На это косо смотрел Иван Михайлович и в своем терему не допускал никаких перемен и новшеств. Хоть и жил он в глуши, в лесу, но и до него доходили известия про то, что делается в Москве.
Церковному изменению, которое введено было патриархом Никоном, Иван Михайлович не сочувствовал, но и к старообрядцам не приставал, а жил особняком, молился по старопечатным книгам и по старым же требникам и служебникам заставлял служить своего сельского попа Никиту.
Волей-неволей пришлось попу Никите подчиниться требованиям богатого дворянина.
Сына своего, Владимира, Иван Михайлович не готовил к придворной службе, а записал в стрельцы.
– Молод, силен – служи воином, а под старость дадут службу поспокойнее. Служи земле и государю верой и правдою. Не забывай присяги и своего долга, а забудешь, – в ту пору и я забуду, что ты мой сын, отступлюсь от тебя.
С такими словами старик Пушкарев провожал сына на рубеж в Литву ради царской службы.
Мы уже отчасти знакомы, по какой причине молодой Пушкарев оставил службу в Москве и уехал в Литву.
Про свою любовь к боярышне Федосье Соковниной отцу он ничего не сказал. Да что и говорить, когда она сговорена и обручена с другим!
После десятилетнего отсутствия Владимир Пушкарев снова вернулся в Москву уж в чине подполковника. Свою возлюбленную застал он вдовой.
Несмотря на это, она все-таки отвергла его любовь и осталась по-прежнему вдовой, приняв тайный постриг по старообрядческому закону.
Владимиру Пушкареву одно осталось: ехать опять в Литву. Любовь и счастье его были разбиты.
Перед отъездом на рубеж он поехал предварительно к отцу в Лихоборье. Более десяти лет не виделся он со своим отцом.
«Поди, старик обрадуется мне, ведь давненько не виделись. Эх, горькая моя судьбина! Думал-гадал – в Москве свое счастье найду, но Бог не судил мне быть мужем Федосьи Прокофьевны! Так, видно, и скоротать мне свой век старым холостяком», – раздумывал Владимир Пушкарев дорогой в Лихоборье.
Глава XIII
Владимир Пушкарев покорился своей участи и ждал, что с ним будет.
Он не сопротивлялся, да и всякое его сопротивление ни к чему бы не привело. Пушкарев был один, а раскольников много.
О побеге ему и думать было нечего: изба, в которой он был заключен, всегда находилась под замком.
Если бы даже он и выбрался из избы, уйти со двора не было никакой возможности. Забор был очень высок, с заостренными кверху кольями, ворота день и ночь на замке, а ключи у игумена.
Угрозам игумена Пушкарев не придавал большого значения.
Он думал, что Гурий (так звали игумена у старообрядцев) только пугает его и, лишив его свободы, больше ничего не посмеет с ним сделать.
Пушкарев, пробыв еще день и ночь в избе, лишенной света и воздуха, почти без еды, несмотря на свое здоровье и молодость, сильно ослабел; голова у него кружилась, ноги отказывались служить, во всем теле он чувствовал боль, утомление.
Он сказал своему старику сторожу, что желает видеть игумена и говорить с ним.
– Что, или удумал покориться и принять нашу правую веру? – с любопытством спросил у него старик.
– Удумал, – коротко ему ответил стрелецкий полковник.
– Давно бы так.
– Что же, можно мне видеть вашего игумена?
– Можно.
– Так проводи меня к нему.
– Пойдем.
Раскольник привел молодого Пушкарева к игумену в ту же избу, в которой он был раньше.
– Что скажешь? – не совсем дружелюбно спросил Гурий у вошедшего Пушкарева.
– Я пришел тебя спросить…
– О чем?
– Скоро ли ты выпустишь меня из сарая?
– Где ты сидишь, это не сарай, а называется «домом испытаний»; туда мы сажаем провинившуюся и согрешившую братию, а также готовящихся к принятию нашей святой веры.
– Повторяю, когда же меня ты выпустишь?
– Это зависит от тебя самого…
– Как?
– Да так! Если ты удумал принять нашу правую веру, выпустим хоть нынче.
– Старообрядцем я никогда не буду.
– Ну тогда погибель тебя ждет… Так ты и будешь до самой смерти сидеть в «доме испытаний».
– Ты не посмеешь этого сделать!
– Весь ты, говорю, в нашей власти! Что хотим, то с тобой и сделаем, – совершенно спокойно промолвил Гурий.
– Может, тебе нужны деньги? Я дам за себя выкуп.
– Денег у нас и без твоих много.
– Так что же, старик, тебе нужна моя смерть? – громко крикнул Владимир Пушкарев, выведенный из терпения спокойным тоном старика фанатика.
– Я пекусь о твоей заблудшей душе. Соединись с нами и получишь спасение…
– Пекись о себе, а не обо мне.
– Ты сам к нам пришел и просил, чтобы мы показали тебе путь.
– Я просил, чтобы показали мне дорогу, я заблудился в лесу и…