Пространство и Бытие. Сборник статей

Но каковы условия, определяющие эти соотношения? Все дело в силе нервных связей, определяющих наши убеждения, и единство активности нейронных цепей. Так ничтожно малое, существующее в недрах мозга, определяет большое, а иногда и очень большое…

Вероятно, что описанный механизм обеспечивает способность человека к творчеству, т. е. генерации идей и вещей, которых еще не было. Творчество – это хорошо. Хорошо и то, что свои текущие решения мы принимаем на основании накопленного опыта. С одной стороны, это позволяет принимать решения на основе неполной информации, а с другой – снижает вероятность ошибок.

Но стратегия формирования моделей, означает, что человек постоянно живет своим прошлым. Мы не просто «опираемся» на прошлый опыт, но погружены в него как айсберг в воду – на 90 %! Новое несет риск пошатнуть сложившиеся модели, устои, вызвать потрясения сознания, влекущие сдвиг парадигмы. Потому то мы всегда готовы давать объяснения и оправдывать собственный консерватизм. В действительности, число людей, открытых новым идеям, ничтожно. Они – аномалия. И тем не менее именно этим безумцам человечество обязано своим прогрессом.

Впрочем, несмотря на всевозможные различия, между моделями имеет место активное взаимодействие. Так, зачастую, художники черпают творческое вдохновение из научных моделей (так пуантилизм реализовывал сложносоставную природу света, а кубизм развивал идеи о многомерном пространстве). В свою очередь ученый мир нередко подхватывает идеи, получившие развитие в художественной сфере (так, к примеру, декартовы координаты представляют собой не что иное, как развитие идеи шахматного пола ренессансной картины, построенной по законам перспективы). Модели, создаваемые человеком, разномасштабны. Модели могут сознательно ограничиваться частными случаями, и такого рода ограничение информации для различного рода научных моделей является приемом, обеспечивающим эффективность анализа. Модели могут быть большими в пространстве и во времени. Чем большую область реальности охватывает модель, тем лучше она соответствует реальности, (опять же в смысле «истины») тем более глубокие закономерности бытия позволяет обнаружить, тем более точные прогнозы делать. Очевидно, что наилучшие прогнозы следует ожидать от междисциплинарных моделей. Но они оказываются наиболее сложными, поскольку требуют преодоления не только противоречий, существующих между различными областями знания, но и существенных понятийных и языковых различий. Впрочем, искушение создать максимально большую модель наталкивается на объективные ограничения. Ни один человек, ни одна группа людей не владеет полнотой информации о мире и, что важно, объективностью взгляда на мир «со стороны» – это прерогатива Творца. Мы не можем создать модель размером с мир, в котором живем и, тем более, с самими собой в этом мире. Вновь сошлемся на авторитетное мнение Вартофского: «Мы можем оперировать лишь с конечной абстракцией бесконечной структуры мира: око Господне может зреть всего воробья, наше же – только скорость его полета, его вес и т. д. Этот эссенциализм в его абсолютном виде был сформулирован Гегелем, согласно которому истинным может быть только целое, а все аппроксимации ложны, потому что они носят приблизительный характер»[6 - Вартофский М. Указ. соч. – С. 70.]. Подобная категоричность хороша для философских рассуждений, а в реальности нам приходится довольствоваться тем, что нам доступно – т. е. этапами приближения к идеалу, т. е. к целому[7 - Обратим внимание на то, что Целое, Идеал, Абсолют, Пространство, Творец – во многих учениях понимаются как тождественные понятия.]. Не случайно политику называют искусством возможного. Пора бы признать то же и за другими сферами бытия.

Все-таки, какая удивительная вещь – язык! Только вдумайтесь:

ЦЕЛЬ – ЦЕЛОЕ; ЦЕЛОЕ – ЦЕЛЬ.

