Приключение Горохового Гномика

– Э-эх! – огорчился клоун Стручок. – Так что же мне делать? Я не могу не корчить новые рожицы.

– Это почему же? – не поверил Гороховый Гномик.

– Клоун должен корчить рожицы. Но если он будет корчить всегда одни и те же рожицы, он быстро надоест зрителям и растеряет своих поклонников.

– И для этого ты выкорчиваешь новые рожицы?

– Именно для этого, – подтвердил клоун Стручок.

– А как ты запоминаешь свои новые рожицы?

– С трудом запоминаю, – признался клоун, – мне приходится сотни раз корчить одну и ту же рожицу, чтобы запомнить её.

– Нелегко тебе, – примирительно согласился Гороховый Гномик.

– А иногда бывает так, что я целый день корчу какую-нибудь новую смешную рожицу, а на утро совсем не помню, как я её корчил.

– И тебе приходится опять начинать заново? – сочувственно поинтересовался Гороховый Гномик.

– Ага.

Клоун Стручок отвёл глаза и задумался.

– А иногда совсем не хочется ничего выдумывать, – признался он. – Вот, думаю, возьму сейчас и скорчу страшную рожу. На зло!

– И что? Корчишь?

Клоун Стручок глубоко вздохнул.

– Не умею я корчить страшные рожи.

– Совсем-совсем?

– Совсем-совсем… – тут клоун Стручок глубоко вздохнул ещё раз. – Я не создан для трагедии или драмы. Я могу только в комедии играть.

– А играть – это как? – задумчиво поинтересовался Гороховый Гномик.

– Что значит – как? – не понял клоун Стручок.

– Ну, когда ты играешь, что ты делаешь?

– Как что? Я корчу смежные рожицы.

– Погоди! – рассудил Гороховый Гномик. – Это когда ты репетируешь, ты корчишь смешные рожицы…

– Ну да! А репетиция – это и есть игра. Просто репетировать можно целый день, а играешь на сцене только один раз за вечер.

– А я-то думал… – разочарованно сказал Гороховый Гномик.

Клоун Стручок обиделся.

– Если не репетировать, то на сцене делать нечего, – насупившись, объяснил он, – так как убедительно сыграть не получится.

– Это мне понятно, – согласился Гороховый Гномик, – но я думал, что ты не только корчишь смешные рожицы, когда играешь…

– Да? И что же я ещё делаю? – ехидно спросил клоун Стручок. – Отбиваю щелбаны? Ставлю подножки? Бью пощёчины? Над этим уже никто не смеётся. Кукольный театр Карабаса-Барабаса давно никому не интересен.

– Да нет… – горячо отмахнулся Гороховый Гномик от страшного и незнакомого слова «карабасабарабаса». – Я думал, что ты не только корчишь смешные рожицы, когда играешь, но и танцуешь, или поёшь смешные куплеты.

– Это называется водевиль, – примирительно сказал клоун Стручок. – Я бы рад сыграть водевиль, но тогда мне необходимо, чтобы кто-то сочинил для меня смешные куплеты, так как сам я сочинять не умею.

– А ты пробовал?

– Сто раз пробовал, – подтвердил клоун, – ничего хорошего не получается.

– А почему ты так решил?

– Вот и Роберт Робертович тоже говорит, что мои куплеты – чепуха.

– А спой мне что-нибудь из того, что ты сам сочинил, – попросил Гороховый Гномик.

– А ты не будешь смеяться? – взволновался клоун Стручок.

– Не буду, не буду, – повертел головой Гороховый Гномик и чуть не уронил с неё зелёный колпак.

– Ну, хорошо.

Гороховый Гномик обрадовался и приготовился слушать.

– Только ты не смейся, – напомнил клоун Стручок.

Он откашлялся, а потом тихо и стеснительно запел куплет собственного сочинения:

Однажды глупый пи?нгвин

Арбузом подави?нгвин.

И косточкой арбузной

Он был переконтузный.

Гороховый Гномик слушал клоуна Стручка с медленно расплывающейся улыбкой. Наконец он засмеялся так громко, и так заливисто, что впору было схватиться за живот, броситься на травку-муравку и заколотить по ней голыми пяточками.

Клоун Стручок насупился.

– Ты обещал, что не будешь смеяться, – пробурчал он, обидевшись на Горохового Гномика.

– Погоди, – продолжал смеяться Гороховый Гномик. – Погоди, брат Стручок, – примирительно увещевал он его, – ведь это был смешной куплет?