Закон проклятого

Снаружи бледное солнце понемногу затмевало своими лучами звезды. Правда, все равно света было пока недостаточно для того, чтобы подробно рассмотреть окружающую обстановку. Хотя чего ее рассматривать? Лежишь себе, тебя везут куда-то, рядом труп или несколько трупов. Существенная ли разница, один мертвец рядом с тобой или несколько?

Внезапно грузовик дернулся, словно животное, попавшее в ловушку. Снаружи прострекотала очередь, дырок в тенте стало больше. Ровная линия новых звезд пересекла тент, грузовик вильнул вправо… и темный мир перевернулся с ног на голову…

Он упал на тент и больно ударился головой о что-то твердое. Вдобавок на него навалилось чье-то вонючее тело, что придало ему сил. Он рванулся, оттолкнул безвольный источник зловония и пополз по направлению к небольшой дыре, образовавшейся в тенте, в надежде разодрать ее побольше и вывалиться наружу.

Ему оставалось проползти не больше метра, когда дыра вдруг расширилась без его помощи?–?тент с характерным треском распороло лезвие ножа. После чего в образовавшийся разрез просунулась чья-то смутно знакомая рожа, разинула рот и заорала мерзким голосом:

– Ррррота, подъем! Стррроиться на утррренний час физических занятий!!!

Темнота вздрогнула?–?и пропала, рассеченная резким светом… Взошедшего солнца? Нет. Нескольких электрических лампочек, одновременно зажегшихся под потолком казармы…

Сон расплывался, нехотя выпуская его из своих объятий. Другая реальность?–?страшная, чуждая, но почему-то родная?–?слишком медленно растворялась в настоящем, пропахшем тяжелым солдатским потом, дешевым сапожным кремом и вонью больших коричневых тряпок, которыми драят полы казармы солдаты первого года службы.

– А тебе что, душарра, особое приглашение?

Удар тяжелым сапогом сбросил его с узкой солдатской койки. Еще не придя в себя со сна, он умудрился по-кошачьи перевернуться в воздухе и приземлиться на четыре точки. Это спасло его от удара головой о прикроватную тумбочку, но еще больше разозлило дембеля.

– Ишь ты, сука, какой верткий!?–?удивленно произнес тот, обходя двухъярусную солдатскую койку. – Как дрыхнуть?–?так мы всегда первые. А как законную калабаху огрести?–?так мы косим даже во сне? Нет уж, душок, получи заслуженное!

Второй удар был направлен точно в живот. Так бьют футбольный мяч, снизу вверх, чтоб на носок пришлась основная сила, от которой мячик летит высоко-высоко, прямо к черному, звездному небу из сна, клочья которого все еще слабо колыхались там, под потолком, рядом с электрическими лампочками.

Когда ты еще не до конца проснулся, случается, что некоторые движения происходят рефлекторно. Вот и сейчас он чисто на рефлексе слегка отклонился в сторону. При этом сапог дембеля ударил левее, под мышку…

Он и сам не понял как так получилось, что нога в сапоге оказалась плотно зафиксированной между рукой и телом. И, наверно, от неожиданности, а может, по инерции от удара, он резко отклонился назад.

Хрясь!

Отъевшаяся на ворованных с кухни харчах морда дембеля с размаху впечаталась в стальной край койки второго яруса. После чего, не удержавшись на одной ноге, дембель как подкошенный рухнул на пол, заботливо покрытый «духами» в прошлом месяце защитной краской. На темно-оливковую зелень досок обильно плеснуло красным из расквашенного носа.

– Т-ты!!! Урод грёбаный!!!?–?прохрипел дембель, тяжело поднимаясь с пола и утирая нос рукавом нового хэбэ, только вчера выменянного у каптерщика на ящик тушенки. – Писец тебе, душара! Мыль веревку, падла вонючая!

* * *

У него было простое имя?–?Иван. Изначально, с рождения… Потом у него было много имён. Вначале?–?глупые и обидные прозвища в школе, так как дети не любят тех, кто держится особняком, не желая пакостить учителям или вместе с одноклассниками мучить пойманную кошку. Потому сверстники мстили?–?когда подло и исподтишка, а когда набросив на голову пальто и навалившись кучей и молотя в два десятка маленьких, детских, злых кулачков. Дети жестокий народ. Впрочем, когда они вырастают, мало что меняется.

Потом была армия, в которой для молодых солдат, кроме «дух» и «урод», других имён не существует. А вот если «дух» и «урод» ещё и подчеркнуто избегает общества сослуживцев, так как не курит, не пьет дешевую водку и не любит воровать без особой надобности, – вот тогда ему приходится уж совсем туго.