Этими словами сказано все, что нам требуется для бытия и более того…

Этапы приближения к целому можно представить в виде уровней его реализации и определить их как уровни целостности. Философский энциклопедический словарь говорит о целостности как обобщенной характеристике объектов, обладающих сложной внутренней структурой: «Понятие „целостность“ выражает интегрированность, самодостаточность, автономность этих объектов, их противопоставленность окружению, связанную с их внутренней активностью; оно характеризует их качественное своеобразие, обусловленное присущими им специфическими закономерностями функционирования и развития… Методологическое значение представления о целостности состоит в указании на необходимость выявления внутренней детерминации свойств целостного объекта и на недостаточность объяснения специфики объекта извне (исходя, напр., из условий окружающей среды)»[8 - Философский энциклопедический словарь. 2-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1989. – С. 730–731.]. К подобного рода объектам относятся биологическая клетка, популяция, общество и личность. Последнее представляет для нас особый интерес.

То, что целостность составляет основу личности, в разное время отмечали многие мыслители. Об этом писал Фридрих Шиллер в двенадцатом из «Писем об эстетическом воспитании человека». На это указывал Карл-Густав Юнг, который полагал целостность высшей целью развития человека. А выдающийся отечественный психолог А. Н. Леонтьев не сомневался, что «личность представляет собой некоторое неповторимое единство, некую целостность»[9 - Леонтьев А. Н. Личность как предмет психологического исследования // Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. – М.: Смысл, 2004. – С. 123.]. Как вполне логическое следствие, вытекающее из этого положения и подтверждающее его, достаточно очевидное: более развитый человек способен создавать более целостные модели, охватывающие большие горизонты реальности.

А что пространство? Пространственные представления также связаны с уровнем личностного развития. Если вдуматься, то эта связь может показаться лежащей на поверхности: чем более развит человек, тем больше его мир. Впрочем, это напрямую следует из установленного нами факта связи пространства с моделью. Впервые на факт существования такой связи указал немецкий философ и социолог Георг Зиммель. В 1900 году Зиммель писал: «Синтез части пространства (Raumst?cks) – есть специфически психологическая функция, которая, при всей своей мнимо „естественной“ данности, модифицирована совершенно индивидуально [выделено мной – Д. М.]»[10 - Цит. по: Филиппов А. Ф. Социология пространства. – СПб.: Владимир Даль, 2008. – С. 72–73.]. Современная психология связывает восприятие пространства с образованием абстракций мышления различных уровней. Более высокие уровни обеспечивают более плотную «упаковку» информации. Соответственно, освоившее их человеческое сознание способно охватывать все более обширные области реальности. Однако величина – лишь количественный аспект проблемы. Качественный аспект пространства выражается через его неоднородность. Неоднородность позволяет выявить сущностный аспект пространства и говорить о нем как о самостоятельном объекте изучения.

Неоднородности в восприятии пространства возникают вследствие нелинейности процессов на разных стадиях обработки информации, поступающей из внешнего мира. Одна из причин возникновения таких нелинейностей – это структурирование информации. Структурирование упорядочивает исходную информацию, преодолевая ее хаотичность, раздробленность, позволяя человеку формировать целостную картину мира. При этом исходная информация неизбежно ограничивается и искажается. Структурирование осуществляется как органами чувств, так и механизмами мышления. Совокупность подобного рода причин, которые имеют субъективный характер, но от самого человека не зависят, можно объединить понятием «матрица тела». В первом приближении, матрицу тела можно представить как фильтр, который вырезает в окружающем абсолютном пространстве ограниченный фрагмент, который можно соотнести с относительным пространством, о котором говорил Ньютон. Впрочем, как мы уже сказали ранее, пространственные ощущения возникают на уровне формирования модели внешнего мира, а здесь на первый план вновь выходит ее целостность.

Целостность сознания напрямую определяется связностью его элементарных структур. В восприятии явлений внешнего мира связность может проявляться двумя способами: либо как последовательное, либо как параллельное соположение фрагментов, объектов и событий. Но первое есть время, а второе – пространство. Таким образом, в восприятии человека время и пространство – это не что иное как отражение нашей способности упорядочивать мир, объективное отражение целостности и связности нашего сознания. Все остальное – лишь трактовки этих целостностей и связностей в различных прикладных аспектах.

Будучи вторичным феноменом по отношению к восприятию материальных объектов, ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА ПРОСТРАНСТВО ЕСТЬ ЯВЛЕНИЕ БЫТИЯ СУЩЕГО КАК ЦЕЛОГО. В этом определении термин «явление» понимается как появление, возникновение чего-либо. И в том заключается двоякий смысл: во-первых, явление как нечто вновь увиденное, открытое, понятое человеком; во-вторых, явление как нечто созданное им. В результате, пространство предстает как категория историческая, самая абстрактная и в то же время наиболее конкретная форма бытия.

