Герой в преисподней: от мифа к Twin Peaks. Эссе

Герой в преисподней: от мифа к Twin Peaks. Эссе
Дмитрий Николаевич Степанов

Эссе, собранные в книге, посвящены героям, одолевшим смерть, спустившимся в преисподнюю и вернувшимся в мир живых, а также их создателям – «мастерам инициаций», «воскресавшим мертвецов»: от архаичных шаманов, Гомера и Апулея, Кретьена де Труа и Кеведо до Новалиса, Достоевского, Джойса, Сэлинджера и, наконец, Дэвида Линча.

Герой в преисподней: от мифа к Twin Peaks

Эссе

Дмитрий Николаевич Степанов

© Дмитрий Николаевич Степанов, 2018

ISBN 978-5-4493-7970-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

Герой в преисподней: от мифа к «Twin Peaks»

Twin peaks lost

«Умерших оживляй! Погибающих спасай!»

Хитрец, ненавистный богам

Рыцарь в преисподней

Плут в преисподней

Поэт в страшном мире

Мифопоэтика Достоевского

Шерлок Холмс в преисподней

Страшный мир Франца Кафки

Сэлинджер в Лимбе

«fire walk with me»

Эссе

Сон о гамлете

Лев выготский: путь к вершине

Карл маркс: сквозь огонь иди со мной

Алексей лосев: диалектика и миф

Луис Бунюэль: смерть, секс и вера

Клод леви-стросс: игра в бисер

Психическое как текст

Чудовище и лабиринтный человек

Герой в преисподней: от мифа к «Twin Peaks»

…он близок с демонами, ведая, что одного с ними

происхождения; он пренебрегает в себе самом частью, составляющей то, что есть в нем человеческого, целиком полагаясь на божественность другой части себя.

«Асклепий».

Twin Peaks lost

Третий сезон «Twin Peaks» вызвал бурную неоднозначную реакцию как среди почитателей творчества Дэвида Линча, так и среди сторонних наблюдателей, привлеченных к просмотру сериала ажиотажем, созданным поклонниками первых двух сезонов. Две диаметрально противоположные оценки сериала – равнодушие не в счет – можно выразить двумя лаконичными фразами: «What the hell?» и «This is awesome, just awesome!» На вопросы, почему это чушь или почему это гениально, звучит один и тот же ответ: потому что непонятно. Действительно, чему посвящен третий сезон «Twin Peaks»? Расследованию убийства Лоры Палмер, за которым наблюдали зрители первых двух сезонов? Ни в коей мере. Драматичным отношениям жителей небольшого американского городка, потрясенного жестоким убийством девушки? Тоже нет.

Twin Peaks lost. Во всех смыслах. В третьем сезоне сериала вместо комфортного для восприятия мира североамериканской глубинки перед зрителем предстал «страшный мир» маниакальной Америки – мир убийц, безумцев, воров, садистов и всевозможных чудовищ, совершающих самые нелепые поступки. И в этом инфернальном мире – герой, странствующий в поисках потерянной души. Необычный мир, странный герой, загадочная история.

Дэвиду Линчу принадлежит высказывание: «Когда ты что-то создаешь – например, картину, – ты следуешь за идеей, и иногда эту идею нашептывает тебе прошлое, раскрашивая ее в свои цвета. Даже если эта идея новая, прошлое влияет на нее». Идея, лежащая в основе третьего сезона «Twin Peaks», стара как мир. Она присутствует уже в самых архаических мифах, ее не трудно обнаружить как в ранних литературных произведениях, вдохновленных мифом, так и в последних постмодернистских текстах, отрицающих все и вся. Идея о герое, одолевшем смерть, о человеке, спустившемся в преисподнюю и вернувшемся в мир людей, представлена у Дэвида Линча во вполне оригинальном контексте, обусловленном прошлым самого художника. Но чтобы понять этот контекст, необходимо осветить прошлое самой этой идеи – историю мифопоэтического представления о герое, странствующем в преисподней в поисках потерянной души.

Twin Peaks 3.

«Умерших оживляй! Погибающих спасай!»

Главный герой архаических мифов – первопредок (демиург, культурный герой), создающий мир таким, каким его знает человек, в изначальное время – «время сновидений», как называют его австралийские аборигены. Обычаи и формы трудовой деятельности, рельеф местности и свойства животных, страдания и смерть – все это в представлении архаичного человека результат деятельности первопредка.

