Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская

– Зачем вернешься, когда к бане подошли?

– Ох, страшно!

– Да полно, жемчужина моя.

Баня на самом деле была близко, и корыстолюбивая старуха уже предвкушала то блаженство, когда получит от молодого боярича Пушкарева несколько серебряных монет.

Вдруг неожиданная встреча с боярином Соковниным разбила все ее мечты.

Прокофий Федорович как из-под земли вырос перед женщинами.

– Куда идете? – грозно спросил Соковнин, загораживая им дорогу.

Старуха от страха ткнулась в снег, а Феня, бледная, чуть живая, стояла перед своим отцом.

– Куда шли?

– В баню, – приподымаясь, тихо ответила старуха и невпопад.

– Да разве баня топлена?

– Топлена, государь.

– Врешь, старая ведьма!

И здоровая затрещина заставила Гавриловну снова ткнуться носом в снег.

– Домой идите!.. А я пойду и узнаю, зачем вы в баню шли…

Феня и старуха мамка, дрожа всем телом от испуга, поспешили в терем, а Соковнин направился к бане.

Объясним, как он очутился ночью на своем дворе.

Не спалось что-то Прокофию Федоровичу, и он, накинув на плечи кафтан, стал ходить по горнице. Луна ярко светила в окна сквозь промерзлые стекла. Стекла в то время ценились очень дорого и составляли чуть не редкость, но, несмотря на это, в тереме у Соковнина в окнах везде были стекла…

Вот видит он, что на его дворе мелькнули две какие-то тени. Прокофий Федорович стал всматриваться и узнал свою дочь и ее мамку.

«Вот чудо! Зачем это Феня на дворе с мамкой?.. Куда это они идут? Кажись, к бане… Зачем в такую пору? Пойти узнать…»

Соковнин надел кафтан, шапку, взял в руки трость и поспешил на двор. Он опередил Феню и Гавриловну, идя к бане по другой, ближайшей дорожке.

Отослав дочь и мамку домой, Прокофий Федорович быстро отворил дверь в баню.

Там застал он боярина Владимира Пушкарева.

«Вот оно что… ну, дочка, спасибо, уважила, к молодому парню на свидание шла… А всему виной мамка, старая ведьма, – это она свела дочь с Пушкаревым!» – думал Соковнин, грозно посматривая на молодого Пушкарева, на которого от неожиданности нашел столбняк; он так и остался с широко раскрытыми глазами и разинутым ртом.

Владимир Пушкарев, сын незнатного, бедного дворянина, терем которого находился неподалеку от богатого терема Соковнина, страстно любил Феню, которая платила ему тем же.

Познакомились и виделись они в приходской церкви Преподобного Максима, куда часто ходила Феня в сопровождении своей мамки Гавриловны.

Молодой Пушкарев был красавец собой, стройный, бравый; служил он стрелецким сотенным и был на хорошем счету у начальства. Всем бы взял парень, и нравом, и красой, и молодечеством, – одно его лихо – рода незнатного и достатков у него не было.

Мог ли стрелецкий сотник питать надежду, что богатый дворянин Соковнин выдаст за него свою любимую дочь?

А Феня с радостью пошла бы под святой венец с молодым стрельцом Пушкаревым, но это было не в ее воле.

Кого отец выберет ей в мужья, с кем благословит под венец – с тем и ступай.

Выбрал красавице Фене отец в мужья старика Глеба Морозова, с ним волей-неволей и приходится ей стать рядом под святым венцом.

– Здорово, господин стрелец-удалец! Как это ты не в урочный час ко мне в гости припожаловал, да не в терем, а в баню? Может, как ненароком сюда попал? – полунасмешливо-полусердито спросил Соковнин. – Да и пришел ты, добрый молодец, ко мне не в ворота, а через изгородь, как вор.

– В твоей я воле, боярин, делай со мной что хочешь, – несколько придя в себя, проговорил Владимир Пушкарев.

– Зачем пришел, сказывай! – крикнул на него Прокофий Федорович.

– Что же, скрывать теперь нечего – на свидание с твоей дочерью пришел.

– Спасибо за откровенность… Давно ли ты с ней слюбился!

– С лета…

– Что же сватов ко мне не заслал дочь сватать?

– Боялся – не выдашь.

– Догадлив…

– Прокофий Федорович, отдай мне в жены Феню, за это я готов в кабалу к тебе идти, – с мольбой в голосе промолвил Пушкарев,

– Опоздал, брат.

– Как?

– Да так… моя дочь будет женой, только не твоей.

– А чьей же?

– Боярина Глеба Ивановича Морозова.

– Неужели правда? – не спросил, а простонал молодой стрелецкий сотенный.

– Врать не стану, недельки через две на свадьбу приходи! А теперь той же дорогой, которой пришел, уходи. И горе тебе будет, если ты хоть едино слово кому скажешь, что с дочерью моей слюбился.

– Наша любовь, Прокофий Федорович, чистая, честная, – тихо сказал Пушкарев.

– В том твое и счастье, а если бы ты дерзнул посягнуть на честь девичью, я задушил бы тебя, как собаку! – грозно крикнул старик Соковнин.