Таким образом, пространственные представления есть отражение текущего уровня развития самого человека, а в историческом плане – срез когнитивной эволюции. Для человека пространство оказывается конструктом его сознания, который он, в силу культурной традиции, полагает тождественным доминирующим представлениям о внешнем мире. При этом его реальное бытие протекает в пространстве, отражающем его индивидуальный личностный уровень развития.

В Древнем мире понятия «пространство» не существовало. Для Античности и Средневековья мир был средоточием материальных объектов. Не случайно художники тех времен так упорно избегали пустоты в своих произведениях. Пространство – открытие итальянского Ренессанса. То было время массового утверждения пространства, которое на закате Средневековья удалось «обнаружить» нескольким одиночкам, творившими вопреки доминировавшей тогда картине мира. Но, в любом случае, то была лишь творческая интуиция, а свое имя пространство обрело только на закате Возрождения, когда из наборной полиграфии был заимствован термин spazio, означавший блок, которым разделяли литеры, чтобы организовать пробел между словами. И до сих пор клавиша space остается в том же качестве на компьютерной клавиатуре. Так начиналась Первая Великая Европейская Пространственная Революция, отразившая смену мировоззренческой парадигмы.

Став понятием, пространство оказалось доступным как для простого упоминания, так и для научного анализа. Пространство в представлении Ньютона было населено духами и демонами, отражая, по сути, мистическое мироустройство средневековья. Ньютону эти «пережитки прошлого» понадобились, чтобы объяснить возможность взаимодействия между объектами на расстоянии в отсутствии прямого контакта между ними. Позже усилиями Леонарда Эйлера, эти антинаучные субстанции были изгнаны из картины мира, и пространство обратилось в абсолютную пустоту, никак не связанную с материальными объектами, в нем размещенными. Эта картина не подвергалась сомнению на протяжении двух столетий и составляет основу современного обыденного сознания.

На пороге XX столетия произошла Вторая Великая Пространственная Революция. И для физиков, и для лириков пространство переставало быть пустотой, ничем, обретая качества полноценного объекта. Теперь можно было изучать свойства пространства, исследовать его связи с материальным миром, а также использовать его как средство изображения внутреннего мира человека. В это время появляются различные теории пространства. Реляционная теория, следуя устоявшейся традиции, утверждает приоритет материи по отношению пространства. Ее прямой конкурент, субстанциальная теория, напротив, полагает первичным пространство как сущность, порождающую материю. В целом ряде теорий преодолевается классическая трехмерность пространства. Наиболее успешной в этом отношении оказалась теория струн.

Мы привыкли воспринимать такие перемены как некоторую объективную эволюцию нашего знания о мире. Мы вроде как накапливаем информацию, расширяем наши представления в ходе настойчивой познавательной деятельности, и мир постепенно, но неуклонно открывается нам во все большей полноте. В действительности, если что и меняется, то это мы сами, механизмы нашего мышления и их связность. А эта связность определяет целостность картины мира, доступной нам на каждом этапе развития.

МЫ СМОТРИМ В МИР И ВИДИМ ТАМ ОТРАЖЕНИЕ САМИХ СЕБЯ – ситуация описанная Станиславом Лемом в «Солярисе»… Неописуемо сложный мир открывает нам ровно то, что мы способны увидеть в нем. Не случайно современные теории пространства все более наполняются субъективизмом и сближаются с идеями, содержащимися в восточных мистических учениях[11 - Капра Ф. Дао физики. – СПб.: ОРИС, 1994.]. Только наше изначальное сродство с этим миром позволяет избегать абсолютного субъективизма в этой картине. Не надо строить иллюзий: целостность и связность нашего мира, открытых нами законов, описывающих этот мир, есть целостность и связность нашего сознания. За его границами есть много еще чего другого, более высокого, нам – в нашем нынешнем качестве – не доступного[12 - Наш материальный мир, как показывают расчеты устойчив только в трех измерениях, соответственно более высокие размерности могут предполагать мир иного качества. Мы можем догадываться об этом мире на основе тренда нашего развития, понимаемого с пространственных позиций.].

