Дамаску, около полудня, вдруг осиял меня, periеstapsen (внезапно ослепительно, как молния), – великий свет с неба… превосходящий солнечное сияние»… (по другому воспоминанию Павла, в том же свидетельстве Луки, «свет осиял» не только Павла, но и всех, шедших с ним). – «Я упал на землю (или все мы упали), и услышали голос, говоривший мне на еврейском (арамейском) языке: „Савл! Савл! что ты гонишь Меня?“ Я же спросил: „Кто Ты, Господи?“ Он сказал мне: „Я – Иисус, которого ты гонишь. Трудно тебе (тяжко, жестоко, sklerоn) идти против рожна“. – „Бывшие же со мною свет видели и устрашились, но голоса… не слышали“ (в повествовании Луки, наоборот: „Слышали голос, а никого“ и, должно быть, ничего, – значит, и света, – „не видели“)… „Господи! что мне делать?“ – сказал я, в трепете и ужасе. Он же отвечал мне: „Встань и иди в Дамаск: там тебе сказано будет, что делать“. – „Савл, – продолжает и дополняет Лука, – встал с земли и, с открытыми глазами, никого не видел („я ослеп, от славы-сияния лучезарного света того“, dоxes tou phоtos, – вспоминает сам Павел)… И повели его (спутники) за руку, и привели в Дамаск. И три дня он был слеп, не ел и не пил“, – „некто же Анания, – продолжает Павел, выпуская из повествования Луки два одновременно бывших ему, Павлу, и Анании, странно входящих друг в друга видения, – некто Анания, муж благочестивый… пришел ко мне (местожительство Павла указано Анании с точностью самим Господом, в видении: „на улице Евтийской – Прямой в Иудином доме, Павел Тарсянин“) и, подойдя, сказал мне: „Брат Савл, прозри!“ И я тотчас увидел его («как бы чешуя отпала от глаза его“, – добавляет Лука). И сказал мне Анания: «Бог отцов твоих предызбрал тебя (предопределил, proesxeirisato: здесь уже весь главный, будущий опыт-догмат Павла о Предопределении), предызбрал тебя, чтобы ты познал волю Его, потому что ты будешь свидетелем Ему перед всеми людьми… Встань же, крестись и омой грехи твои, призвав имя Господа Иисуса» (Д. А. 9, 1–19, 22, 6–16; 26, 12–18).

Так совершилось осенью 31–32 года, должно быть, на большой военной римской дороге, величайшее, после Рождества и Воскресения, в жизни христианского человечества, всерешающее событие.[19 - По убедительно точной хронологии Гарнака, одного из глубочайших знатоков первохристианства. – Adolf Harnack. Cronologische Berechnung des «Tags von Damaskus» (In Koeniglich-preussische Akademie der Wissenschaften, Berlin. Sitzungsberichte. Jahrgang 1912, Halbband 2. S. 673–682. Berlin, 1912). S. 673. – Adolf Harnack. Die Chronologie der altchristlichen Litteratur bis Eusebius. 1. Bd. Die Chronologie der Litteratur bis Irena?s. Leipzig: J. C. Hinrichs, 1897. S. 233.]

XIX

Слишком огромно, и в жизни самого Павла, это событие, чтобы не удивиться, что, вопреки свидетельству Деяний, он говорит о нем, хотя бы и в немногих, дошедших до нас письмах своих, так мало и в таких, почти всегда темных, как бы случайно и мимоходом роняемых намеках. Но если бы мы поняли, что значит совершенная немота Петрова-Маркова о явлениях Иисуса воскресшего, в древнейшем, подлинном конце II Евангелия (Мк. 16, 8): «Побежали они (Галилейские жены) от гроба; трепет объял их и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись», – если б мы поняли, что это значит, то поняли бы, что значит и немота Павла: может быть, и он почти ничего никому не говорит, «потому что боится».

