Двойная ошибка

Двойная ошибка
Дмитрий Пасека

Как стать известным в современном мире и не приложить к этому своих усилий. Как влюбиться в Париже, но остаться независимым. Как нарушить закон, но не быть наказанным за это. Всё эти задачи стоят перед Филиппом. Даже единственная ошибка станет роковой, и не сделать её – вот его цель. Интригующий сюжет с драматичной развязкой. Первая книга из дилогии.

Дмитрий Пасека

Двойная ошибка

Не все имеет смысл в твоей жизни. Но в жизни имеет смысл все.

Глава 1

Филипп сидел в своем любимом бистро «У Поля», на Клод Бернар, недалеко от рыночной площади. Утром он вернулся в Париж. Оставив чемодан в квартире, пришел сюда в надежде встретить кого-либо из знакомых.

Слегка перекусив, Филипп заказал вина, закурил и немного расслабился. От молодого вина голова стала тяжелой, будто налилась свинцом. Он сидел в раздумье, вспоминая прошлое, многие события минувших дней почти не оставили следа. Оглядываясь в те времена, так и хотелось сказать: «Сколько же лишних слов было сказано не тем людям!»

Господи! Как же хочется иметь сотни, тысячи жизней! Чтобы была возможность еще раз подумать, попросить о чем-либо или все исправить. Чтобы можно было вздохнуть полной грудью и, набравшись храбрости, сделать верный шаг.

Всю ночь лил дождь. Под утро он чуть стих, но циклон принес на материк шквалистый норд-вест. Порывистый ветер неутомимо кидал тяжелые капли дождя в окна домов и стучал ими дробью по крышам и подоконникам. Мрачные серые тучи поглотили шпили башен и вплотную прижались к разноцветным крышам. Облака хаотично двигались, напоминая стайку испуганных и взбудораженных лодок , которые бьются бортами у пристани в ожидании надвигающегося шторма. Холодный колючий дождь не жалел ни редких прохожих, ни каменных, посеревших от влаги стен зданий.

Прошло уже несколько часов, но Филипп был спокоен и никуда не торопился. Он сидел за столиком у окна, с интересом разглядывал вид за окном и наслаждался любимым городом.

Филипп оставил его почти на два года. Это время включило в себя многое: неудачи и маленькие победы, печали и радости, в общем, все то, что мы называем жизнью. Два года он провел вне этих улиц, вдали от города его детства и первой настоящей любви.

Он покинул Париж в декабре, любимом почти всеми парижанами месяце. Декабрь для французов – время надежд и желаний, ванили и миндаля, запаха печеной утки и рождественского «Полена». Многих моментов, которые возвращают нас в прекрасное детство, – в далекую, манящую сказку.

Молодое вино пьянило и разливалось по телу все мягче и приятнее, оно крепко заключало в свои дурманящие объятья и не отпускало. Напиток словно повторял молодую пылкую любовницу, не успевшую насытиться и не желавшую отпускать от себя новую страсть.

В голове проплывали, немного путаясь, те счастливые моменты прошлого, воспоминания о которых часто посещают нас в период, когда нужна их помощь. Как помощь верного друга, когда только его рука сможет вытащить тебя из разрушительного хаоса, бурных жестоких будней с их безжалостной хваткой…

Филипп очнулся от неожиданного и резкого толчка в плечо. Следом раздалось басовитое и доброе рычание: «Салют, дружище!» Это произнес Шарль, один из его давних приятелей, который стоял рядом, обнимая за талию свою подругу Софию. Они были вместе уже четвертый год.

– Фил! – сочно воскликнула она. – Ты ли это? Или твой дух посетил наш город? – Друзья и близкие чаще называли его именно так, коротко: Фил.

Улыбка озаряла молодое лицо Софии, делая его немного круглее, но не портя общее впечатление.

– Салют, друзья! Вы первые, кто видит меня в городе. Сестре я еще не звонил. Надеюсь, вы добрые вестники? – ответил Филипп, отодвигая стул и приглашая присесть за столик.

– Что ты хочешь услышать? С чего начать, с плохого или… – озорно ответил Шарль.

– Да начинай уже с чего-нибудь! – отреагировал так же весело Филипп. – Эй, приятель, – обратился он к официанту, – принеси нам еще молодого счастья, да не скупись! Я угощаю!

– Ну, разошелся! – добавила София. – Мы ненадолго, всего лишь забежали перекусить. Вот вечером можно и поднабраться.

