Крестовый поход за счастьем

Три дня всего…

Но после этого действительно на такие унизительные работы меня не поднимали. Мало что ли, других было, которые соглашались?

Тот же Печенег, например…

– Вадим, ты чего молчаливый сегодня? – Чича ерзал на песке, маясь от безделья. – Рассказал бы хоть что-нибудь, а?

– У Профессора свидание сегодня – выдохнул Скорик – Некогда ему рассказы рассказывать.

– Да какое на фиг свидание – я поморщился – Губа в клочья, руки вон все разбиты. Форма как у чушкана грязная вся! Не пойду никуда сегодня. Темнеть начнет – на кондитерку сходим.

При упоминании кондитерки Чича оживился и повеселел окончательно.

– Вадим – опять начал он – Как ты умудряешься с девками знакомиться такими взрослыми?

Парамон хохотнул и полез в карман за сигаретой – Ага, сейчас он тебе все прям и рассказал! Сами со Скориком сколько раз спрашивали. Не говорит.

– Подумаешь! – Печенег презрительно фыркнул – Тоже мне наука, девок снимать! Да я дома как перчатки их менял!

– Ага, сначала с Дунькой Леваковой, потом с Манькой Правокулаковой – Скорик широко улыбнулся – А то и с двумя сразу!

Мы все заржали. Печенег окрысился, но смолчал.

Вообще, парни были правы. Пока сверстники тяжело переживали пубертатный период, я умудрился познакомиться с двадцатидвухлетней Бабочкой. Бабочка – это я ее так называл. Почему, не знаю, наверное, романтика из себя строил. Вообще-то, звали ее Настя, работала она учетчицей в Торгмортрансе, где я разгружал вагоны по ночам.

Настя была тоненькой, бледной и красивой – с пшеничными волосами и большими черными глазами. Сначала мы просто с ней коротали время между прибытиями под разгрузку вагонами, сидя у нее в вагончике – я рассказывал ей всякие истории, благо книг разных прочитал великое множество, а она слушала внимательно, приоткрыв свои пухлые розовые губы.

Потом мы стали уходить вместе с работы – я провожал ее до дома, помогая донести пакеты с импортными деликатесами из разгруженных вагонов.

А однажды я набрался смелости и поцеловал тоненькую бледную Настю в ее пухлые розовые губы – неумело, неуклюже и слюняво.

Настя отпрянула. Я был уверен, что сейчас она как в кино влепит мне пощечину и нашей дружбе конец.

А она вздохнула, приблизила свое лицо так близко, что у меня зашумело в ушах и тихонько выдохнула – Не так… Вот так надо…

Потом я еще не раз слышал этот ее шепот на выдохе – Не так… Вот так надо…

А потом я стал звать ее Бабочкой и мы стали с ней встречаться у меня на квартире. Я познавал науку плотских отношений. По законам того времени, Бабочке светила статья и срок за совращение малолетних, но так как официально секса в лучшей в мире стране не было, мы занимались этим несуществующим с упоением и полной самоотдачей…

Когда однажды Печенег встретил меня с Бабочкой, он первым делом растрепал об этом всей группе. Он увидел, как мы целовались, сидя на черных бревнах старой пристани, а уже через час вся группа знала, что Острогов опять всех обошел и у него роман со взрослой красавицей. Меня не стали уважать больше – наоборот, некоторые перестали со мной даже разговаривать.

Но мне было до лампочки…

– Не пойдешь, значит, к Бабочке? – уточнил Парамон.

– Не пойду. Стремно. Завтра вот постираюсь, отглажусь и фигня эта на губе пройдет может.

– Блин, да какая разница – Печенег опять имел свое мнение – Все равно голые будете – он противно захихикал.

– Придурок – лениво протянул Парамон – Девки чушканов вроде тебя не любят. Они любят чистых и умных. А ты грязный и тупой. И носки у тебя вечно воняют. Конечно, твоим мозолистым рукам все равно, воняешь ты или нет. А Бабочка – она красавица. Ей вонючие носки не нужны. Ей нужны стихи всякие и чистый и умный Профессор. А ты даже в школе стихи не учил, Пися. Так что заткнись.

