Света, я вернулся!

Зал одобрительно зашумел, а потом гулко загремели овации. Среди оваций были слышны выкрики:

– Васька, молодец!

– Ну, ты даешь, Василий!

– Не посрамил честь факультета!

Смущенно улыбаясь, Василий взял грамоту, негромко пробормотал декану «спасибо» и пошел к своему месту.

Необыкновенно яркая, привлекательная и раскрасневшаяся Светлана уже ждала его, и, как только он опустился на место, поцеловала в щеку. И тут же, засмущавшись, стала стирать помаду со щеки, тогда как окружающие одобрительно смеялись над ними.

Серега, с которым они были друзьями не разлей вода с первого курса, нахально подмигнул левым глазом:

– Проставляешься!

– Ему нельзя – завтра он будет занят! – попыталась ответить за Василия Светлана.

– Знаю, знаю, чем он будет завтра занят, – ухмыльнулся Серега, – но это завтра. А сегодня – наш день!

– Да, да, да – поддержал Серегу известный проныра и юморист Эдик Кузинский, – сегодня мы и так гуляем в кафешке, вот там и проставишься.

***

– Не плачь, Петенька, не плачь, – сейчас попку вымоем и в сухое переоденем, – сказал низкий женский голос.

Я не мог понять, что бы это означало – вроде бы не реанимация, какой то Петенька – меня же Васенька, по крайней мере, надо называть. Что ж, коли сделать ничего невозможно, покоримся судьбе и подождем разрешения ситуации.

Меня вернули то же положение, как и до процедур: я лежал на спине и снова созерцал потолок.

***

Эдик умел ждать – ждать и добиваться успеха. Он был не семи пядей во лбу, но целеустремленным и настойчивым. Этими качествами он компенсировал свое тугодумство и тяжело дававшуюся учебу – что в школе, что в институте. Про таких говорят – задом берут.

Вот таким он и был с рождения – твердозадым.

Ростом Эдик не вышел – чуть ниже среднего, но был хорошо сложен, его глубоко посаженные карие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, привлекали девичьи взгляды, а уж пшеничные волосы вообще его делали неотразимым. Так втайне думал он сам. Ну, и нередко видел это в реальности.

Дополнением ко всему служила его начитанность и хорошо подвешенный язык – он не чурался моментальных знакомств с девушками и раздавал комплименты направо и налево. Что, конечно же, благосклонно воспринималось прекрасной половиной человечества.

В тот далекий сентябрьский день Эдик Кузинский решил помочь Ваське – своему другу по общаге. Втайне от Василия он подошел к Светке и раскрыл ей тайну друга. Светлана зарделась, промолчала, но просьбу Эдика запомнила.

Конечно же, и до этого она не раз и не два замечала Василия в коридорах института, невольно ловила его взгляд украдкой, но не придавала этому значения. И тут, отмотав время назад, она осознала, что в этом парнишке есть что-то этакое, какая-то скрытая непонятная сила, обаяние, что ли. Она не догадывалась – что именно это могло быть, и решила подождать – не торопить события.

Своими переживаниями она, конечно же, поделилась с Ольгой, однокурсницей. Та одобрила выбор подруги и шепнула, что отойдет от нее на одной из перемен, чтобы не мешать знакомству. Тактика сработала только на третий раз.

В перерыве между парами Светлана стояла в лекционном зале и смотрела на осеннюю Москву, на серое небо, моросящий дождь и оранжево-красный огонь осенней листвы. Она ждала, что он подойдет и разрешит, наконец, это томительное ожидание.

Сзади едва пахнуло ветерком, горло сжал неожиданный спазм, бешено застучало сердце, – Светлана, не выдержав, резко повернулась – но это была Ольга:

– Я видела его, мнется, сгорает, ходит туда-сюда, жди его, отвернись – он придет, вот увидишь. Не оборачивайся, – громко прошептала она, вновь отходя в сторону.

Но ждать она больше не могла – повернулась: его хрипловатый баритон обрушил ее сердце:

– Скажите, нет ли у Вас каких либо препятствий для знакомства с одним молодым человеком?

***

Для них, нашедших друг друга, сентябрь, октябрь, ноябрь того года не существовали как таковые – это был просто период сумасшествия, полного взаимопроникновения двух родственных душ и тел, неосознанного понимания краткосрочности сладостного бытия.

Он, отслуживший армию парень, был первым во всем истинно мужском, но не был дамским угодником.

Она, скромница, отработавшая телятницей на ферме у матери в Кондопоге, в Карелии, была хороша в труде, была швеей-мастерицей, не избалована вниманием.

И никто из них в те счастливые моменты не задумывался над тем – а зачем, собственно говоря, судьба свела их вместе, почему они подошли друг к другу, как ключ подходит к замку?

Собственно, глупо спрашивать – а кто из молодых пар задаются этим вопросом, они просто пользуются даром судьбы и все.

Но это не тот случай, о котором можно было бы забыть – кто знает, на какие испытания поведет судьба Василия и Светлану.

***

Василию не спалось, он лежал на спине и смотрел в потолок, освещенный желтым светом фонаря с улицы. Лежал по-прежнему недвижим, руки и ноги были как будто связаны, – он мог пошевелить только пальцами. С правой стороны он улавливал размеренное дыхание спящего человека:

– Сиделка, – подумал Василий и успокоился: значит все под контролем.

Поскольку времени у него было предостаточно, он предался воспоминаниям. По какой-то причине у него в памяти всплыл интересный эпизод, случившийся с ним еще на третьем курсе института.

Все его интересы в период учебы всецело были отданы мотоциклам, багги и картам: при институте была своя команда по мотоциклетному спорту, Василий азартно предавался этому увлечению, участвовал во многих соревнованиях, как в Москве, так и на выезде.

Светлана же интересовалась йогой и восточной философией, несколько раз в месяц посещала эти занятия, проходившие невдалеке от однокомнатной квартирки, где они проживали вместе с Василием.

Эта квартира на третьем этаже простой хрущевки на Юго-Западе Москвы досталась Светлане совершенно случайно, вследствие стечения обстоятельств.

Начиная с первого курса, Светлана как минимум раз в неделю пила чай с пирожными со своей родной теткой по материнской линии Анфисой Степановной Захаровой. Анфиса приходилась младшей сестрой матери Светланы и жила в Москве уже лет двадцать после отъезда из Кондопоги.

Никого особенно близкого в Москве у молодой студентки не было, ей очень не хватало семейного уюта и доверительных бесед, что она и получала от тетушки.

Этот привычный ритуал продолжался насколько лет, вплоть до того момента, когда тетка Анфиса специально не пригласила племянницу для разговора.

Они сидели на тесной кухоньке, обставленной стандартным советским гарнитуром. На небольшом столике, покрытом неброской светло-синей клеенкой в клеточку, стояла открытая картонная коробочка с тортом «Птичье молоко», блюдечко с нарезанными дольками лимоном, сахарница, заварочный чайник и две чайных чашки. На газовой плите, закипая, уютно сипел чайник.

Заметно волнуясь, Анфиса Степановна начала разговор:

– Светочка, милая, я тут, – ее голос задрожал, – это… хочу тебе сказать важную для меня вещь.

Светлана удивленно смотрела, на тетушку, не понимая причину ее волнения. Округлое лицо Анфисы Степановны выражало крайнюю степень возбуждения – ее зеленые, малахитовые глаза были широко открыты, губы дрожали, щеки порозовели.

– Я выхожу замуж, – смущенно наклонив голову, тихо сообщила тетушка.