Двойная ошибка

Филипп приблизился к ней и поцеловал ее в губы. Она ответила так же страстно, как и в самый первый раз. Это было как наваждение, как поток свежести и дурмана.

Вечер накатил мгновенно. Город был в огнях, витрины, проплывающие мимо, зазывно смотрели на них, маня своим блеском, как огонь зовет мотылька. Они ехали молча, но внутри у Филиппа клокотало. Нахлынувшие чувства обжигали и дразнили каждую клеточку тела. Это был зов плоти, еще не забывшей всю негу от прикосновений, объятий и движения тела. Страсть, что может быть противоречивее ее? Она сводит с ума и делает тебя безумным, заставляя бросаться в этот омут с головой, не думая о последствиях. Нет объяснений, нет причин и следствия. Из труса она делает героя, а из самого тщедушного создания – безумного мачо. Вокруг пустота, а в голове только объект желания.

Они быстро поднялись к нему и, не включая свет, устремились в спальню, натыкаясь по дороге на мебель. Они целовались и стягивали друг с друга одежду, раскидывая ее куда попало. Кровать приняла их полуголые тела, которые уже слились в одно целое. Вокруг звучала мелодия страсти и бурного желания. И вот настал тот момент, когда мир замолчал на мгновение, и апогеем действа эмоций стал выброс тысяч искр удовольствия. Потом они лежали и наслаждались отголосками, звучащими изнутри, бурными волнами, идущими от тел, которые все отдали, но также и получили сполна. Филипп обнял Мари, прижался к ней и нежными поцелуями скользил по ее шее к плечам. Она вздрагивала всем телом, и оно покрывалось мурашками до кончиков пальцев рук. Им обоим была приятна эта нежная близость. Они получали огромное удовольствие от каждого прикосновения партнера. Возбуждение нарастало, и они снова слились воедино. Только ближе к полуночи они угомонились и, утомленные такими порывами, быстро уснули, обнявшись.

Утро пришло лучами весеннего солнца, скользнув с подоконника и пробежавшись по полу прямиком к кровати. Оно коснулось их тел, лежащих рядом. Мари лежала, слегка прикрытая одеялом, а Филипп был оголен и, уткнувшись носом в ее шею, почувствовал эту игру света и первым открыл глаза. Нежно поцеловав ее в затылок, он встал и пошел в ванную. Открыл воду в душевой и стал жадно впитывать влагу всем телом, как засохшая губка. Выйдя, он увидел Мари за столом. Она сидела, подогнув под себя ноги, и пила кофе. Вторая чашка стояла рядом.

– Доброе утро! – сказал он и обнял ее.

– Доброе. Я немного проспала. Сейчас допью и лечу в офис. Какие у тебя планы? – спросила она.

– Выпить кофе и проводить тебя, – ответил Филипп, улыбаясь.

Они вышли на улицу через полчаса. Солнце светило ярко, воздух уже был пропитан всеми запахами весеннего периода. Это было так здорово. Свежесть, яркость и молодость. То, что заставляет жить.

– На связи. Мари, спасибо тебе за прекрасный вечер. И…

– И ночь, – перебила она, рассмеявшись. Затем прижалась губами к его губам, на секунду задержалась и, оторвавшись, продолжила: – Это было здорово. Можешь не говорить и не беспокоиться ни о чем. Мы взрослые и свободные.

– Но я хотел… – начал он.

– Не спеши, подумай хорошо, – снова перебила она его и пошла к машине, – на связи, Филипп. Звони, чао!

Глава 5

Он поднялся к себе. Сел за стол и задумался. Его мобильный был выключен, чтобы никто не смог потревожить возможными звонками из редакции. Поэтому он вздрогнул от раздавшейся трели домашнего телефона. Он подошел к аппарату и снял трубку.

– Салют, – раздалось на том конце. Это был Кристоф. Его голос Филипп узнал сразу. Они вряд ли были соперниками, скорее всего, Кристоф был дополнением того, чего не хватало Филиппу. Набора тех качеств или черт, которых в нем не было или недоставало. Где-то смелости и решительности, а где-то удачливости и везения, в каких-то моментах наглости и настойчивости, а в каких то – рассудительности и гибкости.