Печенег надулся и умолк…

Мы все в то время пытались быть крутыми. У каждого в группе была легенда, чем он занимался дома. Кто-то был сынком богатых родителей и кормил нас байками о машинах, импортных тряпках и магнитофонах и о том, что привозил папа из-за границы. Кто-то был чуть ли крестным отцом преступной шайки. Кто-то неотразимым Казановой… В общем, у кого на что хватало фантазии…

А вот Скорик, Чича и Парамон никого из себя не корчили. Этим мне они очень нравились. Чича жил в деревне и отец его был трактористом. Сам он с 10 лет пас коров и нисколько этого не стыдился. Скорик жил в Киргизии, в каком-то поселке. Родители его работали на каком-то комбинате, сам Олег с детства гонял на лошадях с киргизскими детьми, с 12 лет покуривал травку и ему было начхать на свой имидж. Парамон… Ну, с тем вообще все понятно. Мне тоже было противно гнуть из себя неведому зверушку – во-первых, я и так знал, что кое-что мог в этой жизни без папы с мамой, во-вторых… Ну, если честно, остальных одногруппников я считал за детей и кривляться перед ними как-то не хотелось.

Печенег прибился к нашей компании как-то незаметно и хоть и лепил он из себя москвича, мы его почему-то терпели. Наверное, для контраста и для того, чтоб всегда под рукой был объект для приколов.

…Солнце тем временем садилось куда-то за город, стало прохладно и сумрачно. Мы поднялись с песка и пошли к трамвайной остановке.

Впереди был поход на кондитерку.

А через три дня мы отбывали в порт Клайпеда, чтобы взойти на борт самого большого парусника в мире.

Но сейчас, в этот вечерний час, нам важнее было удачно пробраться к заветному конвейеру и набрать побольше печенья…

В 16 лет мир выглядит простым и понятным.

Только черное и белое…

И будущее в этом мире – то, что случится в следующую минуту, а не через несколько дней…

Глава 3. «Крузенштерн»

…Вообще, плавание на Крузе подводило итог первого курса. Ходила байка, что это был экзамен – что, мол, кто не сможет управляться с парусами, будет отчислен. Но верил в нее мало кто – разве что странный Костя да парочка парней из какой-то кавказской республики, которые и по-русски-то говорили плохо…

К плаванию все готовились по-разному.

Кто копил денег, чтобы купить новую фуражку (самая модная у нас считалась так называемая «Бакина» – шикарная фуражка с лаковым кожаным козырьком. На втором месте была мичманка, или «мицуха» – фуражка попроще, с пластмассовым козырьком, но тоже хорошая. А вот «пидорки» не жаловал никто – у них были маленькие поля и их невозможно было загнуть по-морскому – в виде седла) или тельняшку. Кто-то клянчил у командира роты новые ботинки. В общем, всем хотелось прибыть на Круз при параде.

Я купил себе и Бакину и новый кожаный ремень и на этом вся моя подготовка закончилась…

Оставалось доделать два дела – продать икру и попрощаться с Бабочкой.

Кстати, об икре.

Астрахань тогда была рыбной столицей. Особом лакомством была прессованная черная икра. Ее делали так: замачивали в особом рассоле, а потом держали в кастрюле под грузом довольно долгое время.

Прессованная икра была вкуснее, чем обычная и считалась деликатесом. Стоила она, надо сказать, безумно дорого. Кругляш диаметром с небольшую тарелку толщиной сантиметра в три стоил 200 рублей, а то и больше…

Так вот, у деда, у которого я снимал квартиру, сын жил в поселке в 50 километрах от Астрахани, в степи, в своем доме. Мужик он был веселый, мы с ним как-то очень быстро нашли общий язык. И вот однажды он предложил мне брать у него кругляши оптом и продавать на рынке (в Астрахани он тогда назывался «Татар-Базар»). С каждого проданного кругляша он предложил «червонец» и это враз убедило меня заняться коммерцией.

Правда, отпускная цена у дедова сына была ниже рыночной, что позволяло мне к законному червонцу добавить еще один.

А продавала кругляши бабушка Бабочки, которая и так торговала день деньской айвой и прочими фруктами со своего сада. С каждого кругляша Ба-бабочка (так я ее про себя называл) получала 5 рублей, чему была рада несказанно…

Вот такой был у меня «черный» заработок, помимо разгрузки вагонов…