Россия, лихие годы: рейдерский захват

– Дедушка?.. Да… Да…

За ней с лестницы спустился Гуталин в одних трусах и с мрачным видом присел на нижней ступеньке. Я выкатил ногой из-под столика пистолет, и прижал его к полу каблуком.

– Сейчас сюда приедут менты, ты оденься, – тот кивнул, но остался сидеть. – Тебе, Гуталин, придется объяснить им, зачем ты держал Таню.

– Я не держал.

– Брал от них деньги – значит, держал. Этот сядет за то, что ствол на меня наставил. А ты – за помощь. Ты ее уговорил сюда зарыться?

– Она взрослая.

– И она деньги у них брала за это?

– Нет.

– Знаешь, зачем она была им нужна?

– Не мое дело!

– Дерьмо ты или просто дурак? А ей есть дело?

– Не знаю, спроси. Слушай, ты – свидетель, – я не держал ее, не вязал, подтверди.

– Кровь идет, нет? – я отвернулся от Гуталина к раненому. Он мотнул головой с закрытыми глазами. – Терпи, скоро приедут. Что ж твой друг убежал, тебя бросил? Как его звать-то? Знакомая рожа…

Тот не удостоил меня ответом. Медленно тянутся минуты в такой компании, долго менты и врачи добираются в дачную местность. Наконец, зарычали на улице моторы: передвижная группа прибыла на двух машинах. В окно я с интересом наблюдал, как они опасливо, но грамотно проникали на объект. Распахнулась входная дверь и первыми показались два ствола.

Услыхав шум, вышла на лестницу Таня, со школьным рюкзачком за спиной, и сразу испуганно остановилась. Но собираться теперь нам было рано. Начинался муторный час допросов и протоколов.

Аню посадили в плетеное кресло рядом со мной, она отвечала неохотно, невпопад, подолгу молчала – но все это было объяснимо. Всю вину она взяла на себя: никто ее не похищал, свободы не лишал, они просто жили вдвоем на чужой даче. Гуталин только поддакивал. Бандит, перевязанный и бледный, или молчал или ничего не знал или не видал. Словом, если бы не "Макаров" с его отпечатками пальцев и не заведенное дело по розыску пропавшей, то самым виноватым тут оказался бы я, потому что именно я пустил на этой даче кровь. К такому обороту мне было не привыкать, и не зря последние полтора часа в моем нагрудном кармане привычно работал диктофон.

С особым интересом лейтенант рассматривал мой нож – я его так и оставил окровавленным.

– У вас есть разрешение на холодное оружие?

Я вынул из бумажника сложенный, протертый по сгибам листок. Это была ксерокопия очередной нашей законодательной глупости или лени. На бумаге имелось изображение моего ножа и значилось среди прочего «нож хозяйственно-бытового назначения». По нашим законам, нож может быть любого убийственного размера, но только если у него выступ, разделяющий лезвие от рукояти не превышает полсантиметра. Мои ножи вообще не имели никакого выступа, а то, что они были только для полета, догадывался не каждый. В подтверждение, что нож этот «бытовой», в магазинах, где их продают, охотно выдают копию государственной экспертизы, с печатью.

Мент равнодушно просмотрел мою «ксиву» и вернул.

"Макаров" он поднял с пола как-то обыденно, без интереса, и бросил его в полиэтиленовый мешок.

– Лейтенант, мне надо отвести ее домой, – сказал я. – Что у вас еще ко мне?

– Пока все. Вызовем.

– Ее друг, похоже, ни причем.

– Разберемся. Укатывайте.

Я взял Таню за руку, и она послушно пошла. Она проходила мимо Гуталина, сидевшего с опущенной головой на ступеньке, и молча провела рукой по его черным взъерошенным волосам. Тот вздрогнул, поднял на нее глаза и виновато улыбнулся.

Я тоже нагнулся к его уху:

– Ложись пока в больницу, а то затаскают. Там отлежишься.

– Какую? – он оторопело на меня посмотрел.

– Наркологическую, остолоп. На Варшавке, отсюда недалеко.