В письмах его – четыре намека на это, но ясен только один. Первый – в той двусмысленной загадке о видении Воскресшего или о встрече с Живым: «Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего?» Второй – в почти такой же темной загадке: «Если я и знал (когда-нибудь) Христа по плоти, то теперь уже не знаю». Третий, менее загадочный: «Бог… пожелал открыть во мне, apokalypsai en emoi, Сына Своего» (Гал. 1, 15–16). Только ли «в нем», – в действительности внутренней или также во внешней, – остается загадкой. И, наконец, четвертый, единственный, совершенно ясный намек – в перечне «явлений» Воскресшего («явился», «стал видимым», оphske), по точному Павлову счету, шести (точность эта для него существенна: шесть «явлений», – больше не было и не будет, не может быть, до конца времен). Первое из этих шести явлений – одному из «знаменитейших» трех «столпов» Иерусалимской общины, Верховному Апостолу, Петру; последнее – Павлу: «После же всех явился и мне, как некоему извергу (выкидышу, ektrоmati), ибо я наименьший из Апостолов и недостоин называться Апостолом» (I Кор. 15, 1–9). Но и тем уже одним, что он включает это последнее, бывшее ему, явление в перечень всех остальных, он ставит между ними знак равенства, как бы говорит: «Я знаю воскресшего Господа не хуже, чем знают они; и если бы даже тех явлений вовсе не было, то и моего одного было бы достаточно, чтобы верить и исповедывать, что Христос умер, погребен и воскрес в третий день, по Писанию».

Нет никакого сомнения, что ни Петр и никто из ближайших к Иисусу учеников, видевших Его, воскресшего, такого знака равенства не поставили бы, не согласились бы признать, что Павлова «явления» достаточно для веры. Кто же прав, они или Павел? Для себя и для Церкви, правы они. Слишком, в самом деле, глубока и очевидна между их явлениями и Павловым неуравнимая ни в опыте, ни в догмате качественная разница, хотя бы уже потому, что здесь происходит та, для нас непостижимая, нашему опыту недоступная, но для опыта первых учеников действительнейшая, черта разделения, которую называют они и назовет вся Церковь «Вознесением», anаlepsis, «Восшествием» Сына к Отцу. Раз уже, в смерти-воскресении, ушел Иисус из этого мира в тот, из времени – в вечность, и вот как бы снова уходит, дальше, глубже, в иные миры; переступает за новые черты между ними, как между входящими одна в другую концентрическими сферами. Павел как будто не видит или не хочет видеть этой границы; но первые ученики видят ее слишком хорошо и знают или чувствуют, что Воскресший являлся им еще по сю сторону границы, а Павлу – уже по ту. «Я еще не восшел к Отцу Моему», – этого уже не мог бы сказать Иисус Павлу (Ио. 20, 17). К первым ученикам выходит Он из гроба, а к Павлу нисходит с неба; тем является «на третий день», а Павлу, – через сколько лет, мы не знаем с точностью, но не менее как через полтора года; тем «является», ephanаrosen (Ио. 21, 1), все еще в свете земного дня или в сумраке ночи земной, а Павлу – в «славе-сиянии» дня, уже незакатного; тем – все еще в теле, хотя уже ином, чем при жизни, но все еще «непрославленном», или еще не такою новою, лучезарнейшей «славой», как «Сын, сидящий одесную Отца», а Павлу – в теле, уже прославленном так. – «Это Я сам. Осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня» (Лк. 24, 39), – этого Савл, на пути в Дамаск, не мог бы услышать из уст Воскресшего и если б захотел это услышать, то ничего не увидел бы. Кажется, это он и сам сознает или чувствует, – иначе не сказал бы: «Если я и знал когда-нибудь Христа, по плоти, то теперь уже не знаю».

Все это и значит качественная разница между теми, первыми, явлениями и этим, последним, так же неуравнима для ближайших к Иисусу, учеников, как и для всей Церкви. Их опыт неповторим: никому, никогда, Иисус воскресший уже не явится так, как являлся им. А опыт Павла будет повторяться в опыте всех великих Святых, без качественной разницы; Иисус будет им являться, до последнего явления своего – Второго Пришествия: «Вот Я с вами во все дни, до скончания века» (Мт. 28, 20). Опыт Павла и есть не что иное, как опыт вечного Пришествия – Присутствия Господня, parousia, во времени, в истории.

Качественно – так, но количественно, по силе и глубине «видения-прозрения», прорыва в иную действительность, опыт Павла, первого святого, превосходит опыты всех будущих святых: Савл увидел, на пути в Дамаск, Иисуса воскресшего так, как никто никогда уже не увидит Его, в истории, во времени, до конца времен. В этом смысле явление, бывшее Савлу, – тоже единственное, неповторимое, первое и последнее. В этом же смысле прав и он, по-своему: знает о Воскресшем если не качественно, то количественно, не меньше того, что знают ближайшие к Иисусу, ученики, «столпы» Церкви; знает, может быть, и то, чего уже или еще не знают они.