Культурный герой нередко действует вместе с братом-близнецом (трикстером), наделенным демонически-комическими чертами и пародирующем его собственные высокие деяния (вследствие неудачного подражания или злого умысла). У меланезийцев умный То Кабинана и глупый То Карвуву, отождествляемые с первыми людьми, создают рельеф местности, животных и людей, растения и музыкальные инструменты, строят первую хижину и т. п., но при этом То Кабинана создает все позитивное, а То Карвуву – все негативное. То Кабинана создает ровный рельеф и прибрежных жителей, красивых женщин, рыбу тунца, барабан для праздничных танцев, а То Карвуву делает горы и овраги, опасных горных жителей, акулу, барабан для похорон. Он ответствен за появление смерти, голода, войн, инцеста. Его демонизм частично порожден неудачным подражанием. У ирокезов братья-близнецы, обожествленные культурные герои Иоскега и его демонический близнец Тавискарон враждуют между собой. Демонически-комические образы трикстеров найдут свое продолжение в образах античных хитрецов, средневековых плутов, двойников и теней главных героев произведений романтической эпохи и т. д.

Типичные культурные герои – братья-близнецы Хун-Ахпу и Шбаланке из мифологического эпоса «Пополь-Вух» индейцев киче. С их деятельностью связывается происхождение некоторых видов животных, они первыми засеяли кукурузное поле. Своей ритуальной игрой в мяч братья привлекли к себе внимание владык Шибальбы (Царства мертвых), призвавших их к себе. Переправившись через реку крови и реку гноя, божественные близнецы попали в «Дом мрака» – первое место испытаний в Шибальбе. Хитростью Хун-Ахпу и Шбаланке решили трудные задачи владык преисподней, вызвав у последних серьезную обеспокоенность: «Что это за люди? Откуда они пришли? Кто зачал их? Кто родил их? Поистине, это заставляет загореться наши сердца, потому что нехорошо для нас то, что они делают. Странны их лица и странно их поведение». Этот эпический возглас вполне может быть отнесен как к героям архаического эпоса, так и к их далеким «потомкам» в лице Тристана, Дон Кихота, Гамлета, Раскольникова или Холдена Колфилда.

Божественные братья обыграли владык Шибальбы в игре в мяч, прошли невредимыми через «Дом ножей», «Дом холода», «Дом ягуаров», «Дом пламени». В «Доме летучих мышей» у Хун-Ахпу была отсечена голова, но с помощью небесных старцев Шбаланке вернул брата к жизни. Божества мира мертвых приготовили для близнецов земляную печь и предложили им, приняв опьяняющий напиток, перепрыгнуть через нее. Хун-Ахпу и Шбаланке бросились в огонь и погибли в нем. Их кости были перемолоты и брошены в реку, но на дне реки кости вновь собрались в божественных близнецов. Так братья снова вернулись к жизни. Они предстали перед владыками Шибальбы в виде двух старых оборванцев. Исполнив перед ужасными божествами ритуальные танцы, братья стали удивлять их всевозможными чудесами. «Многие обитатели Шибальбы в изумлении смотрели на них». Один из братьев убивал другого, разрубая его тело на куски, а затем возвращал его к жизни. Ту же операцию проделывал возрожденный брат над своим «убийцей». Чудеса Хун-Ахпу и Шбаланке вызвали восторг и смех у владык Шибальбы. Они попросили братьев проделать ту же операцию над ними. Божественные близнецы убили божеств царства мертвых, но не вернули их к жизни и так одержали победу над ними. «Только чудесами и своими превращениями смогли (братья) совершить все это».

