Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская

– Прости, Прокофий Федорович, – идя к двери, сказал молодой Пушкарев.

– Стой… Даю тебе совет, стрелец молодой, из Москвы уехать куда подальше. Для твоей пользы говорю…

– Слушаю… к рубежу проситься стану…

– И хорошо сделаешь! Прощай…

Через две недели после описанного в одной из московских церквей происходило венчание именитого боярина Глеба Ивановича Морозова с дочерью дворянина Прокофия Соковнина.

Жениху было за пятьдесят лет, а невесте – всего семнадцать.

Морозов, стоя под венцом, сиял довольством и счастьем, а Феня, бледная, с распухшими от слез глазами, была как к смерти приговоренная.

Брачного пира или вечера в богатом и большом тереме у боярина Глеба Морозова не было, были только одни родичи и близкие люди…

В эти две недели у молодого Пушкарева и старухи Гавриловны, мамки Фени, тоже произошли перемены.

Первый по доброй воле упросил стрелецкого начальника, чтобы он послал его к рубежу, к Литве, а вторая была сослана Прокофием Федоровичем в его самую дальнюю вотчину – Гавриловна была разжалована из мамок в простую скотницу.

Глава III

– Фенюшка, жена моя разлюбезная, об одном прошу тебя: не срами ты моих седых волос, не клади пятна на мой славный род!

Так говорил боярин Глеб Иванович Морозов своей молодой жене по прошествии года после венчания, посматривая на нее своими добрыми глазами ласково и любовно.

– Боярин Глеб, я не понимаю тебя! Ума не приложу, про что ты говоришь!

– Я стар, Феня…

– Так что же?

– А ты молода, пригожа…

– Не знаю, зачем про все это ты говоришь? Зачем? – вспыхнув, сердито промолвила боярыня Морозова.

– Предостеречь тебя хочу, моя сердечная…

– От чего?

– От греха.

– Да от какого? Говори ты толком, Глеб Иванович.

– Или не понимаешь?

– Не понимаю!

– Без любви ты шла за меня, Фенюшка, я это знаю… И теперь ведь не любишь? Да я любви твоей и не требую. Молодой полюбить старика трудно. Только об одном, мол, прошу: будь мне верна. Будь верна тем клятвам, что клялась ты в храме Божием, когда стояла со мной рядом под святым венцом.

– Вот ты о чем говоришь…

– Это для меня все, Феня.

– Будь спокоен, боярин, над твоей любовью я не посмеюсь, седых волос твоих не осрамлю и клятву венчальную не нарушу.

– Спасибо, Фенюшка, спасибо, родная. Я так и знал, что пожалеешь ты меня, старика.

Боярин крепко обнял и поцеловал свою молодую жену.

А на другой день после разговора боярина Глеба Морозова с молодой женой, в поздний теплый летний вечер, в его саду боярском происходил у боярыни Федосьи Морозовой другой разговор, только не с мужем – он отсутствовал, поехал на богомолье, – а со стрелецким сотенным Владимиром Пушкаревым.

– Зачем пришел-припожаловал? – хмуря свои соболиные брови, сердито спросила боярыня-красавица у Пушкарева.

– Чай, знаешь зачем, – тихо ответил ей молодой стрелец.

– Нет, не знаю.

– Соскучился… взглянуть на тебя пришел. И ради любви к тебе пришел я не в ворота, а через изгородь, как вор, как тать ночной…

– Вот как! Спасибо за любовь, – холодно проговорила Федосья Прокофьевна.

– Что, боярыня, неласково со мной говоришь?

– Уж как умею… Только опять тебе скажу: напрасно ты пришел.

– Боярыня… Феня моя…

– Не моги так звать меня. Я для тебя не Феня, а Федосья Прокофьевна! – сверкнув гневно своими красивыми глазами, промолвила боярыня.

– Неужели ты меня забыла, разлюбила?

– А ты меня все помнишь, все любишь?

– Сильнее прежнего! – с жаром ответил молодой стрелец.

– Напрасно, – спокойно заметила красавица.

– Как так напрасно?

– Да так… От живого мужа замуж выйти за тебя нельзя, а любовницей твоей я никогда не буду. Так ты это и знай.

– Феня…

– Опять?

– Прости, Федосья Прокофьевна, обмолвился.

– То-то! Помни! Что было, то прошло и ковыль-травой заросло.