– Ну да. Нечто похожее я как раз ожидал. Но все же… – я не договорил. Точнее, договорил, но про себя: "Но все же мне непонятно, как Сундук смог добраться до свежеприготовленного сока, а кроме того, мне совершенно непонятно, почему ты, красавица, такая темненькая, а сын у тебя – беленький, словно одуванчик? И потом: если ему – лет восемь, то во сколько же ты его тогда родила? В пятнадцать? А забеременела – в четырнадцать? Ох, что-то не сходится…". Снова меня одолели предчувствия.
Я подъехал к дому, поставил машину и мы вместе поднялись в 32 квартиру.
Сундук уже весь посинел и тихонько хрипел. Я не удержался от соблазна: легонько ткнул его ногой в живот. Он дернулся, петля затянулась на шее, Сундук посинел еще больше, и его выпуклые, словно у морского окуня, глаза прямо-таки выкатились из орбит.
– Что мы с ним будем делать?
– Ничего. Оставим здесь. Как только я приеду домой, расскажу обо всем мужу: он разберется.
Я согласно кивнул:
– Надеюсь, это правильное решение. А сейчас – надо забрать ребенка и уезжать отсюда.
– Да, да… Конечно, – слабеющим голосом проговорила она и вдруг покачнулась. Я подхватил ее и усадил на стул. Она благодарно улыбнулась.
– Я возьму мальчика и отнесу его в машину. А потом вернусь за вами, – сказал я и направился в соседнюю комнату, но она меня остановила:
– Подождите! Не оставляйте меня наедине с этим подонком! Я боюсь – а вдруг он развяжется!
– Ну что вы! Не развяжется, – подбодрил я ее. – А впрочем, если боитесь… Вот, возьмите, – я протянул ей пистолет. – В случае чего – стреляйте без предупреждения.
Я бережно взял ребенка на руки и стал спускаться на улицу. Вышел из подъезда, аккуратно положил спящего мальчика на заднее сиденье машины и поспешил обратно.
* * *
Нащупав гладкие холодные перила, я стал подниматься по лестнице. Когда до площадки между этажами оставалось всего несколько ступенек, прямо перед моими глазами мелькнула бледная тень. Затем раздался… сухой щелчок, и больше ничего.
Женщина злобно вскрикнула и с досадой бросила пистолет на бетонный пол.
– А патроны? Как же вы собирались стрелять, если патроны – у меня? – я преодолел последние ступеньки, подошел ближе и, хорошенько размахнувшись, коротким хуком справа послал ее в нокаут. Она сильно ударилась головой об стену и сползла к моим ногам. Я считаю, расхожая мысль о том, что женщин бить нельзя – обычное заблуждение. Предрассудок, на который не стоит обращать внимания.
Я нашел на полу пистолет, достал из кармана обойму и вставил ее в рукоять. Передернул затвор, дослал патрон в патронник. Затем взвалил обмякшее тело на плечо и продолжил путь в злополучную квартиру № 32.
Сундука она развязать не успела. Да и не смогла бы – я так его взнуздал, что любая попытка освободиться от пут грозила немедленным удушением. Его веревки можно было только разрезать, а у нее даже пилочки для ногтей с собой не было.
Сундук лежал и хрипел. Поделом!
Я связал ее остатками веревки; петлю делать не стал, но для верности несколько раз пропустил концы позади батареи парового отопления.
Ну вот и все! Теперь я не боялся, что они смогут чудесным образом выпутаться, пока я буду ездить за Квасным.
Ведь он должен наконец узнать, кого пригрел на своей груди!
* * *
Илья Ефимович Квасной оказался тучным лысым человеком лет пятидесяти. Он вышел на крыльцо, спустился к цветнику, и тут я его окликнул:
– Илья Ефимович! Илья Ефимович!
Он подошел к ограде, и я быстро изложил ему суть дела. Дважды он прерывал мой рассказ короткими приглушенными проклятиями, а потом схватился за сердце, посерел и сказал осипшим голосом:
– Подождите, я схожу в дом – за лекарством, и сейчас же вернусь. Если все так, как вы говорите – им несдобровать! – и ушел, чуть прихрамывая.