– Как дела? – снова раздалось в трубке.

– Салют. Все в порядке, Кристоф, – ответил Филипп.

– Отлично! – бодро продолжил Кристоф.

Филипп почувствовал, как тому очень понравилось, что его узнали.

– Мне сказали, что ты приехал. Ты не хочешь увидеться? Есть отличный повод для встречи, – продолжал он. – Завтра мы принимаем гостей, можешь приехать пораньше. Все будут рады увидеть тебя.

Это был один из тех приемов, что использовали его родители довольно таки часто, привлекая в свой круг новых людей, расширяя свои возможности и влияние в сфере финансовых структур в стране и на европейском континенте. Его мама была основателем крупного благотворительного фонда, занималась различными сферами деятельности.

– Здорово, – ответил Филипп автоматом.

– Ты еще помнишь, где мы живем? – шутливо спросил Кристоф. И он рассмеялся. Как всегда, легко и непринужденно. Это то, что различало их. Манера находить слова и принимать решения почти моментально, потом не меняя их. В отличие от Филиппа, способного быстро изменить свое решение.

– Во сколько приехать?

– Официальное начало – в три часа дня, но ты приезжай пораньше. Пообщаешься с родителями, познакомишься с моей девушкой, будущей невестой. Тебе будет чем заняться, мой друг. Ждем!

– Хорошо, постараюсь пораньше.

– Договорились, – закончил Кристоф.

Филипп положил трубку и задумался. Нет, у него не испортилось настроение, просто появилось неприятное чувство. Они подружились еще в Сорбонне, учились на одном курсе, сидели рядом и проводили свободное время, делили сигареты и девушек, устраивали студенческие мероприятия и даже играли приятелей в постановках театрального кружка. Однако со временем ситуация начала меняться, и не в лучшую сторону. На это влияли многие факторы: круг общения Кристофа из-за статуса его родителей, вне их общего, студенческого, расхождение взглядов по принципам профессиональной деятельности, жизненная мораль, различная в разных слоях общества. Их пути начали расходиться сначала без изменения модели отношений, а потом все резче и ощутимее. Конечно, этому были веские причины. Ведь Кристоф был единственным сыном родителей, их баловнем с раннего детства. Отец занимал весомую должность в префектуре а мать продолжала дела фонда, основанного еще ее родителями. А это, конечно, известность и свой круг – встречи, фуршеты, приемы, другой уклад в жизни элитных кругов общества со свойственными им нравами и манерами поведения.

Хотя Филипп тоже быстро усваивал правила игры в большом городе, тем более рано потеряв отца и взяв на себя часть его функций, он был прямолинейнее и поначалу открытее любого из своих сверстников. Он желал пробиться в жизни и достичь как минимум признания не только близких ему людей. Это позволило ему выбрать непростой путь, перекликающийся с профессией отца, который был учителем истории. Филипп решил заняться похожим, но копаться в этом он захотел сам, не доверяя уже применяемым моделям. Его всегда влекли гуманитарные науки, будь то литература, история, философия и прочее. И журналистский факультет как никакой другой подходил ему, это желание всегда быть на полшага впереди, влезать туда, где возможна искра нового, вероятность поспорить со старыми догмами и предрассудками. Смелость, решительность и индивидуальность – вот что он выбрал в своем будущем. Возможность прикасаться к истории, оспаривать факты, низвергать авторитеты. Это был задор юности.

Между тем, по мере погружения в эту среду, настоящую, реальную, открывалась другая сторона – агония мира, продажность общества и нездоровый запах от всего, к чему приходится прикасаться.

Сначала это выворачивало его наизнанку. Мировоззрение отца, любовь матери, тепло семейного очага и детство в пригороде, все-таки отстраненном от сумасшествия столицы, – все это было иммунитетом, но он оставался здоров недолго. Он понял, что надо принять реалии, взглянуть правде в глаза – и признать ее. Только приняв, ты сможешь двигаться дальше, иначе – разочарование, депрессия и конец. Всего.