Скованные стереотипами рационального мышления, мы не замечаем, насколько эмоциональное опережает рациональное в нашем восприятии. На раннем этапе своего развития мы вообще не думаем о пространстве, постигая мир близких предметов. Потом пространство возникает как испуг темной комнаты. Потом объекты связываются в мир, у него возникает граница, и то, что находится по другую сторону ее, для нас чуждо. Потом у нас возникает неодолимое желание эту границу преодолеть, хотя страх продолжает сжимать горло, а по спине пробегает холодок. Наконец, мы выходим в большой мир, становимся самостоятельными, и пространство превращается в символ возможного, становится синонимом свободы. Пространство становится простором, который обещает новую жизнь, дарит новые перспективы, нового себя, пространство начинает манить, притягивать, завораживать. Мы начинаем устремляться в пространство, покорять его. По мере раскрытия пространства вырабатывается язык, ощущение сродства… С помощью понятий мы опредмечиваем его, и здесь возникает иллюзия, что понятия первичны, что они являются основой, каркасом наших отношений с миром, с пространством. Пространство наполняется глубоким смыслом, и для каждого этот смысл оказывается сугубо индивидуальным, личностным.

Наука в своем развитии идет тем же самым путем. Научное знание вторично по отношению к эмоциям, которыми откликаются мистики, поэты и художники. Ученый, как и всякий живой человек, должен сначала «пережить» пространство, совершить акт его «открытия», впустить его в свою душу или, напротив, развернуть свою душу во внешний мир. В противном случае мы имеем дело с ремесленниками от науки, которые могут ловко оперировать математическими процедурами, рассуждать о многомериях и многомириях, но к пространству это будет иметь мало отношения. Физика в этих случаях ловко прикрывается математикой.

Все новые идеи субъективны. Это достаточно очевидный факт, поскольку все они суть порождения индивидуального сознания. Для Ньютона его представление о мире, рожденное вопреки существовавшей тогда картине мира, было субъективным. Картина мира, рожденная Эйнштейном, была не менее субъективной. «Научная революция противоречит здравому смыслу», – такими словами начинает свою книгу о гиперпространстве известный американский физик и популяризатор науки Митио Каку[13 - Каку М. Гиперпространство: Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение. Пер с англ. – 2-е изд. – М.: Альпина нон-фикшн, 2015. – С. 9.]. Для нас эта очевидность эффективно скрывается привычкой принимать за истину то, что закреплено в культурной традиции, мнением, принятым обществом, т. е. пресловутым «здравым смыслом». Но когда мы пытаемся делать обобщения, то время и пространство открывают свои метафизические качества по-иному.

Поскольку модели различны, то помимо традиционных пространств физики, геометрии и географии, теперь говорят о пространствах политики и экономики, о социальном пространстве и пространстве культуры, о пространствах слова и безмолвия, текста и письма, диалога и полифонии, сцены и света, о, внутреннем и глубинном пространствах, о межличностном пространстве и о многих других. Кроме того, пространства, связанные с различными моделями, могут иметь различные структуры, которые проецируются на физическое пространство внешнего мира. Так что различие между моделями означает, что и пространства, в которых живут люди, также различны.

Итак, необходимо ли, возможно ли вообще «пространствоведение»? Любое «ведение» есть наука, изучающая строение своей предметной области. Необходимым условием существования некоторой науки является наличие базового объекта исследования, особенного от других областей научного знания. Мы же показали, что пространство таким объектом не является, в силу его недоступности нашему восприятию. Каков может быть объект пространствоведения, если само пространство человеку недоступно, даже если он вооружается приборами? Наш ответ будет скорее отрицательным, нежели положительным. Но расстраиваться по этому поводу не стоит.

Взглянем на проблему под другим углом. Генезис пространственных представлений способен раскрыть то, что скрыто глубоко и до сих пор не имело объективации: этапы когнитивной эволюции, развития механизмов мышления, и через это объективное изучение личностного развития… Пространствоведение в таком случае можно понимать, как область научного знания о механизмах мышления человека, его сознании, мыследеятельности, обеспечивающей различные уровни целостности, на основе которых происходит структурирование информации. В этом случае пространствоведение формирует самую широкую междисциплинарную базу.

