Оценить:
 Рейтинг: 0

Тайна двух реликвий

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 21 >>
На страницу:
6 из 21
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Продукты в холодильнике, наскоро закрытый дом в Ладоге – это признаки мгновенно принятого решения. Одинцов, отправляясь в город, ещё не предполагал, что сутки спустя улетит за границу и, похоже, надолго. Тому, кто станет следить за ним по перемещениям телефона между сотовыми станциями, включённый телефон будет исправно сигналить, что хозяин по-прежнему отдыхает на Волхове.

Если в староладожском доме поселится кто-то из людей Сергеича, это позволит выиграть ещё минимум сутки-двое: на звонок или даже приезд незваных гостей всегда можно ответить, что Одинцов отправился рыбачить – вот и машина его здесь! – а мобильник дома оставил. С кредитки недолго купить новый телефон и новый номер на чужое имя.

Ещё один признак срочности – вылет регулярным рейсом из Москвы. Есть чартеры из Петербурга, но их почти всегда задерживают, а то и вовсе отменяют. К тому же чартер по пути садится в Мюнхене, Мадриде или Париже: стыковки там часов по шесть, и путешествие до Кубы может занять больше полутора суток. А прямой рейс надёжен, отправляется по расписанию и прибывает на место вдвое быстрее.

Куба – это ближайшая к Штатам страна, куда россиянин может прилететь без визы. Но там вряд ли нужен бронежилет. Значит, Куба – не конечный пункт маршрута. Одинцов собрался туда срочно; из Петербурга он хочет попасть прямо в московский аэропорт к самолёту, и попасть не другим самолётом или поездом, которых полно, а домчаться по скоростной магистрали на машине, чтобы опять-таки следов не оставить…

Словом, серьёзные намерения Одинцова были для Сергеича очевидны.

– Шерлок Холмс хренов, – дружелюбно сказал ему Одинцов. – Если появятся новые вводные, сообщу. А пока что есть, то есть.

Сергеич не ошибся: Одинцов задумал вслед за Евой попасть в Штаты и готов был нарушить подписку о невыезде. В конце концов, его ни в чём не обвиняют, он всего лишь свидетель. Неприятности, связанные с нарушением, вряд ли будут серьёзными – по крайней мере, на первых порах. А вот Еве угрожала опасность вне зависимости от того, успел её бывший муж скачать базу данных с флешки или нет. Российская полиция достать Еву не сможет, но убийцы Салтаханова – не простые бандиты и вряд ли остановятся, пока не уничтожат опасную свидетельницу. Значит, надо быть рядом с Евой; повидаться с её бывшим, выяснить, чем так важны документы на флешке, и понять, как вывести Еву из-под удара.

Борис интересовал Одинцова только в той степени, в которой от него зависела судьба Евы, а вот насчёт Мунина тоже предстояло что-то придумать. Весенние приключения с Ковчегом показали: если дело касается двоих из их троицы – значит, оно касается и третьего. Причём историк сам на днях накаркал неприятности себе, а может, им всем.

Мунин прикатил в Старую Ладогу перед отправкой в Англию, разнежился на солнышке у мангала и за шашлыком под красное вино пустился в рассуждения.

– Чем глубже я копаю тему Ковчега Завета, – говорил он, – тем яснее понимаю, что мы толком ничего не выяснили.

– Как это? – От удивления Одинцов перестал насаживать мясо на шампуры и уставился на Мунина, который продолжал:

– А так. Найти мы его, конечно, нашли, путь от Иерусалима до Петербурга более-менее проследили, но это верхушка айсберга. Самое начало. Теперь надо разбираться в деталях.

– Есть кому разбираться, – проворчал Одинцов, возвращаясь к мясу. – Точно не нашего ума дело. Полгорода экспертов собралось, и ещё полмира на ушах стоит… Разберутся. Я тебе так скажу. У нас троих была задача, и мы её выполнили от и до. Ковчег теперь в Михайловском замке, а мы свободны. Есть правило: закончил дело, отчитался по результатам – и выбрасывай из головы. Если бы я все свои операции продолжал в уме крутить, давно рехнулся бы.

Мунин язвительно усмехнулся:

– Непохоже, чтобы вы про Эфиопию забыли. У Псурцева в бункере оч-чень обстоятельный рассказ получился! И как вы полевого командира ликвидировали, и как БМП угоняли, и как с Вараксой познакомились, и дальше…

– Я не сказал, что надо забыть. Я сказал – выбросить из головы и не мусолить. А в бункере от моего рассказа многое зависело, – напомнил Одинцов. – В том числе твоя жизнь, между прочим. Про ту операцию все всё знали. Даже если бы я что-то забыл, напомнили бы. И то, что в Эфиопии случилось, – из ряда вон, поэтому в памяти крепко сидело. Ты диссертацию пишешь? Вот и пиши. А я с Ковчегом закончил… Мы закончили. Да, моя хорошая?

