К югу от рая

– Сколько мы вчера выпили?

– Не так много, как хотелось бы.

– Это точно – она посмотрела в окно – а тут хорошо. Ты все выпил?

– Нет, есть еще пара бутылок.

– Открывай, и неси сюда – сказала она и легла обратно.

– Карин, там Мария, готовит отличный завтрак, и мы с тобой приглашены.

– Это потрясающе милый, но сначала портвейн – засмеялась она – неси скорей и залезай ко мне.

Я пошел к погребу за бутылкой. Достал, откупорил, сделал пару глотков и вернулся к Карине. Она также лежала совершенно нагая и улыбалась своей чудесной улыбкой. Я протянул ей бутылку и лег рядом. Она взяла портвейн и выпила.

– Отличное утро, не правда ли?

– Да, то, что надо.

– Мы должны купить еще.

– Купим, сегодня же.

– Я – потянулась она – люблю тебя.

– И я тебя. – Я любил ее, любил уже давно, и она это знала. А я знал, что она любит меня и мы очень хотели детей, но пока эта песенка была не про нас. Я поцеловал ее.

– Пора завтракать.

– Сейчас – сказала Карина, – есть одно дело – она выпила еще, – поцелуй меня – сказала она и я поцеловал.

– Я хочу деток, хочу много деток.

– Это было бы чудесно дорогая – сказал я.

– давай постараемся, давай как вчера? Мне очень понравилось, так как было вчера, давай? – сказала она и, отдав мне бутылку, легла на живот. Я хлебнул портвейна и поставил его на пол. Мы занялись делом. Я целовал ее в шею и в ее алого цвета губы. Она стонала и целовала меня в ответ. Теплый ветер, что дул с востока и мешался с морским бризом, залетал к нам в комнату и обдувал нам лица. Он пролетал по саду и раздувал костер, который помешивал хозяин дома. По утрам он любил пить свою абрикосовую настойку, а после полудня он уходил на причал к своим друзьям, чтобы выйти с ними в море. Подкинув в костер хворост, он допил стакан. За спиной послышались шаги. Это была Мария. Она несла на подносе еду и бутылку с настойкой мужа.

– Ну и где твоя молодежь? – спросила она.

– Позавтракав, мы прикончили еще одну бутылку портвейна. Был уже почти полдень. Стояла невыносимая жара. Карина хотела купаться и звала меня на пляж. Она стояла в одном купальнике упершись на старый дощатый забор. На досках, которого была потрескавшаяся выгоревшая на солнце белая краска. Она стояла с бутылкой и уговаривала меня пойти на пляж.

– Ну пойдем скорей, такая погода! Я так хочу купаться!

– Там полным-полно людей с детьми – отвечал я – мы там себе и места не найдем, уж поверь мне. – сказал я.

– Плевать! Я все найду, я так хочу купаться в море!

– Знаешь что? – сказал я.

– Что? – сказала она.

– У меня есть потрясающая идея.

– И что же это за потрясающая идея?

– Мы не пойдем купаться, мы поплывем.

– Но я же боюсь эти чертовы лодки.

– Не бойся, мы поплывем на яхте. Вчера весь вечер Михалыч мне рассказывал про своего друга, у которого своя яхта и как они со своим другом выходят в море на этой потрясающей яхте.

– Главное, чтобы мы не пошли ко дну вместе с этой потрясающей яхтой – сказала Карина и хлебнула портвейна.

– Не пойдем – сказал я. – дай-ка мне – я взял бутылку и глотнул, – пошли.

– Хозяин дома должен был сидеть у костра и пить свою настойку. По пути мы сорвали по абрикосу и, жуя свежие сочные плоды, пришли в хозяйский двор. Как я и думал, Михалыч сидел на том же месте, в тени деревьев и помешивал костер. Когда мы подошли, он залпом допил остатки в стакане и встал со стула.

– Михалыч – начал я подойдя. Его глаза блестели от выпитого, он был не против нашего присутствия.

– Чего?

– Ты вчера, мне весь вечер, рассказывал про одного отличного парня, с прекрасной яхтой.

– А! ты про Колю, что ли говоришь? – возбудился он.

– Именно – ответил я.

– Так и что?

– Я хотел спросить у тебя, не мог бы твой отличный парень нас прокатить на своей чудесной яхте?

– А почему нет, конечно, да. Поедем вместе, точнее поплывем – он задумался, потом сказал – пять минут, и едем к Колиньке.

Теплый морской бриз дул нам в лица и трепал волосы. Солнце было в ударе и жгло, что было мочи. Я стоял и всматривался в синюю даль. Карина была в желтом платье летнем платье и белом купальнике. Она прятала глаза под темными очками Авиаторами. Я же стоял в своих линзованных очках, потому что без них я бесполезен, и делал из своей ладони самодельный козырек. Правее от нас, в бухте качались на волнах лодки. Совершенно разные, от мала до велика. Я в них ни черта не смыслю. Я их поделил на красивые и не красивые. Мы стояли на самом конце волнореза и смотрели на всю эту красоту. Волны то и дело бились о бетонное награждение, вспениваясь, являя нам всю красоту своих седых гребней. Михалыч ушел от нас со всей нашей выпивкой в бухту, сказал, что мол надо немного подождать и он за нами вернется – я быстро, ребятки! Одна нога там, другая тут! Не успеешь оглянуться, как будете сидеть, и пить свой портвейн в Афродите! – кричал он нам уходя. Но пока, что ни портвейна, ни Афродиты, ни его самого на горизонте не было. Я достал сигарету и прикурил. Карина не курила, она бросила.

– Когда ты уже, наконец, тоже бросишь? – спросила она, сняв Авиаторы.

– Я об этом еще не думал.

– Зато я думала.

– И что же ты надумала?

– Да вот думаю, может опять начать?

– Я думаю не стоит – сказал я. – ты совершила серьезный

поступок, бросить курить это тебе не хухры-мухры. Она задумалась, и мы замолчали. Волны всё с той же силой и уверенностью бились о волнорез, а их седину иногда подхватывал ветер и бросал нам в лица. Я сел на край и свесил ноги. Карина легла на спину и вернула Авиаторы на место.