«Ее улыбка все-таки обезоруживающая, – подумал Филипп. – Везет же этому парню», он перевел взгляд на Шарля, на первый взгляд казавшегося большим толстым увальнем. – Ну, ладно. С неважного, – продолжил уже вслух, и кислая слюна выделилась автоматически и почти одновременно с осмыслением последнего. Он не любил негатив и порой искусственно пытался его обойти или просто сбежать от него.

– Да ладно, расслабься, Филипп, – отреагировал Шарль и хлопнул приятеля по плечу уже чуть мягче. – Ничего такого, что может поразить твой журналистский мозг. Все живы-здоровы.

«Да, живы, – подумал Филипп, – но периодически получают подзатыльник или вылетают из-под ножа безжалостного города, немного очищенные от своей шелухи и зазнайства. Город ведь любит своих жителей», – продолжал он размышлять. А вслух спросил:

– Ну а хорошее?

– Из хорошего…– И Шарль переглянулся с Софией. – Ну, мы, похоже, решили состариться вместе, – сказал он нежно и приобнял ее.

– Поздравляю, ребята! – с радостным возгласом Филипп взял графин и наполнил бокалы, которые уже грустили пару минут на столе. – Давайте же отметим это, не дожидаясь вечера! – И стекло бокалов еле выдержало их искренний порыв.

Ему действительно сделалось хорошо, и он с какой-то не свойственной ему теплотой посмотрел на эту пару счастливых безумцев, которые, несмотря ни на что: ни на последние катаклизмы вокруг, ни на опыт их друзей и знакомых, ни на всеобщую статистику, – отважно бросились в океан надежд и разочарований, любви и предательства, веры и равнодушия – всего того, чем он разбивает вдребезги или облизывает, лаская. Причем без разбора, каждую лодку храбрых влюбленных, вышедшую в открытое плавание и бросившую вызов всем стихиям.

Они сидели, смеялись, шумели. Перебирали эпизоды, все, что им подбрасывало возбужденное состояние. Полчаса пролетели незаметно, и пришло время попрощаться. Ненадолго, как они решили, – до вечера.

Пообещав пригласить Рене и Натали и встретиться тут же уже ближе к девяти, влюбленная парочка поднялась из-за стола. Шарль отошел в уборную, и тут София, нагнувшись к Филиппу, негромко произнесла:

– Я так поняла, ты одинок сейчас? Мари тоже. Я хочу пригласить ее. Ты не против? – И, не заметив на его лице перемен, добавила: – В общем, ты предупрежден, а значит, вооружен, – и она искренне и мило улыбнулась.

– До вечера. Держи себя в руках и не наберись на радостях!

Шарль вышел из уборной, подошел к ним и, обняв будущую мадам Крюшо, потянул ее за собой наружу, туда – навстречу дождю, оставив Филиппа наедине с нахлынувшими воспоминаниями.

«Господи! Как же иногда всего лишь одна фраза переворачивает в тебе все – настроение, желания, мысли, всю твою спокойную до сей поры суть. Так же, как запах мяса на кухне подбрасывает задремавшую собаку… Мари, моя малышка… Я так и не смог дать тебе то, что ты заслуживала. Да, я не забыл это время, оно не стирает в памяти ничего. Ни плохое, ни хорошее. У меня, по крайней мере», – пронеслось в голове.

Он сидел и вспоминал все, что было в прошлом и не стало настоящим и тем более будущим. Да, ведь тогда он сбежал отсюда не только от накопившихся противоречий, не только от нерешимости что-либо изменить, он сбежал в первую очередь от себя в ее безумно красивых глазах. От того себя, что не может изменить внутреннее состояние, подружить две свои половины, два маленьких внутренних мира, борющихся за обладание его разумом. Да, можно с грустной иронией сказать, что это бывает славная битва, правда, в ней нет победителя, и проигрывает не какая-либо из сторон, а вся человеческая суть, его плоть, а самое печальное – близкие люди, те, которые видят его только с хорошей стороны или стараются видеть все так, и это их до поры до времени устраивает. Он может казаться счастливым, он в поиске, он решителен и силен, он вот-вот схватит за хвост жар-птицу… Но нет! Птица улетела на другие поля, а он раздавлен.

Голова становилась тяжелее и тяжелее, и не только от вина, а больше от мыслей. Да! Эти дьявольские создания умеют нас выворачивать, наслаждаясь человеческой слабостью и беспомощностью, когда нужно аккуратно разложить все по полочкам.

Эх, если бы он обладал этой редкой способностью некоторых людей расставлять все и всех на свои места и выходить сухим из воды! Вот так, как умеет, например, его давний друг Кристоф. Да где он, интересно? Надо бы набрать его. Может, уже он в редакторах в своей раздутой как индюк «Фигаро»? Как знать, ведь ему прочили большое будущее, думал Филипп.