Через пару минут он вернулся: вышел через калитку и, поминутно оглядываясь, поковылял ко мне. Я стоял, притаившись за одним из кирпичных столбов, на которых держалась ограда. В этот момент на крыльце дома показался очень колоритный персонаж: высокого роста красавец-брюнет, с тщательно зачесанными назад и набриолиненными волосами. На нем был изящный смокинг (несмотря на адскую жару), на шее красовалась бабочка и в петлице – алая роза. Перехватив мой удивленный взгляд, Квасной сказал:
– Это мой деловой партнер. Сегодня утром прилетел из Москвы. Мы ведем с ним важные переговоры. Так что давайте поторапливаться – у меня еще много дел.
Мы сели в черный джип, развернулись и поехали на Фруктовую. У меня было время, чтобы задать Квасному несколько вопросов.
– Скажите, Илья Ефимович, – спросил я, – а был ли телефонный звонок с требованием выкупа? Около часу дня?
Он пожал плечами:
– Не знаю. Я все время беседовал со своим партнером. Мне никто ничего не говорил об этом.
– Странно… Зачем тогда вообще потребовалось звонить? – недоумевал я. – Возможно, разговор записали на пленку… А может, никакого звонка и не было?
– Все может быть, – отрезал Квасной.
– Скажите, – продолжал я, – а ведь ваша нынешняя жена – не родная мать мальчика?
– Нет, – Квасной заметно нервничал. – Не родная. Его мать умерла не так давно. Я… хотел… залечить эту рану. Я думал, что женская ласка сможет хоть как-то облегчить для него тяжесть утраты… Поэтому и женился снова. Но, видимо, я поторопился.
– Да уж… Похитить собственного пасынка для того, чтобы вымогать деньги у мужа… На что они только рассчитывали? Вот для чего потребовалось столько снотворного – чтобы мальчик ничего не помнил. Ну, а из меня хотели сделать козла отпущения. Не вышло! – я рассмеялся.
Квасной достал из кармана большой платок и принялся вытирать лысину и шею:
– Ну что, скоро приедем?
– Да… Потерпите, осталось совсем немного, – успокоил я его. Мне были понятны его чувства.
Мы подъехали к дому на Фруктовой. Я поставил джип рядом с "копейкой".
Квасной грузно выпрыгнул из машины. Он широко открывал рот, словно рыба, выброшенная на берег, и тяжело дышал.
– Идите вперед, – сказал он мне, как человек, привыкший распоряжаться. – У вас пистолет, а я безоружен.
Я согласился и шагнул в подъезд первым.
* * *
Нащупав перила, я стал осторожно подниматься, держа оружие перед собой. Позади раздавалось свистящее дыхание Квасного. Он громко топал и вообще издавал много лишних звуков. Но мне было не до него; я ждал засады. Я пристально всматривался в темноту, сосредоточив на этом все свое внимание. Поэтому я не смог вовремя среагировать, когда за моей спиной послышалось зловещее металлическое лязганье. А когда до меня наконец дошло, что происходит, было уже поздно. Грянул выстрел. Меня отбросило вперед, и я упал на ступеньки, жадно хватая губами обжигающий воздух. Квасной взобрался чуть повыше; я почувствовал ствол пистолета, упертый в мой затылок; прогремел второй выстрел…
* * *
– Да… – незнакомец покачал головой, – вашей участи не позавидуешь. Однако ж вы снова проснулись?
– Да. В машине, посреди поля, под кустом. На заднем сиденьи спал мальчик. Часы показывали двенадцать. Я завел двигатель и приехал сюда. Я не знал наверняка о том, что будет дальше, но был готов ко всему. Сундук, молодая женщина, Квасной, – все они лежат здесь, связанные, – я махнул рукой за спину незнакомцу. – Но что толку? Я не могу обратиться в милицию: во-первых, моя вина слишком очевидна, а, во-вторых, Квасной очень влиятельный человек, и ему поверят скорее, чем жалкому бродяге. Просто оставить их здесь я тоже не могу. И как быть с мальчиком? У меня оставалась последняя надежда – это вы. Тогда я снова поехал к дому Квасного – и вот, привез вас сюда. Помогите! Прошу вас! Я не хочу мучиться этим кошмаром! Я не хочу постоянно погибать и лежать убитым в подъезде! Я не могу больше выносить эти ужасные пробуждения! Умоляю вас, сделайте что-нибудь! За что мне это наказание?! Помогите! Я знаю, вы можете все изменить!