Странствия героев архаических мифов по иным мирам служили основой для галлюцинаторных переживаний инициируемых юношей. В измененном состоянии сознания они погружались в мир смерти, боролись с теми же чудовищами, что и герои их мифов, были растерзаны и возрождались в ином качестве – как воины и шаманы, наделенные новыми уникальными способностями. Уже Владимир Пропп в свое время обратил внимание на то, что суровость посвятительных обрядов была частью ритуализованной психопрактики введения инициируемых в измененное состояние сознания: «На вопрос о смысле этих жестокостей исследователи отвечают, что эти действия должны были приучить к абсолютному послушанию старшим, что здесь получали закалку будущие воины и т. п… Все эти объяснения кажутся мало убедительными. По-видимому, эти жестокости должны были, так сказать, „отшибить ум“. Продолжаясь очень долго (иногда неделями), сопровождаясь голодом, жаждой, темнотой, ужасом, они должны были вызвать то состояние, которое посвящаемый считал смертью. Они вызывали временное сумасшествие (чему способствовало принятие различных ядовитых напитков), так что посвящаемый забывал все на свете. У него отшибало память настолько, что после своего возвращения он забывал свое имя, не узнавал родителей и т. д. и, может быть, вполне верил, когда ему говорили, что он умер и вернулся новым, другим человеком… Побоями ли, голодом ли, или болью, истязанием, или отравляющими или наркотическими напитками – неофит ввергался в состояние бешеного безумия. Шурц полагает, что момент безумия был моментом вселения духа, т. е. моментом приобретения соответствующих (сверхъестественных – Д. С.) способностей».

Инициируемый юноша в пасти «чудовища».

«Священное безумие», «ритуальное сумасшествие» были средством приобщения к сверхъестественному. Последнее было неотъемлемой частью жизни архаичного мужчины наряду с охотой, борьбой с врагами, поиском жены. Все эти аспекты деятельности воина-шамана получили отражение в архаической героической сказке. Герой богатырской сказки легко пересекает границы мира людей и царства смерти; он сражается с реальными врагами, осуществляя отмщение за убийство сородича, и с выходцами из иного мира (чудовищами, злыми духами и божествами); его суженой может стать как земная девушка, так и чудесная дева из преисподней (мотив, отразивший традицию экзогамии, предписывающей искать жену вне коллектива – в «ином мире»).

Чукотская героическая сказка, записанная В. Г. Богоразом, повествует, как «был на земле великий голод, остался один мальчик с сестрой, есть у них нечего». Со временем мальчик научился охотиться, а сестра – шаманить. Как-то раз юноша встретил неизвестную девушку. Молодые люди полюбили друг друга и стали жить вместе. Вскоре жена воина исчезла, ее похитил кэле. Герой решил отправиться на ее поиски «за море», в иной мир. Чудесная сова пыталась отговорить его от опасного путешествия, но юный воин прервал ее: «Разве для жизни пришел, для смерти». Сова одарила юношу волшебными предметами, которые должны были защитить его от кэле. Столкнувшись с незваным богатырем, кэле запер его в скалу (мотив погребения), но юноша вышел из скалы, обернувшись горностаем, и бежал с женой. Вернувшись домой, он стал приставать к сестре с вопросом, есть ли на свете чудовища, с которыми ему не справится. Сестра молчала, он стал ее бить. Тогда она рассказала ему о пятиголовом кэле, живущем на земле за два моря. С помощью чудесных средств герой одолел чудовище. Вернувшись домой, он снова стал донимать сестру тем же вопросом. «Есть в темной стране женщина; если с ней совладаешь, то тогда никого больше не останется», – ответила сестра. Герой победил чудесную деву в магической борьбе и женился на ней.

В архаическом героическом эпосе присутствуют элементы как богатырской сказки, так и мифологических рассказов о первопредках-культурных героях. Герой архаического эпоса, как правило, одинок, ибо он – первый человек на земле. Герой шорского эпоса Кан-Кесе характеризуется так: «Вскормившего его отца своего не знал, родившую и кормившую его мать свою не знал, совсем одинокий жил». Формулой одиночества начинается эвенский эпос: «В старину жил человек по имени Омчэничэн. Он не знал, откуда он родился, откуда появился». «Был человек, по имени Эр-Соготох, который возник, произошел, не зная, упал он с неба или вышел из земли», – так начинается старейший вариант записи якутского олонхо об Эр-Соготохе («Соготох» – «Одинокий»).

Герой бурятского эпоса Аламжи-Мерген строит первый дом, заводит скотоводческое хозяйство, прокладывает «Якутскую дорогу». Герой олонхо Эр-Соготох, «племенной предок якутов», строит себе первую юрту, вырубая лес в тайге, выпрашивает у верховного существа скот и людей, охотится на зверей и собирает их шкуры, впервые добывает огонь и т. п.