XX

Опыт Савла есть опыт не только святых, но и грешников. Господом был призван, «избран», «предопределен» не святой Павел, а грешный Савл.

Больше, чем Павел, никто не сделал и не сделает для Церкви. Но вот, как это ни странно, первый, все для него решающий опыт единоличен – внецерковен.[20 - Weiss. Paulus und Jesus. 30.] Это он и сам сознает и утверждает как новую силу и правду свою, людям Церкви уже тогда, а может быть, и теперь, еще неизвестную: «Когда Бог благоволил открыть во мне Сына Своего… я не стал… советоваться с плотью и кровью (человеческой) и не пошел в Иерусалим, к Апостолам», – к Церкви (Гал. 1, 16–17). К Церкви Павел не идет потому, что узнанное им от самого Иисуса для него больше того, что он мог бы узнать от Церкви; не это от Церкви, а Церковь от этого.

XXI

Вот где опыт Павла есть опыт не только святых, но и наш. Ведь и мы – такие же грешники, как Савл, с тою лишь разницей, – увы, не в нашу пользу, – что он себя считает «извергом», а мы себя – недурными людьми; такие же и мы, как он, гонители Иисуса Неизвестного, Неузнанного. Чтобы узнать Его, надо и каждому из нас пройти свой путь в Дамаск; увидеть хотя бы искру озарившего Савла «великого Света»; услышать хотя бы отзвук его позвавшего голоса: «Савл! Савл! что ты гонишь Меня?» – и так же, пав на землю, спросить, в трепете и ужасе: «Кто Ты?» – и так же услышать: «Я – Иисус, которого ты гонишь, трудно тебе идти против рожна»; и так же ослепнуть, и так же прозреть.

«Господом назвать Иисуса никто не может иначе, как Духом Святым» (I Кор. 12, 3). Искра Духа, неугасимая, – первая точка святости, теплится, может быть, в самых грешных из нас. Это и для нас, как для Павла, – не от Церкви, а Церковь – от этого.

Всякая душа человеческая в этот первый час второго рождения своего, так же как и в последний смертный, – страшно покинута всеми, страшно свободна, лицом к лицу с вечным Врагом своим или Другом, единственная с Единственным, и никто не поможет ей, никто ее не спасет, кроме Него одного, Единственного.

Вот чем грешный Савл, наш вечный спутник на пути в Дамаск, больше всех Святых, – наш брат.

XXII

Павел, в «Деяниях Апостолов», вспоминая те дни в Дамаске, ничего не говорит о главном, что, казалось бы, должен был тогда испытать, – о радости, – потому ли, что сам еще не знал о ней, как бы вовсе и не чувствовал, не видел ее, от нее же ослепнув, как от внезапного, «великого Света», или потому, что для нее нет слов на языке человеческом: все наши слова о радостях земных так же скудны и скорбны, как сами они.

Павел тогда еще не знал о ней, – узнал потом: все Евангелие для него только о ней, об этой Радости. – «Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь!» (Флп. 4, 4). Только эта радость, единственная, есть конец и начало всех остальных, – то, от чего и к чему они все; только потому и могут быть те, что есть эта.

Ту же радость испытал он, может быть, и отроком, в Тарсе, за ткацким станком, в мастерской отца, когда «восхищен был до третьего неба, в рай»; тот же «великий Свет» осиял его уже и тогда, и вдруг, в этом свете, увидел он все и все оправдал, – узнал, что «все хорошо весьма». – «Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил и наши сердца» (II Кор. 4, 6). Бог сказал: «Да будет свет», – новое творение, – «новая тварь во Христе, kainе ktisis» (Гал. 6, 15). Этою «новою тварью», в новом творении, и сделался Павел, после видения на пути в Дамаск.

Но тот свет отроку Савлу блеснул и потух, как молния в ночи, а этот уже никогда не потухнет; то было на миг, а это – на вечность.

