Я посинел и покрылся крупными пупырышками.
Я хлюпал носом. Я стучал зубами. Кусал трясущиеся губы.
Я проклял этот кооператив и весь этот виндсёрфинг, а заодно «Собеседник» вместе с Димой Подобедовым.
Отчаявшись и замаявшись поднимать нестоячий парус, я попытался просто лечь на доску и грести к берегу, но парус, плашмя бултыхающийся на воде, ужасно тормозил и мешал движению.
Я стал махать руками и кричать, чтоб меня забрали, стоящим на берегу. Но ветер уносил мои стоны и проклятия – в ответ с берега мне улыбались и дружелюбно помахивали руками.
Наконец, минут через 45 моего постыдного плавания, ко мне подгребла лодка и улыбающийся загорелый паренёк спросил: «Ну, мол, как оно?»
Разумеется, я ответил «Здорово!»
Отправляясь на это задание, я допустил досадный промах – по легкомысленности не захватил с собой полотенце и сменную одежду. Душевые у кооперативщиков ещё не были построены. Я попрыгал по берегу, напялил джинсы и майку и отправился интервьюировать основного кооператора.
Кооператор решил шикануть и повёз меня ужинать в аэропорт «Шереметьево» – почему, до сих пор для меня остаётся загадкой. Ну, кафе и столовые вечером в советской Москве были уже закрыты, это ясно. Но что – на Ленинградском шоссе приличного ресторана поближе не нашлось?
Видимо, не нашлось. Или кооператор решил сэкономить.
Мы довольно долго ехали к аэропорту, потом долго кушали и беседовали, потом они довезли меня до родного МАИ, а до общаги я уж добирался пешком.
Утром у меня заболело горло, тонзиллит постепенно перешёл в фарингит, фарингит в ларингит, ларингит в бронхит, бронхит выражался громким неподавляемым кашлем, плюс лёгкие начали посипывать да похрипывать – и через пару дней мой щуплый организм стал подавать явные признаки бронхиальной астмы.
Лечение заняло месяца два с половиной. Я глотал микстуры, таблетки, ходил на процедуры в поликлинику – ничего не помогало. Напросился поболеть к однокласснице Маринке, она меня уложила на полу и очень переживала, что я её скомпрометирую перед её тогдашним женихом.
В конце концов, я уехал болеть в Кострому.
Как вылечился – уж и не помню. Видимо, с зимой пришёл более сухой воздух, и бронхи мои поуспокоились.
А статья моя в «Собеседнике» так и не вышла – Подобедов объяснил мне, что редактора не устраивает мой стиль – слишком уж он, типа, кондовый. Не знаю – я старался, как мог. Живописуя. То есть врал, конечно.
Обидно, однако. Бултыхался, жизнью рисковал.
И кооператор в накладе остался. А, может, и не остался. Может, ему подослали потом более опытного журналиста. Который не бултыхался, а молча стоял на берегу.
А потом сел и написал красивую статью про гибкое чудо виндсёрфинга.
Ну и семь ему футов под килем.
Волоколамское шоссе
А это просто одна из песен, сочинённая на первом курсе МАИ. Далеко в народ она так и не ушла, но Жене Меренкову, вечному студенту из соседней комнаты, а по совместительству предводителю нашей тёплой компании КСП шестого факультета, очень нравилась. По-моему, это единственная песня, которую он выделил из всего моего творчества и запел своим вдохновенно-гнусавым голосом.
Судите сами: бред, конечно, но вместе с тем какая-то милая непосредственность. Кстати, Покровкой я тут, как приезжий не-москвич, называл не Покровский бульвар, а парк Покровское-Стрешнево.
Волоколамское шоссе…
Маёвца улица родная…
И как по взлётной полосе,
Гоняю сессией замаян…
Туда-сюда вдоль по шоссе…
Сидит в трамвае номер шесть
Такая странная девчушка -
И верим мы в чужую лесть,
Почти не глядя друг на дружку…
Сидим в трамвае номер шесть…
А за окном идут дожди
От Лужников и до Покровки…
Ты подожди… не выходи
До следующей остановки…
Ой, погоди, не выходи!
А где-то там в моём МАИ
Гудит бетонка сачкодрома…
Аудитории твои -
Мне как очаг родного дома…
Там, где-то там, в моём МАИ…
Как самолёт, летит трамвай,
Вдоль по взъерошенным проспектам,
И освещая вечный май,
Торчит кирпич Гидропроекта…
А вдоль шоссе летит трамвай…
Волоколамское шоссе…
Широкий ряд домов высотных…