В одной из своих статей Георг Зиммель впервые указывал на взаимосвязь различных областей человеческой деятельности на базе концепции пространства: «В социальных ситуациях, в представлениях людей конкретный участок территории, определенная „почва“ могут играть ту же роль, что и абстрактные, философские и математические идеи пространства в рассуждениях современного теоретика»[14 - Цит. по: Филиппов А. Ф. Указ. соч. – С. 90.]. Эта мысль, как и другие, сформулированные Зиммелем, получили развитие в фундаментальной концепции морфогенеза культуры, разработанной его соотечественником, философом и культурологом Освальдом Шпенглером. Ровесник Ясперса, Шпенглер создал настоящий «Гимн Пространству», озаглавленный им «Закат Европы». Из трех пространственных координат он особо выделял глубину, резко критикуя математический подход к пространству. «Переживание глубины есть… столь же совершенно непроизвольный и необходимый, сколь и совершенно творческий акт, посредством которого „Я“ получает… свой мир»[15 - Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. В 2 т. Т 1: Гештальт и действительность. – М.: Мысль, 1993. – С. 330.]. Шпенглер писал в предисловии к первому тому своего фундаментального труда: «…Существует глубокая взаимосвязь форм между дифференциальным исчислением и династическим принципом государства эпохи Людовика XIV, между античной государственной формой полиса и евклидовой геометрией, между пространственной перспективой западной масляной живописи и преодолением пространства посредством железных дорог, телефонов и дальнобойных орудий, между контрапунктической инструментальной музыкой и хозяйственной системой кредита. Даже трезвейшие факты политики, рассмотренные в этой перспективе, принимают символический и прямо-таки метафизический характер, и здесь, возможно, впервые явления типа египетской административной системы, античного монетного дела, аналитической геометрии, чека, Суэцкого канала, китайского книгопечатания, прусской армии и римской техники дорожного строительства равным образом воспринимаются как символы и толкуются в качестве таковых»[16 - Там же. – С. 336.]. Так Шпенглер демонстрировал новый синхронистический подход к изучению истории на базе категории пространства, фактически, привнося принцип относительности в гуманитарную сферу.

Соединение этого подхода с идеей структурирования информации на основе элементарных структур сознания, позволяет продвинутся дальше, превращая всю сферу творческой деятельности человека в объективную базу данных свидетельствующих о его развитии. Поскольку формирование пространственных представлений происходит на бессознательном уровне, то эти представления объективным образом и наиболее полно отражают уровень развития человека, позволяют делать обоснованные выводы о скрытых процессах сознания, его мотивациях и намерениях. Концепция Шпенглера подчас создает ощущение циклической бесперспективности исторического движения. Переход на микроуровень элементарных структур сознания, обнаруживает в этом движении цель – целостность как личностное развитие, разворачивающееся на все более высокие социальные уровни.

Уникальность структурирования информации выражается не только в характере мировоззренческой картины, но и в специфике форм продуктов творческой деятельности, во всех без исключения областях. И здесь шпенглеровский символизм пространства оказывается поистине пророческим: пространство становится «знаком и выражением самой жизни, изначальнейшим и мощнейшим из всех ее символов»[17 - Шпенглер О. Указ. соч. – С. 336.]. Что с неизбежностью открывает широкую возможность для научно-обоснованных прогнозов, формирует базу для построения онтоистории. Здесь пространство обнаруживает новые связи сознания с проблемой бытия.

Пространственный подход к наукам о человеке и обществе позволяет перевести последние на новый уровень, поставить вровень с естественнонаучным знанием. Как мы говорили выше, целостность научной картины мира есть следствие целостности мышления исследователей, и в этом смысле физики мало чем отличаются от лириков. Новый уровень целостности должен породить в гуманитарной сфере результаты близкого качества к точным наукам, а как это будет реализовано на практике, покажет время. Главная задача сейчас, чтобы пространство было введено в активный научный оборот и стало бы основанием для рассмотрения самых различных аспектов бытия.