Нечто подобное, может быть, испытают воскресшие: так же узнают, что «все хорошо весьма»: ни боли, ни страха, ни смерти, только вечная радость. Главная радость в том, что это так несомненно: не может быть, не будет, а есть. Как бы радость вечного свиданья: «Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас» (Ио. 16, 22). Главная радость в том, что сам человек не заслужил ничего, – все получил даром; сам для себя не сделал ничего, – все для него сделал Христос; не он возлюбил Христа, а Христос – его, и на руки взял, и понес, и донес, как потерянную овцу, до вечных пажитей.

Главная радость в том, что человек не спасается, а уже спасен; пропадал, и нашелся; был мертв, и ожил; «извергом» был, и вот святой; пил кровь свою, умирая от жажды, и вот утолил ее так, что не будет жаждать вовек.

«Предопределен», «предызбран», «от утробы матери» (Гал. 1, 15), а может быть, и раньше, от лона Отца – вечности, – вот в чем главная радость Павла, такая новая, неимоверная, ни на что не похожая, что почти никто ее не поймет, и ужасом будет для всех этот глубочайший и несомненнейший опыт-догмат Павла – предопределение, prothesis.

XXIII

Просто и глубоко выразит Лука в «Деяниях Апостолов» все, испытанное Павлом в те Дамасские дни, только одним словом – одним взглядом сквозь тело и душу его: «принял пищи и окреп, enisxysen… и креп все больше и больше» (9, 19, 22).

– «Все могу, – крепок я на все», pаnta ishyo, скажет и сам Павел, тем же словом, через много-много лет, почти накануне смерти (Флп. 4, 13), уже «становясь жертвою» (II Тим. 4, 6); скажет о себе, в самом конце пути, то же, что в самом начале сказано о нем.

«Что мне делать!» – спрашивает только что узнанного Господа Савл там же, в самом начале пути, «в трепете и ужасе», поверженный к ногам Его. «Встань», – говорит ему Господь. Это и делает Савл, но не своею силою: встать не мог бы сам, как громом пораженный; только сила Господня подымает его, ставит на ноги и утверждает, «укрепляет». В этой-то крепости, спаянности, скрещенности воли Спасителя с волею спасенного, – тайна Предопределения, – всех радостей радость.

«Ибо кого Он предузнал, тех и предопределил… а кого предопределил, тех и призвал; а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил», edоxasen, – «осиял» – «обрадовал» (Рим. 8, 29). С этою-то радостью в душе и обойдет Павел «веселыми ногами» весь мир.

XXIV

«Дело свое начал Павел, тотчас после обращения, только что услышал на вопрос свой: «Что мне делать?» – ответ Иисуса: «Встань и стань на ноги твои… Ибо ты – избранный (предопределенный) сосуд Мой… Я пошлю тебя далеко к язычникам… открыть им глаза, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу» (Д. А. 22, 21; 26, 18).

Здесь, уже в самом начале пути, предсказан, «предопределен», конец Павла, – вся его жизнь, от «второго рождения» до смерти, – все, что он сделает.

Кажется, такого дела, сверх сил человеческих, никогда никакой человек не брал на себя. Большая сила нужна была для него, чем для всех побед Александров и Цезарей: те мимолетны, как сон, а это дело, Павлово, совершенное в двадцать лет, стоит, вот уже двадцать веков, и простоит, вероятно, до конца мира, потому что это – дело Духа, чье легчайшее веяние крепче всех твердынь.

«Я победил мир», – мог бы сказать и Павел, как Пославший его (Ио. 16, 33).

Чем же победил Павел?

XXV

«Низенького роста человек, лысый, с кривыми ногами, довольно полный (приземистый), с носом слегка орлиным, с бровями сросшимися и с лицом таким чарующим, что он казался то человеком, то Ангелом» – такова наружность Павла, по исторически-подлинному, вероятно, свидетельству от II века.[21 - Acta Pauli et Theclae. III. – Edgar Hennecke. Neutestamentliche Apokryphen, in verbindung mit fachgelehrten in deutscher Uebersetzung und mit Einleitungen hrsg. von Edgar Hennecke. T?bingen: J. С. В. Mohr, 1924. Bd. I. S. 198.] Низкий рост Павла уже потому вероятен, что в голову никому не пришло бы человека высокого роста спускать из окна в корзине, по городской стене, в ров, как это сделают братья Дамасской общины, чтобы спасти Павла от Иудеев, когда начнет он проповедовать, тотчас по обращении (Д. А. 23–25). (Как рассмешили бы Лукиана два «воздушных путешествия» Павла, – то – на небо, и это – в ров!) Так подтверждалась бы историческая подлинность тройного свидетельства о наружности Павла или, по крайней мере, о малом росте его, – в «Деяниях Павла и Теклы», в «Деяниях Апостолов» и у него самого (II Кор. 11, 32).

