Маёвский букварь

Вечернее-ночное сидение на горе я помню смутно. Помню, занимали заранее места на горе. Потом сцена в форме гитары внизу, на реке, осветилась электрическим светом, и часов на пять-шесть-семь затянулся концерт.

Кажется, когда со сцены запевали гимнообразные песни, вся гора вставала, подпевала и подмигивала фонариками и свечками.

А ещё, помню, гвоздями фестиваля были молодые Иваси – Иващенко с Васильевым, ходившие от костра к костру со своими песнями. У каждого костра они собирали большую толпу, и всё пели, и пели, и пели.

Вокруг на длинных прутиках торчали микрофоны от портативных кассетных магнитофонов. Потом эти лесные записи расходились по стране десятками копий.

Студийная запись в нашей среде ещё не была как следует налажена.

А потом фестиваль кончился, и Женька Меренков, уроженец Магадана, пригласил нас в свою куйбышевскую квартиру, которую его мама получила за годы, отданные труду на просторах Сибири и Дальнего Востока.

Помню, мы накрыли на стол (точней, на пол, разложив клеёнку) и долго ждали, пока помоются все девочки. Очень хотелось есть, но руководство (то есть сам Меренков) почему-то считало неприличным начинать трапезу в отсутствие женской части компании. А девочки наши, хотя их было трое, явно не торопились – ванна была одна, и обряд омовения они совершали, естественно, по одной.

И, видимо, очень тщательно.

Так что я, например, сутки не жрамши, изрядно измучился, глядя на накрытый на полу обед. И заклялся впредь ездить куда бы то ни было с этой компанией – тем более на эту неудобоваримую «Грушу».

Свой обет я держал 14 лет. Пока Вова Розанов не соблазнил меня отдельным автобусом, который пришёл в арку возле кинотеатра Ханжонкова только на вторую ночь. И тащился до «Груши» целые сутки, то и дело ломаясь.

Это чудо отечественной автобусной техники предоставила нам забесплатно московская организация лужковской партии «Отечество». Словно репетируя своё поражение на выборах и подтверждая известную поговорку про бесплатный сыр.

В общем, ехали мы, ехали и, наконец, приехали.

Ничего не изменилось.

То есть почти ничего. Больше стало торговли, ещё меньше стало «наших» песен. За умеренную плату можно было арендовать мобильник и поговорить с Москвой. Купить пластиковую бутылку с палёной водкой. Покушать чего-нибудь не из костра, а из ларька.

Но всё так же развевались на ветру целлофановые паруса примитивных дырочно-выгребных туалетов.

Всё также у каждого костра обособленно кучковалась самостийная компания, плохо переваривавшая чужаков.

И я снова не завоевал никаких призов.

А в лесу снова вляпался – кроссовкой в говно.

Ощутив, что это уже становится традицией, я решил пресечь сие на корню.

И боле я на «Грушу» не ездок.

Пусть не стал лауреатом, зато и обувь больше не пачкаю.

Д

Двадцать пять кругов по палубе

Лето 89-го. Теплоход «Зосима Шашков» круизирует туда-сюда по Волге. Теплоход полон сотрудников МИДа разного ранга, включая курьеров и секретарш. Я состою в команде артистов, нанятых за бесплатное питание и проживание развлекать этих самых МИДовцев.

Живём мы вчетвером: я, Паша Максименко (бард-импровизатор, лет на 10 постарше меня) и два диск-жокея, которых ещё не переименовали в ди-джеев.

Одного, повыше, кажется, звали Олегом.

Олег в начале путешествия дружил с Ленкой Швецовой из МИДовского культурного центра, потом переключился на её подругу, которая в этом же центре занимала пост повыше и была ответственной за всю нашу культурную программу. А Ленка Швецова осталась без пары.

Вместе с ней на теплоходе путешествует её брат, также озабоченный молодой человек. Оба они, кстати, генеральские дети. Этот самый Ленкин брат захаживает в гости к нашим диск-жокеям.

Живём мы на самой нижней палубе; наши иллюминаторы в метре от поверхности воды. Наискосок от нас расположились четыре девушки, каждой из которых около тридцати. Девушки пухленькие, не сказать, чтобы красавицы, И явно не послы и не послицы.

И вот ни с того ни с сего Ленкиному брату и генеральскому сынку приходит счастливая мысль: позвать этих скучающих барышень на групповушку. Диск-жокеи одобрили, я в страхе и стыде промолчал, и девушки были ангажированы.

Паша Максименко, как старший товарищ, тут же ушёл к кому-то в гости.

А я был шокирован, участвовать наотрез отказался, оделся потеплей и пошёл гулять по палубе.

Был вечер и было холодно.

Ходил я медленно и вдумчиво. В теченье часа отмотал кругов десять.

Посидел в баре.

Постоял на корме.

Поискал Пашу.

Пошёл проверил крепость замкнутой двери. Но мой стук не ответило даже эхо. За дверью стояла гробовая тишина. Оно и понятно – секс шума не любит.

Я снова пошёл гулять по палубе.

Отмотал ещё кругов десять – более медленной походкой.

Ещё подольше посидел в баре.

Постоял на корме, наблюдая как алое солнце торжественно опускается в волжскую воду.

Ещё раз попытался найти Пашу, но он спрятался хорошо.

Прошло, наверно, часа два с половиной.

За дверью нашей каюты по-прежнему стояла пугающая тишина. Ключа у меня не было, на мои постукиванья никто не реагировал.

Я замёрз. Я готов был штурмовать и барабанить. Но постеснялся и снова пошёл мотать круги.

На этой раз я передвигался ещё медленней – будто в замедленной съёмке. Солнце уже утонуло. Ветер крепчал.

В коридоре, на диване для курильщиков, я даже попытался подремать, но тут нашёлся Паша и стал импровизировать стихами.

Мы зашли в бар, хлопнули по коньячку. И пошли спать.

«А, дезертир» – сонно встретил меня усталый Олег.