Современные науки об обществе лишены понятийного аппарата, соответствующего реалиям современного мира. Прямым следствием такого положения дел является ситуация, которую в одном из своих докладов Римский клуб охарактеризовал как «неосознанность происходящего». Иными словами, в современном быстро меняющемся мире науки, призванные описывать развитие событий и предсказывать их, оказываются не просто не состоятельными, но нередко фальсифицируют рассматриваемую ситуацию, скрывая в большее мере, нежели проясняя ее. Зато какой простор открывается в этом случае для манипуляций сознанием! А это есть база для информационных войн. Та легкость, с какой может быть навязана модель, не просто не соответствующая реальности, но саморазрушительная для принявших ее, мы узнали на собственном опыте в 90-е годы прошлого века. Сегодня мы наблюдаем за тем же, но с еще более разрушительными результатами, на примере Украины и Западной Европы.

Генетическая беда современных социально-гуманитарных наук заключается в том, что они оформились в действующем виде во второй половине XIX – двух первых десятилетиях XX-го веков, а с тех пор мир изменился радикально. Более того, фундаментальным основанием, определяющим целостность создаваемой картины, является категория «время». В XXI веке надо иметь новое знание об обществе, мире и человеке. Это принципиальное условие обеспечения не просто положительных результатов в условиях информационного общества, но, буквально, выживания. Сегодня знание является важнейшим стратегическим ресурсом. Фундаментальное знание – есть критический ресурс, который в условиях современного мира сопоставим, без преувеличения, только с обладанием ядерным оружием. В условиях быстро развивающегося мирового кризиса, перестройка знания представляет собой жизненно важную задачу. Тот, кто создаст это новое знание, тот получит большие шансы на будущее.

Новое знание, адекватное текущей ситуации, может быть обеспечено только благодаря его целостности, которая определяется базовой категорией, на основании которой ведутся исследования. А такой категорией является пространство. Пространственный подход позволяет эффективно объединять в рамках одного проекта различные научные дисциплины, технологии и элементы культуры. Такой подход способен генерировать собственные социальные, экономические и политические реалии. С формальной точки зрения пространственный подход стимулирует выработку нового типа мышления.

В заключение, мы можем констатировать, что сама ситуация неумолимо подталкивает нас к быстрейшим переменам. Пример естественных наук, о котором мы говорили в первых строках, со всей очевидностью указывает направление дальнейшего движения. М. Хайдеггер на закате своих дней высказывал сожаление по поводу того, что не уделил вопросу пространства достаточного внимания. К сожалению, переменам традиционно противостоит инерция сознания. Так что проблема «введения в пространствоведение» оказывается в большей степени психологической, нежели методологической. Прежде всего необходимо преодолеть себя, чтобы понять; и поняв, эффективно создавать новую практику бытия.

Библиография

Вартофский М. Репрезентация и научное понимание. – М.: Прогресс, 1988.

Каку М. Гиперпространство: Научная одиссея через параллельные миры, дыры во времени и десятое измерение. Пер. с англ. – 2-е изд. – М.: Альпина нон-фикшн, 2015.

Кипра Ф. Дао физики. – СПб.: ОРИС, 1994.

Леонтьев А. Н. Личность как предмет психологического исследования // Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. – М.: Смысл, 2004.

Сторожук А. Ю. К вопросу о происхождении представлений о пространстве // Философия науки. № 1 (32) 2007.

Филиппов А. Ф. Социология пространства. – СПб.: Владимир Даль, 2008.

Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. В 2 т. Т. 1: Гештальт и действительность. – М.: Мысль, 1993.

Ясперс К. Общая психопатология. – М.: Практика, 1997.

Теоретические работы

Парадигма пространственной многомерности[18 - Фрагмент диссертации на соискание звания кандидата философских наук «Формирование социального пространства и его структур (Социально-философский анализ). Специальность 09.00.11. – „Социальная философия“». 2012 г.]

I

Современный уровень развития понятия социальное пространство в значительной мере определяют работы П. Бурдье, который исходил из возможности представить социальный мир в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированным совокупностью действующих свойств. В рамках своей концепции Бурдье ввел понятие агент, как альтернативу понятиям субъект и индивид, используемых в структуралистском и феноменологическом подходах, соответственно. Бурдье наделил агента таким важным свойством как габитус, выполняющим функцию посредника между объективными структурами и индивидуальными действиями, являясь одновременно результатом интериоризации внешних условий и средством экстериоризации бессознательных схем восприятия и действия, осуществления индивидуальных практик.