Греческий выговор Павла – плохой, как у всех Тарсян, для настоящих греков, – смешной, гортанный и шепелявый, в нос, – сразу обличающий Иудея.[22 - Meyer. III. 314. – Dio Chrisostomus.]

«Низенького роста Иудей, возносившийся до третьего неба», – посмеется над Павлом Лукиан;[23 - Pseudo-Lucian. Philopatr. XII.] «маленький жид», как могли бы сказать о Павле уже тогда насмешники, и как скажут потом об его Учителе.[24 - Nietsche. «Der kleine Jude».]

«В глиняном сосуде – сокровище» (II Кор. 4, 7). – «В немощи был я у вас, и в страхе, и в великом трепете» (I Кор. 2, 3–4). Кажется всегда больным, – как только душа держится в теле.[25 - Renan. Les Ap?tres. 180.] «В немощи плоти, я благовествовал у вас» (Гал. 4, 13).

– «В темнице я был, в изгнании… в трудах, в бдениях… в голоде и жажде… в стуже и наготе» (II Кор. 6, 5; 11, 24–25). – «Нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас казнят, но мы не умираем; нас всегда огорчают, но мы всегда радуемся; мы ничего не имеем, но всем обладаем» (II Кор. 6, 5–10). «Извне – нападения, внутри – страхи» (II Кор. 7, 5). – «Трижды били меня Иудеи палками, однажды побивали камнями; трижды я терпел кораблекрушение, ночь и день провел во глубине морской» (II Кор. 11, 25).

«Мы, как сор для мира, как прах, всеми попираемый» (I Кор. 4, 13).

Чем же победил Павел?

XXVI

«Дерзай, Павел!» – «Ибо сила Моя совершается в немощи», – говорит ему Иисус (Д. А. 23, 11; II Кор. 12, 9). – «Слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, а в явлениях Духа и Силы», – говорит он сам о себе (I Кор. 2, 4).

«Движущая сила» эта, dynamis, кажется людям в Павле, так же как в Иисусе, то божеской, то бесовской.

Галаты, не гнушаясь его болезнью, принимают его, «как Ангела Божия, как самого Иисуса Христа» (4, 14). В Листрах, народ Ликаонский сначала хочет принести ему жертву, как «богу Гермесу», – может быть, не только потому, что он «начальствует в слове», но и потому, что быстр и подвижен, как ртуть-меркурий: чтобы помешать богохульной жертве, кидается он в толпу неистово, разодрав одежды; а затем тот же народ хочет побить его камнями, как злодея (Д. А. 14, 8–15). А на о. Мелите, обратно: сначала – «бог», потом – «злодей» (Д. А. 28, 3–4). Если не сам Павел, то ученики его верят, что достаточно возложить на больного «плат» (головной тюрбан) или пояс Павла, чтобы больной исцелился (Д. А. 19, 12), и что одно только Павлово слово убивает и воскрешает людей (Д. А. 19, 12; 20, 12). Но главная «движущая сила» его – та же, что у самого Иисуса, – любовь не только общая, ко всем людям вместе, но и к каждому в отдельности. «Каждого из вас, я (в подлиннике „мы“, но значит: „я“) просил и убеждал, и умолял, как отец – детей своих» (I Фес. 2, 11–12). – «Как отец», и еще нежнее, – как мать: «дети мои! для которых я снова – в муках рождения, доколе изобразится в вас Христос» (Гал. 4, 19). – «Нежен я был среди вас, как кормилица, которая нежно обходится с детьми своими» (I Фес. 2, 7). – «Вы в сердце моем, так, чтобы нам вместе и умереть и жить» (II Кор. 7, 3). – «Кто изнемогает, с кем бы я не изнемогал? Кто соблазняется, с кем бы и я не воспламенялся?» (II Кор. 11, 29). – «Я всем поработил себя… для всех сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, хоть некоторых» (I Кор. 9, 19).

Большею любовью никто никогда не любил людей, кроме Иисуса. Вот Павлова победа, победившая мир. «Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а любви не имею, то я – ничто» (I. Kop. 13–2).