Они начинали вместе двенадцать лет назад, в одной из центральных газет, но в разных отделах. Положение и связи отца Кристофа позволили без труда устроить их обоих туда. Кристоф двигался медленно, но верно. Филипп же, наоборот, хотел всего и сразу, и это провоцировало конфликты с редакционным отделом. Он проработал там всего три года и ушел в другую, не менее известную – «Ле Монд», – подружившись сразу с заместителем редактора, таким же смелым и решительным в юности. Это позволяло ему некие вольности, небольшие творческие протесты молодого журналиста, которые гасились, как пламя о лед. Вот он, опыт и понимание его старшего коллеги, не раз выручавшего его в непростых ситуациях. Большим плюсом были также его дружеские отношения с Клодом Брюне, с которым когда-то они учились вместе в старших классах парижской гимназии. Кристоф тогда имел заметное влияние на того, он был смел, горд и честен – и этим снискал его дружбу и уважение. Спустя некоторое время их пути вновь пересеклись, и на тот момент Клод уже имел чин капитана в префектуре полиции и возглавлял отдел, занимающийся расследованием убийств, и был, как говорят в таких случаях, на своем месте. Много интересной и подчас очень ценной информации Филипп получал от него.

А теперь Филиппу было уже тридцать девять. И он находился в том возрасте, в котором уж точно нельзя откладывать что-то на завтра. Ведь человек немощен в исполнении, но велик в своих желаниях. Иногда в этом его благо, а иногда боль. Надо уметь забывать некоторые вещи, что у Филиппа плохо получалось. И это был его парадокс.

Глава 6

Утро в его квартире проходило так же, как и множество других: неспешное пробуждение, пара чашек кофе, сигарета – это знакомо многим. Филипп спустился за газетой. Несмотря на век технологий, он все равно любил держать в руках печатное издание, так же, как и книгу, журнал или другое полиграфическое издание. Это шло из детства, когда его отец, школьный учитель, привил ему любовь к чтению, что позже привело его в работу в этой сфере. Их небольшая гостиная была заставлена полками с книгами, они лежали везде, даже на чердаке и в гараже. Это была любовь.

Приобретенная газета, как всегда, была заполнена пустой информацией, громкими заголовками и ничего не раскрывающим далее текстом; обычный журналистский прием – пустить пыль в глаза, заставить заплатить клиента и ничего не дать взамен. Домысливай дальше сам. Вероятно, это как раз и есть потрясающий ход: возможность посудачить, пожевать, вывернуть всю наизнанку. Как кому вздумается. Это человеческие слабости: обсуждать других, осуждать и сплетничать, – и ими отлично пользуется любой газетный магнат. Он узнавал знакомый стиль своих бывших коллег. Снова это был отличный яркий фантик с непонятным и двусмысленным содержимым. Время незаметно подошло к полудню, и пришла пора собираться.

Филипп подошел к шкафу, открыл дверцу и достал свой новый костюм. Это его слабость и в то же время большой плюс – то, что он умел одеваться со вкусом, любил красивые туфли, костюмы и особенно рубашки. В отдельной секции их было не менее пары десятков: различных оттенков, с коротким и длинным рукавом, с планкой и без, под галстук или под джинсы. Другой его слабостью были хорошие часы, конечно, он не мог себе позволить Patek Philippe за сорок тысяч евро, но имел пару добротных марок на случай приемов и важных встреч. Люди продолжают встречать по одежке, ничего не меняется.

Особого желания ехать на банкет Филипп не испытывал. Его жизнь последние годы состояла из десятков таких встреч, но почти везде происходило одно и то же: легкая беседа с гостями, дежурные шутки, фальшивые улыбки, или, как он их называл, маски; шум фуршетного действия, медленное передвижение всей этой массы в чем-то или ком-то заинтересованных людей, короче, бизнес, и ничего иного.