Агентов и группы агентов Бурдье определял по их относительным позициям в пространстве. Агенты наделены свойствами, которые придают их обладателям силу, влияние и власть[19 - Бурдье П. Fieldwork in philosophy / Бурдье П. Начала. Choses dities. – М.: Socio-Logos, 1994. – С. 20.]. Последние понимаются в самом общем виде – как способность добиваться результатов. В объективированной форме эти свойства выполняют функцию капиталов, которые выступают как центры силы. Таким образом, социальное пространство, в интерпретации Бурдье, можно описать «как поле сил, точнее, как совокупность объективных отношений сил, которые навязываются всем входящим в это поле и несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям»[20 - Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов / Бурдье П. Социология социального пространства. – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. – С. 15.]. Подобная трактовка позволяет дифференцировать социальное пространство по различным категориям. Универсальность характера сил, на которую указывал еще Флоренский[21 - Флоренский П. А Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. – М.: Прогресс, 1993. – С. 81.], а также качественное разнообразие капиталов позволили Бурдье ввести понятие полей, которые в совокупности и составляют социальное пространство. От «основного» социального пространства поля отличаются только суженной типологией действующих в них сил, и потому нередко называются субпространствами, чем подчеркивается общность их природы. Такое строение социального пространства дало Бурдье основания предполагать возможности комбинации нескольких полей агентами, что соответствует различным вариантам срезов при анализе многомерного куба сложной информации.

Действительно, с одной стороны, П. Бурдье представил социальное пространство, как до него П. Сорокин[22 - Сорокин П. А. Социальная и культурная мобильность / Человек. Цивилизация. Общество / общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Согомонов: Пер. с англ. – М.: Политиздат, 1992. – С. 297–302.], в виде, многомерного куба, в котором вместо положений рассматриваются капиталы, выступающие как центры силы. Поля в этом случае, фактически, являются сечениями или срезами такого многомерного куба по различным переменным, в качестве которых выступают, прежде всего, различные категории (включая культуру), которые Бурдье рассматривал как экономические понятия, подчиняющиеся правилам рынка. Но, с другой стороны, в концепции Бурдье, социальное пространство не является некоей «теоретически оформленной пустотой», в которой обозначены координаты агентов. Агенты, как тела и биологические индивиды, «занимают место». Это место, topos, может быть определено двояко: либо абсолютно, т. е. как локализация, в которой находится агент или предмет, где он существует, «имеет место»; либо – относительно, релятивно, как положение, ранг в порядке. Занимаемое место в таком случае, согласно Бурдье, может быть определено как площадь, поверхность и объем, который занимает агент или предмет: агенты «занимают» определенное пространство, а дистанция между их позициями – это тоже не только социальное, но и физическое пространство. В результате, социальное пространство представляет собой воплотившиеся физически социальные иерархии и классификации.

Социальное и физическое пространства, подчеркивал П. Бурдье, невозможно рассматривать в «чистом виде» – независимо друг от друга: «…Социальное деление, объективированное в физическом пространстве, функционирует одновременно как принцип видения и деления, как категория восприятия и оценивания, короче, как ментальная структура [выделено мной – Д. М.]»[23 - Бурдье. П. Социальное пространство… – С. 37.]. Если физическое пространство определяется по взаимным внешним сторонам образующих его частей, то социальное пространство определяется по различению позиций, которые его образуют – как структура социальных позиций.

Физическое пространство Бурдье понимал как социальную конструкцию и проекцию социального пространства, как социальную структуру в объективированном состоянии, как объективацию «прошлых и настоящих социальных отношений»[24 - Бурдье П. Физическое и социальное пространства/Бурдье П. Социология социального пространства. – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. – С. 53.]. Тем не менее, на уровне макросоциологических процессов, понимаемое таким образом физическое пространство обращается в абстракцию, редуцируясь, как говорил сам Бурдье, в физическую географию. В итоге, физическое пространство может рассматриваться либо как территория, либо как пустое местоположение материальных объектов – в классическом естественнонаучном смысле.