Ласковый убийца

Валерий вызвался помочь приятелям. Они разбили эту шушеру в пух и прах! А последний – пахан – заперся в курятнике и продолжал отстреливаться до последнего патрона. Положение было серьезным: нельзя было медлить ни минуты. Обезумевшие от страха куры теряли яйценоскость прямо на глазах. От этого птицефабрика могла понести еще большие убытки. И тогда Валерий понял: пахана живым не взять!

Под ураганным огнем Топорков быстрой "змейкой" преодолел простреливаемое пространство и подобрался к окну, из которого стрелял бандит. Он сорвал висевшую на бронежилете гранату, вынул чеку и бросил в курятник. Успел только откатиться в сторону и угодил во что-то липкое. Прогремел взрыв.

Тогда, в запальчивости боя, ему показалось, что одну гранату он бросил в окно, а вторая – утонула вместе с бронежилетом в этом чем-то липком. Но нет! Оказалось – вот она! Сейчас она была как нельзя кстати!

– Дайте ее мне, – попросил Топорков и, не оглядываясь, протянул назад руку. Нина с готовностью вложила в нее увесистый кусок холодного металла.

– Смотрите, не промахнитесь, – сказала она. – Больше гранат тут нет.

И – то ли это показалось Валерию, то ли действительно было так – она задержала свои пальцы в его руке чуть дольше, чем следовало: на каких-нибудь тридцать-сорок секунд, но этого было вполне достаточно для того, чтобы Топорков все понял. Он обернулся и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Я не промахиваюсь. Всегда попадаю с первого раза, – четко выговорил он.

– Вы прямо как одна моя подруга – она тоже всегда попадает. И всегда – с первого раза, – вздохнула Нина.

Стреляный усмехнулся. Он нажал на кнопку стеклоподъемника – в салон ворвался ночной прохладный ветер. Топорков резко увел машину на встречную полосу: "Мерседес" повторил его маневр. И вдруг, выждав несколько секунд, он утопил педаль газа и рванул вправо. Водитель "Мерседеса" не успел среагировать, а Валерий одним изящным движением кисти выкинул гранату на асфальт.

– Засекайте время: через четыре секунды – взрыв, – сказал он.

Нина посмотрела на часы: узкий кожаный ремешок нежно охватывал ее тонкое запястье. Взрыв раздался через три секунды. "Мерседес" разнесло в клочья.

– Немного спешат, – отметила Нина, постучав ноготком по циферблату. – Валерий, вы позволите мне вернуться на переднее сиденье?

– Ну конечно, – отозвался Топорков.

– Вы остановите машину? – поинтересовалась Нина. – Или опять прикажете скакать через кресло, задирая юбку?

– Второй вариант представляется мне более предпочтительным, – ответил Топорков, и не думая останавливаться. – У вас такие красивые ноги.

– Да, знаю. Особенно правая, – подтвердила Нина. – Вы, помнится, так говорили?

Она перебралась вперед. Валерий обратил внимание на тщательно сделанный педикюр.

– Какие милые пальчики! – восхитился он. – Интересно, что там, между ними? Особенно – между большими?

Нина обольстительно улыбнулась:

– В вашем вопросе уже есть ответ. Там – интересно. Можете мне поверить! – теперь она не подтягивала юбку книзу, а сидела раскованно, вполоборота к Топоркову, слегка раздвинув свои красивые тренированные ножки.

– Я даже и не думал в этом сомневаться, – заверил ее Топорков.

За окном промелькнула Преображенская площадь.

– Мы скоро приедем, – с намеком произнес Валерий. – Вы не угостите меня стаканчиком сока?

– У меня есть отличный кофе, – ответила Нина. – Я очень люблю кофе. Я пью кофе постоянно – это помогает думать. Хотите немного кофе?

– Нет, благодарю. Я не пью кофе, – отказался Топорков.

– Почему? – удивилась Нина.

– Потому что пить кофе с сахаром – вредно. Сахар и соль – белые враги человека.

– Ну, хорошо. Пейте без сахара, – предложила Нина.

– А без сахара – невкусно. Гораздо вкуснее пить кофе с сахаром.

– Ну тогда пейте с сахаром!

– Да нельзя пить кофе с сахаром! – возмутился Топорков. – Я же вам сказал, что это очень вредно. И вообще, глядя на вас, я что-то сильно сомневаюсь в том, что кофе помогает думать.

– Да нет же. Правда помогает, – настаивала Нина.

– Ну, может быть. Каждому – свое, – подытожил Валерий. – Так вы не угостите меня стаканчиком сока?

– Вы знаете, – с притворным ужасом произнесла Нина, – боюсь, что у меня дома нет сока. Только кофе. Ах, нет! – вдруг что-то вспомнив, спохватилась она. – Есть еще немного мартини! Хотите мартини?

– Нет, спасибо, – Топорков укоризненно посмотрел на Нину. – Я же за рулем. Уж лучше кофе.

* * *

– Вам с сахаром или без? – спросила Нина. Она стояла у плиты и варила кофе, а Валерий сидел за столом и откровенно любовался ею. Нина ощущала его жадный взгляд на себе, она млела и таяла под этим взглядом. Дыхание ее стало частым и прерывистым. Ложечка, которой она помешивала в "турке" кофе, помимо ее воли выписывала круги: то по часовой стрелке, то – против часовой, потом – затейливые "восьмерки" и спирали, затем скребла по стенкам и неистово билась в дно.

Валерий чувствовал ее томление и одновременно видел ее нерешительность. Он встал, подошел и обнял ее сзади за талию: нежно, обеими руками, а потом положил их на ее упругую грудь.

– Не думай, что я такая… – задыхаясь, сказала Нина. – Вообще-то, я не так воспитана.

– Не так, как я? – задушевно спросил Топорков.

– Не так…

– Я знаю. Меня воспитывала улица, а потом – суворовское училище. Я вижу, что ты – воспитана не так, – успокоил ее Валерий. Он погладил ее твердые выпуклые ягодицы, потом подхватил на руки и понес в комнату. Кофе выплеснулся на плиту и зашипел, распространяя по квартире одуряющий аромат.

– А как же наш кофе? – закрыв глаза, сквозь истому произнесла Нина.

– Не думай о нем… Все равно он тебе не поможет, – Топорков осторожно расстегивал на ней блузку.

– Я думаю только о тебе. Нет, о нас с тобой, – поправилась Нина.

Его губы взяли в плен ее соски, и он с размаху вошел в нее на середине комнаты…

* * *

БОЛТУШКО.

Болтушко медленно катился по серому шершавому асфальту: солнце еще не успело хорошенько его прогреть, поэтому жара чувствовалась не так сильно. Алексей Борисович включил левый указатель поворота и с превеликой тщательностью, словно следуя невидимой разметке, съехал с дороги на пыльный гравий стоянки. Он остановился, немного не доехав до мальчишки: так, чтобы машина осталась в правой части кадра.

Он сильно нервничал, пытался взять себя в руки, но ничего не получалось. Желая получше рассмотреть тех, кто сидел в белой "копейке", он снял очки, потом вспомнил, что в очках выглядит солиднее, и снова их надел.