Мы с Таней вышли на улицу к моему мотоциклу. Я отдал ей свой шлем и затянул ремешок под подбородком. Она слишком послушно и вяло все это проделала, и мне это не понравилось. У такой молодой девчонки никогда не знаешь, что в голове, или в сердце, или где это у них бывает. Сбежать теперь от меня – она вряд ли хотела. Но взять, да намеренно брякнуться с мотоцикла в таком состоянии – это запросто. Поэтому я внимательно посмотрел на ее хорошенькое грустное личико в громадном, не по размеру, шлеме и погрозил ей пальцем:

– Крепче держись, обхвати меня сзади руками. Упадешь – не на дорогу, а под колеса грузовиков или встречных машин. Размажут. Если умрешь сразу – считай, повезло. А если нет- всю жизнь в каталке и в мокрой постели, и никому не нужна будешь. – Она с ужасом на меня посмотрела, поэтому я улыбнулся. – Ладно, шутка.

Мы небыстро катили по свободным воскресным дорогам, я поглядывал на безоблачное небо и раздумывал, когда бы мне скорее теперь тронуться в отпуск, работа была сделана. Мне очень хотелось, правда, задать Танечке несколько вопросов, и вообще не все было для меня ясно в этом деле, но на мотоцикле это сделать было невозможно, а встретить ее когда-нибудь еще я не планировал.

Ее дед встречал нас у шлагбаума охраны. Завидев нас, он вскочил с табурета, который ему вынесли охранники. Затем последовала трогательная сценка встречи внучки с дедом, – я отвернулся, чтобы не стоять дураком, и начал разворачиваться. Но еще бы надо было прояснить насчет оплаты,– ведь и деда я видеть не рассчитывал.

– Ты, Николай, куда это! Ну-ка давай к нам! Посидим, закусим! – теперь стало особенно заметно, что за последние два часа он успел крепко выпить.

Перекусить, действительно, я бы не отказался, последний раз я ел почти сутки назад. И без возражений я медленно двинулся по аккуратной, обсаженной цветами дорожке позади трогательной парочки.

На крыльце, за дверью не зло, но очень внушительно, ухал собачий лай, и женский голос неуверенно командовал:

– Назад, Смерш, свои!

– Смершик, милый! – Таня рванулась вперед и распахнула дверь. Громадная овчарка визгнула и забросила лапы ей на плечи.

– Уведи его, Алла! – крикнул Сафонов, – Привяжи на веранде. И встречай нашу бродяжку.

Я сразу узнал – это был ее чарующий голос по телефону. Сама же она была еще восхитительней: брюнетка с пышной фигурой, не старше двадцати пяти. Она с трудом оттаскивала громадного пса за ошейник, и в этой суматохе только мельком скользнула по мне взглядом. И даже Таню она приветствовала, только махнув ей ладошкой.

– Проходи, Коля, садись, сейчас все организуем. Таня, посидишь с нами?

Таня покачала головой и молча направилась к лестнице. Появилась горничная, получила от хозяина указания и скрылась. Подошла Алла и тихо присела на диван.

– Ну, рассказывай, откуда ее привез, – хозяин достал из шкафа бутылку виски, плеснул в стакан и залпом выпил. Горничная принесла несколько блюд и беззвучно расставила на столике.

– Выпьешь? Нет, тебе нельзя. Ты поешь, поешь.

Не торопясь, управляясь с отменной едой, я вкратце описал утренние приключения. И закончил:

– А мордоворота, что сбежал, – я видел вчера в офисе вашего знакомого. Делайте выводы сами… – Я вытер салфеткой губы и поблагодарил за угощение.

Я ожидал от него более живой реакции, но не дождался. Софронов воспринял это легко, с улыбочкой, если вообще воспринял, или даже услышал. Было ясно, ему теперь все до лампочки. Он только в конце спохватился:

– Ах да, деньги вам… – он шатко направился к лестнице и вверх по ступенькам.

Я взглянул на Аллу, – она не проронила до сих пор ни слова. Теперь она скромно улыбнулась мне.