Одинцов обернулся за поддержкой к Еве, которая живописно изогнулась в шезлонге с бокалом в руке. Но Ева неожиданно заняла сторону Мунина и сказала:

– Он прав. Пока вопросов больше, чем ответов.

– Вот-вот! – обрадовался историк. – С нами в госпитале был дядька один с афазией Брока – помните?

Одинцов снова проворчал:

– В госпитале меня как-то больше мои болячки интересовали. Охота была голову забивать… афазия… Ты про того мужика, который пулю в лоб схлопотал? – Он пояснил для Евы: – Лежал там один везунчик подстреленный. То ли из Сирии, то ли из Центральной Африки привезли… Живой остался, но ребусами разговаривал.

– Точно, ребусами, – сказал Мунин. – А почему? Я у врачей спросил. Оказывается, в мозгу, как раз в лобной доле, есть двигательный речевой центр. Называется – центр Брока. Если этот центр повреждён, у человека распадается грамматика. То есть он говорить может, но путает время и падежи, тормозит, забывает слова, начинает искать другие… ну, синонимы какие-нибудь, чтобы смысл сохранить… Опять путается и в результате тормозит ещё больше. Это и есть афазия.

Одинцов уложил шампуры с мясом над жаркими углями – плотно, один к одному, – и вытащил из пачки сигарету.

– Родное сердце, – прикуривая от мангала, сказал он Мунину, – сделай милость, не надо меня путать. У нас у всех… особенно у вас двоих, с лобными долями всё в порядке. И я, хоть убей, не пойму, зачем старое ворошить. Пей вино, ешь мясо, загорай… Соревнуйся вон с Евой!

Ева потянулась лоснящимся бронзовым телом и лениво предупредила:

– У нас в Штатах тебя взяли бы в тюрьму за расизм. Нельзя шутить про цвет кожи.

– У вас в Штатах ещё недавно негров линчевали, – огрызнулся Одинцов. – Ну хорошо, афроамериканцев, какая разница?.. И законы у вас дурацкие. Потому что негр – это чёрный человек, и ничего обидного в слове нет. И кожу твою я люблю больше всех на свете. А разговоры медицинские терпеть не могу.

Мунин подлил себе вина и сказал миролюбиво:

– Про медицину я для примера. Мы, пока искали Ковчег, вели себя, как тот мужик с афазией. Что-то местами переставляли, чему-то замену искали… тыкались, пыкали-мыкали… С грехом пополам нащупали что-то похожее на то, что должно было быть. Повезло. Теперь надо вглубь копать.

– Ты прав! – снова поддержала его Ева, переходя на английский. – Мне биологи на одном проекте рассказывали про интересный эксперимент. Смотри`те. Человек хранит в памяти сотню тысяч слов. Большой словарь, да? Вот такой! – Она растопырила длинные тонкие пальцы, показывая толщину словаря. – А нужное слово мы в нём находим за миллисекунды. Почему так быстро? Неужели успеваем каждый раз перебрать весь словарь? Так вот, учёные выяснили, что за смыслы слов отвечают те же зоны мозга, что и за действия…

Ева грациозно выскользнула из шезлонга; пересела к столу, за которым устроился Мунин, и продолжала, глядя на Одинцова:

– Смыслы заранее рассортированы в голове, чтобы искать было удобнее. Ты уже знаешь, где лежит то, что тебе нужно… О’кей, какого цвета трава?

– Зелёного, – глянув на лужайку и пытаясь уловить подвох, осторожно сказал Одинцов.

– Зелёного, конечно! Ты ответил быстро, потому что смысл слова «зелёный» хранится в той же части мозга, благодаря которой ты видишь цвет. А смысл глагола бежать хранится в зоне, которая управляет работой ног.

– И я о том же, – встрял довольный Мунин. – Что касается Ковчега, некоторые смыслы мы нашли. Теперь осталось понять, с какими действиями они связаны. Чтобы не случайно угадывать, а точно знать.