– Эй, приятель, рассчитаемся! – и он достал из кармана бумажник.

Несмотря на небольшой кризис в финансах, он все же позволил себе некоторые чаевые, а вернее, их излишки. Уж очень хотелось выглядеть беспечным и беззаботным, и не только в собственных глазах.

Глава 2

Он вышел на улицу. Дождь-забияка к тому времени прекратился. Солнце еще не хотело вылезать из-за туч, пыталось играть в прятки с людьми, будто сама природа показывала, кто на планете истинный хозяин.

Глубоко вдохнув, Филипп ощутил аромат свежего воздуха, который, как нигде, очень ярок и насыщен в больших городах после сильного дождя. Хотелось глотать эту свежесть и насытиться ею до отвала. Именно поэтому, несмотря на приличное расстояние, Филипп решил прогуляться до Гранд-Опера пешком. Он надеялся застать свою сестру, которая работала там администратором. Ему очень хотелось сделать ей сюрприз и появиться внезапно. Ведь он так любит ее. Это стало более ощутимым для него после того, как они остались вдвоем, после недавней смерти матери.

«Главное, чтобы ее не отправили куда-нибудь по делам», – думал он.

В голове у него сложился план этого маршрута. Прогулка по любимому городу – как сильнодействующая таблетка, дающая ощущение скорого и приятного избавления от сильных и напряженных раздумий, закручивающих и закручивающих твои извилины в клубок. Ты точно знаешь: еще чуть-чуть, еще немного – и тебя отпустит. Голова освободится, тяжесть уйдет, и станет легко и приятно. Он мог часами в одиночестве бродить по Парижу. Причем в любую погоду.

Париж, Париж… Что можно сказать о нем? Требуется одно только слово, одно название, чтобы выразить то, что не удастся поведать о других городах даже в самой толстой книге! Страны могут разрушиться, народы исчезнуть, могучие горы сдвинуться, океаны пересохнуть, а Париж будет жить и не заметит! Все так же изо дня в день жить и веселиться, и жизнь здесь не остановится никогда. Каждый день – праздник. Буйство свободы, огней, веселящихся людей, кафе, ресторанов, музыкантов, официантов, нищих калек – и все это многообразие сливается воедино, в один безумный орущий поток, и никак не может остановиться. Этот праздник свободы не похож ни на что, даже в нашем безумном мире – какая же в нем дикая и звенящая, пьянящая горечь!?

И ты даешь ему обет – обет отчаяния! – сохранять эту свободу, потому что она уже и в тебе, и ты не можешь не любить ее, она вросла в тебя с такой силой, что это уже практически живое существо. Ты каждый день дышишь сам и слышишь ее дыхание, сродни твоему, такому же горячему и страстному.

Филипп целенаправленно пошел по Муфтар, навстречу этой великолепной змее, которая вьется с холма Сен-Женевьев, туда вниз, к площади на Сен-Медар с ее шумным рынком, с покрикиваниями и толчеей, куда фермеры привозят горы овощей и фруктов, десятки сортов сыра, мяса, вина и сладостей. Так же, как и десятки лет назад, она заполнена яркими продуктовыми лавками, теснящимися среди многочисленных кафе и промтоварных магазинов, и сохраняет свою неповторимую атмосферу.

Ему хотелось пересечь Сен-Жермен и, оставив правее Нотр-Дам, выйти к набережной Вольтера. Филипп шел, задерживая дыхание, ведь он повторял путь Золя и Дидро, Мольера и Гюго и еще десятка других известных личностей. Эти люди, забывшие когда-то блокноты и повседневные заботы, нашли здесь вдохновение и полет. И они бежали назад, домой или в трактиры, отдать всю душу бумаге и засвидетельствовать ей свое почтение. Они оставляли строки следующим поколениям – все, чем они жили и дышали, и все, чем порою были богаты.

Филипп шел мимо вечно щебечущей студенческой братии, мимо важно сидящих за столиками преподавателей, мимо спешащих клерков, вояжеров и прочей публики. Не заметив, он покинул Латинский квартал и оказался у моста напротив Лувра. Сена в это время года становится ой и выглядит несколько мрачноватой. Но все так же терпеливо она несет себя, огибая острова и немного ругаясь и ворча на сковавшие ее гранитные оковы. Туда, за пределы этого города, туда, где она сможет спокойно вздохнуть и, расправив свои нежные женские плечи, радоваться свободе и самой себе.