Пасть и промолвить: «Я больше не могу».
Здесь на тебя наваливается тишь.
Если во сне ты видишь, что ты летишь,
Это не к росту, это к тому, что ты
Снова в пролете. Или же сны пусты.
* * *
Город рождения! Да сохранят нас боги
От возвращения в стены твои навеки.
Да обойдут тебя жизненные дороги.
Да позабудут путь к тебе человеки.
* * *
Так возвращаются в воду девонские рыбы.
Так контрамоты становятся – просто моты.
И осознанье всегда слишком поздно, ибо
кроме широт, у города есть длинноты.
* * *
С грузом прошедшего тяжко в одной руке,
если нет груза будущего в другой.
Но, осознав спускающимся к реке
тело своё, – настоящее под ногой.
Значит, и берег рождений – не твой причал.
Значит, отсюда тоже есть корабли,
Пусть и пустыни. В начале своих начал
Чувствуешь притяжение всей земли.
* * *
Здесь обрываются все колеи вообще.
Значит, как водится, в воздух роптать
вотще.
Значит, потребна новая, в небеса.
Так начинается белая полоса.
* * *
Высокая поэзия с политикой
высокой различаются, однако
с легчайшего пера большого критика
друг другу могут послужить дензнаком.
И там, где тьма была, зажгутся факелы,
и будут посолонь вращаться сферы,
ведь даже извращенный секс с архангелом
приемлемей объятий с Люцифером.
От моря до моря
Так средиземная волна
не сладостна, но солона,
как солон вкус того, что больше
не поднимается со дна –
из памяти: иврит, на вкус
напоминающий козленка
вне молока, кошерен, плюс
фотографическая пленка
сетчатки, что впитала вид,
который помнил царь Давид.