Но все же в сегодняшней встрече было нечто иное, ведь он уже два года не видел Кристофа и его семью. Филипп вызвал такси и через пятнадцать минут уже ехал в район ближе к северным окраинам. Особняк уже два столетия находился здесь. Прекрасное место, роскошный парк с вековыми кленами и аллея каштанов. Отдельный гостевой домик, палисадник, теннисный корт, конюшня, открытый бассейн. Все, что хочет иметь средний француз, но эта его мечта так и остается мечтой. Он лелеет ее, ставит в рамку и любуется. А реальность бьет тебя жестоко. Нет, ты опоздал к отправлению на станцию своей мечты, и твой поезд уже набирает обороты. Жди и надейся. Может, следующий заберет тебя в твою сказку. Что делает с нами судьба? Она порою громко смеется над тобой, над твоими неуклюжими попытками сыграть с ней в твою игру, иногда даже ослабляет хватку и сдается. Порой она дарит глоток свежего дыхания, передышку, это захватывающее наслаждение от чего-то свершившегося, кажущегося уже незыблемым, твоим, вечным. Но только на короткое время. А дальше – опять борьба. И так всю твою жизнь.

Филипп подъехал к воротам, они были открыты, и он оказался там, где бывал уже не раз. Он чувствовал себя здесь достаточно спокойно, не мешал даже чопорный, излишне напускной вид всего окружающего картинного порядка, и сам Филипп даже казался себе иногда частью этого открыточного великолепия. Слуги его узнали и учтиво поклонились. Он поздоровался и прошел внутрь добротного поместья, уже не одно десятилетие служившего домом нескольким поколениям семьи Кристофа. Когда-то, во времена тех революций, которые известны многим по истории Диктатуры и времени Марата и Робеспьера, Бастилии и Консулов, их предки по матери получили от буржуазии в дань уважения к их делам этот дом с большим садом и прудами. Они не были военными министрами, но занимались общественной деятельностью, не менее важной, касающейся положения Великой Франции, постоянно страдавшей то от внутриполитической борьбы внутри страны, то революциями и свержениями монархов, то войнами с европейскими государствами. Стены этого дома видели многое. Масса бурных событий и затишья. Два столетия, вошедших в мировую историю.

Навстречу вышла мать Кристофа, которая и была организатором этого мероприятия. Улыбка пробежала по женскому лицу, и в один миг Филипп вспомнил мадам Надин, достаточно приятную и приветливую хозяйку этого дома. За свою жизнь она успела повидать многое: взлеты и падения, скандалы и предательства, бесконечное движение по лестнице политической карьеры.

– Здравствуйте, мадам, – начал Филипп.

– Рада видеть тебя, – не дав ему продолжить, перехватила инициативу она. В ней чувствовалась твердость при кажущемся спокойствии и добродушии. – Как же ты давно у нас не был. Мы вспоминаем тебя довольно часто. Чем ты занимался все это время?

– Работал на шефа в Марселе. Правда, не столь удачно, как здесь, у Жиресса.

Первая практика и последующая работа в издании, в отделе новостей, по-прежнему остались у Филиппа первой и последней любовью. Смена руководства перечеркнула все прошлое, и пока не было видно то прежнее, дерзкое, чем брала эта газета последние десятилетия.

– В данный момент я не вижу будущего для себя в этом издании, –подытожил Филипп.

– Ничего, это все не вечное. Время не лечит, оно лишь демонстрирует нам уже свершившееся. Но может добавить боль или радость.

– Да, вы правы. Как мы все видим, так и воспринимаем. Кто как. Наверное, не стоит все принимать близко. Иначе сгоришь, не поняв и половины происходящего.

– Или не прожив, – с иронией завершила она, – мы ждем гостей где-то через полтора часа, мне нужно успеть все организовать. Ты проходи в рабочий кабинет мужа, помнишь, где он? – И она хитро прищурилась, а затем улыбнулась. Ей шла эта улыбка. Все-таки она женщина и совсем даже недурна собой, хоть ее уже тронули года. Легкая «патина» шла таким женщинам, некоторые даже гордились подобным положением дел. Их года становились их союзниками.

Филипп вышел из приемной и направился через холл к лестнице, ведущей на второй этаж к кабинету. Он был открыт. Филипп бывал здесь не раз; ему нравилась эта обстановка: балки и стены из дорогих пород дерева, дорогая библиотека с полками ручной работы, с антресолями и множеством книг, среди которых видны старинные тома – гордость семьи. На стенах висело огнестрельное и холодное оружие, фотографии с охоты и различные трофеи: головы оленей, кабанов и чучела птиц; есть чем заняться и что посмотреть.