– Иди за мной, сейчас все узнаешь.
Я оглянулся.
Окно дежурной по общежитию было темным. Кричать о помощи было бесполезно. Я, понуро повесив голову, а, может быть, мне так это кажется в воспоминаниях, пошел за ватагой мужиков. По пути к ним успело присоединиться еще человека три. И вдруг мы остановились. Прямо перед бойлерной: одноэтажной коробкой из белого кирпича с приоткрытой металлической дверью. Температура на улице была минус двадцать. Я начал дрожать в куртке на голом теле и тонких джинсах.
Мне кивнули на дверь.
Я понял, что это второй миг истины. Был еще шанс сбежать, но гордость не позволяла. А если войти, то можно перестать дышать, ведь с дюжиной мужиков я точно не справлюсь. И с этой мыслью я смело нырнул во тьму бройлерного омута бойлерной. Дверь за мной тут же закрыли.
– Сейчас включим свет, – услышал я.
Мужики все говорили шепотом.
– Стой, – последовал приказ.
Я замер. Вспыхнула тусклая лампочка. Никакого лабиринта внутри бойлерной не было. Просто коробка, опутанная по стенам толстыми трубами, обвязанными стекловатой, которую я принял издалека за куриный пух. В полутемную комнату набились двенадцать мужиков. Кто-то стоял, кто-то примостился на толстенной трубе, которая давала тепло.
– Ну что, москвич? – услышал я. – Давай!
– Что давать?
– Рассказывай.
И тут я успокоился. Не осталось никакого страха. В голосе говорящего не было никакой угрозы. Захотелось смеяться.
– У нас к тебе дело.
И тот, что стучался ко мне в окно, протянул мне конверт.
– Смотри не читай. Он не запечатанный.
Указание было противоречивым.
– У нас к тебе одна просьба. Доставь письмо в Москву.
– А самим – почтой? – шепотом спросил я.
– Не пройдет. Они порвут.
Я не знал, кто такие «они».
– Это кто?
– Нам зарплату полгода не платят. Мы отчаялись. Сколько писем ни писали, их все начальник станции ворует. Мы их – в почтовый ящик. А он со своим дружком, начальником почтовой станции, находит и рвет.
Запахло Гоголем.
– А я-то здесь при чем? – спросил я жалостливо.
– Ну как? Ты же с поезда?
– С поезда? – переспросил я.
И тут я все понял.
Наш фильм, съемочная группа и я – ее главный сценарист, – они меня приняли за кого-то «очень большого». Прямо чуть ли не за ответственное лицо из Москвы, которое могло спасти их души. Еще не мертвые. Вот в чем дело.
С одной стороны – начальник станции, который с начальником почты ворует их жалобы в железнодорожный главк.
С другой – двенадцать, как апостолов, отчаявшихся мужиков с щетиной и женами, а некоторые – с детьми.
С третьей – я, их единственная надежда.
– Тебя же досматривать не будут. Возьми наше письмо и в Москве отдай в приемной «Фадеева».
Фадеев был тогда начальником железнодорожного ведомства.
Я выдохнул. Мне стало невероятно жалко этих мужиков. Этих наивных работяг с детскими сердцами.
Что я мог? Только постараться. Хотя бы описать этот случай.
Я взял руками белый шероховатый конверт. Посмотрел на него. Конверт был действительно не запечатанный. Как же так? Неужели я мог им помочь?
Вздохнул. И увидел, что каждый из них тянет ко мне руки. Они тянули руки, как будто я был источником тепла. Как будто своим будущим поступком дал уже надежду. И я не смог сдержаться. Горячо, обеими руками стал хватать их черные, заскорузлые ладони и трясти, горячо трясти. Я хотел передать им надежду от всегда своего тридцатилетнего сердца, с еще небольшим «настуком», небольшим пробегом, которое могло стучать еще примерно столько же или в три раза дольше.
Мне захотелось согреть их своим словом, словно я сам стал трубой, по которой течет горячая вода.
Я дал им обещание.
Мужики расслабились. Предложили мне закурить и выпить. Я не смог отказаться. Стакан был грязный. Жидкость – мутная. Я проглотил ее словно это была кровь убитого мной врага – победная для моей трусости.
В голову ударило. И я пожалел, что выпил. Ужас стал рассеиваться. Вдруг я увидел все в тривиальном свете: заезжий пацан из Москвы, в недорогой шапке, из съемочной бригады, которого встретил местный царь, показался им очень важным чиновником из Санкт-Петербурга – Иваном Александровичем Хлестаковым.
Они не читали русскую классику. Они в ней жили.
И я был счастлив в тот момент стать их частью и разделить с ними их невзгоды. Братство мазута.
Я выпил еще немного. Вышел из бойлерной. Ночное небо ударило в голову звездами. Хлестануло. Я завороженно смотрел вверх. Бриллианты казались живыми, способными даться прямо в теплые руки. Нужно было только подпрыгнуть, чтобы сорвать гроздь.
Я понял, что главное сокровище той земли не нефть, не алмазы. Боюсь быть тривиальным. Главное – сердца этих людей.
Людей очень чистых, очень красивых, несмотря на трехдневную щетину, и очень могучих. Прощаясь, я обнял каждого. Залез через свое окно в спальню и, как был, не раздеваясь, упал в обморок мутной ночи, порожденный самопальным самогоном.
«Из мазута гнали», – услышал я из своей памяти чье-то гордое признание. Так вот она какая, Сибирь! Здравствуй, черное золото!
На следующее утро вертолет, который за мной прислали, не вылетел вовсе. Меня не смогли найти.
Во сне я упал с кровати, закатился под нее и не был найден дежурной по общежитию, которая начала меня искать в положенное время.