Хитроумные Мунин и Ева прекрасно понимали друг друга. Одинцов по-прежнему изумлялся полёту мысли своих компаньонов, но тогда, несколько дней назад, он не придал значения случайному разговору. Мало ли о чём болтают приятели за бутылочкой красного вина и сочным шашлыком! А теперь выяснялось, что у событий недавнего прошлого действительно есть скрытые смыслы, которые связаны с действиями…

…и ещё как связаны! Салтаханов убит, Ева перепугана и вынуждена бежать на другой край земли, а сам Одинцов стремительно наживает себе проблемы с российской полицией и ещё много с кем. Потому что манёвры неизвестного противника заставляют его действовать не только в ответ, но и на упреждение.

Наволочка, которую выдал Сергеич, пахла свежевыглаженным бельём. Одинцов глубоко вдохнул запах, напоминающий детство, намотал чётки Вараксы на запястье, как браслет, и вскоре крепко заснул.

6. Про привет из прошлого

Для того, чтобы скучать в Лондоне, надо быть по меньшей мере Оскаром Уайльдом из Ирландии…

…а Мунин был Муниным из России, и Лондон стал первым заграничным городом, куда молодой историк прилетел по приглашению Фонда кросс-культурных связей на целую неделю. Организаторы не оставили ему времени на скуку и втиснули в программу всё, что смогли.

Мунин мечтал побродить по городу и без спешки своими глазами увидеть Тауэр, здание Парламента, Вестминстерское аббатство, Трафальгарскую площадь с колонной Нельсона и прочие достопримечательности, которые известны любому российскому школьнику из курса английского языка. Но красотам британской столицы отводилась только часть последнего, седьмого дня, – на вечер которого были назначены прощальный ужин в компании руководителей Фонда и вылет обратно в Петербург. А до тех пор историку предстояло разрываться между выступлением в Лондонском Королевском обществе, лекциями, пресс-конференциями, большим интервью телеканалу ВВС и участием в популярном шоу. В программу входили закрытые мероприятия для деловой и культурной элиты. Наконец, директор-распорядитель Фонда доверительно сообщил:

– Летом Её Величество с супругом, как всегда, отдыхают в Шотландии. Есть вероятность, что вас пригласят для неофициальной встречи. Тогда мы с вами, конечно, слетаем на денёк в королевское имение Балморал. Это всего шестьсот миль к северу от Лондона.

Правда, приглашения не последовало, и перекраивать программу не пришлось, но когда из Петербурга позвонил Одинцов, у Мунина уже голова шла кр?гом.

– Сегодня только двадцать второе, а я не знаю, как ещё три дня протянуть, – пожаловался он. – Всё галопом, до сих пор города толком не видел и язык стёр. С утра до ночи бла-бла-бла…

– А что ты хотел? Ты теперь звезда, привыкай! – посоветовал Одинцов и просил обязательно сообщить, если планы Мунина изменятся. – Я тут… хм… сюрприз кое-какой готовлю, и дело у меня к тебе есть… пока не срочное… Короче говоря, звони, когда назад соберёшься. И будь здоров, самое главное!

Историк в самом деле постепенно привыкал к роли звезды. Когда был найден Ковчег Завета, именно Мунину выпала честь сообщить об этом всему человечеству – Urbi et Orbi. Он превратился в знаменитость и на бесчисленных публичных выступлениях рассказывал, как удалось проникнуть вглубь истории современной цивилизации чуть ли не на три тысячи лет, раскрыть тайну трёх российских государей и найти Ковчег. С коллегами-учёными, конечно, разговор был особый, но у обывателей вскоре сложилось впечатление, что это Мунин лично проник в историю, раскрыл тайну и нашёл святыню.

Компаньонов такое положение дел вполне устраивало. Ева благоразумно держалась в тени, а о заслугах Одинцова и вовсе знали только члены международной комиссии, которая расследовала события, связанные с Ковчегом. Причём знали далеко не всё, и расследование продолжалось.

Мунин не кривил душой, уверяя Одинцова, что тайна Ковчега Завета до конца не раскрыта. Конечно, ему хотелось выглядеть всезнайкой – к удовольствию публики, но чем больше узнавал историк, тем больше становилось того, что ещё только предстояло узнать. Хорошо сказал то ли Сократ, то ли Демокрит: «Чем больше я знаю, тем лучше я понимаю, что ничего не знаю». И вспомнить слова древних мудрецов Мунину пришлось уже на следующий день после звонка Одинцова.

Двадцать третьего июля Мунин выступал с лекцией в Британской библиотеке. Тысячи любопытных желали взглянуть на того, кто сумел найти Ковчег Завета и даже прикасался к нему. Ради такого случая огромный центральный двор знаменитого здания возле вокзала Сент-Панкрас превратили в подобие концертной площадки. Мунин стоял за кафедрой с микрофонами на небольшой сцене и вещал с дружелюбной улыбкой:
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 21 >>
На страницу:
6 из 21