Его били. Его били утром, днём, вечером и ночью. За то, что плохо вымыл пол, за то, что не выпросил у гражданских, работающих в полку, пару сигарет для «дедушки», за то, что слабее, за то, что родился в центре Москвы, а не в сотне километров от Кольца, и просто так, оттого что можно ударить безнаказанно. Его били всегда толпой, так как один на один делать это было опасно. Не потому, что он умел драться. Просто порой случалось так, что тот, кто пытался избить его, сам неловко оступался и падал, причем сильно и больно… Однажды его били особенно жестоко, и здоровенный дембель сломал ему руку. Провалявшись в госпитале несколько месяцев, он вернулся в часть. И всё началось сначала.

Он терпел. И медленно сходил с ума. Он почти разучился говорить. Да здесь этого и не требовалось. Достаточно было вовремя буркнуть «Есть!» или «Так точно!», приложить руку к потертой пилотке?–?и к солдату не было бы никаких претензий. Но часто слишком болело избитое тело, отказывался нормально работать измученный бессонными ночами мозг и голодные спазмы постоянно терзали желудок, заворачивая его в тугую, ноющую спираль. И потому двигался и соображал он медленнее своих сослуживцев, получая львиную долю пинков и зуботычин. Он не умел заводить друзей на кухне, не умел втираться в доверие к офицерам, не умел и не хотел учиться выживать в болоте животной силы и животного страха, который называется человеческим обществом.

Правда, на втором году службы в тёмном царстве муштры и дедовщины появилось светлое окно.

По воскресеньям в части крутили кино. И вот там, в провонявшем потом, плесенью и дохлыми крысами клубе, на потрескавшемся от старости экране он как то увидел парня, который всеми частями мускулистого тела разбрасывал в стороны многочисленные шайки всяких разных хулиганов. Он видел все это и раньше, в той, другой, гражданской жизни, правда, тогда все это не имело для него ни малейшего значения. Но вдруг именно здесь, именно сейчас, под свист ног маленького экранного героя, внезапно родилась вполне серьезная цель: не надеясь на случайность, любой ценой научиться отвечать ударом на удар, стать сильнее, ибо в любой примитивной стае острые зубы ценятся гораздо выше самого изощренного ума. Во всяком случае, применяют их намного чаще.

И начались отжимания на кулаках после отбоя уже не ради увеселения «дедушек», а ради той самой великой цели. Рядом с ним во время этих импровизированных тренировок всегда стоял пузырек с нашатырным спиртом на случай потери сознания от истощения, бессонных ночей и полученных накануне побоев. Он вешал на стену лист бумаги и колотил по стене до тех пор, пока бумага не пропитается кровью из разбитых кулаков. Он зажмуривал глаза и, стоя по ночам на тумбочке дневального, медленно пилил тупым штык-ножом собственную руку. Ему зачем-то это было нужно. Может быть, он сходил с ума. А может быть, через боль ему открывалось что-то неподвластное пониманию храпящих на койках здоровенных от природы парней, родившихся (по их разумению) именно там, где рождаются настоящие люди?–?за сотню и далее километров от притягательного и ненавистного Кольца.

И он, стиснув зубы, продолжал резать собственную плоть, а потом тщательно затирал кровавую лужу на полу вонючей туалетной тряпкой.

А потом в полк пришел приказ об увольнении, и тот самый «дедушка», когда-то сломавший ему руку, засобирался домой. Отутюженная парадка с аксельбантами и купленными значками, новый голубой берет и начищенные до блеска прыжковые сапоги со шнурками были торжественно упакованы в чемодан, и с легким сердцем окончивший службу дембель покинул ворота части.

Офицер, обязанный сопровождать дембеля до вокзала, отойдя от КПП метров двести, торжественно распрощался с подопечным, а сам побрёл к очередной любовнице.

Но новоиспеченный гражданский человек не остался без эскорта. За ним крался тот самый занюханный «дух», которого так приятно было безнаказанно лупить чем попало и днем и ночью?–?правда, на всякий случай держась при этом второй рукой за что-то надежно-неподвижное.

Желая срезать путь, дембель свернул на узенький тротуар между домами. Серые потрескавшиеся здания нависали над его головой, и в вое предгрозового ветра чудился скрип их ржавых арматурных скелетов, словно вот-вот готовились они сомкнуться крышами и рухнуть, похоронив под собой хрупкое человеческое тело. Но дембель не смотрел вверх и не оглядывался, торопясь успеть на вокзал до начала ливня. И потому не заметил приближающуюся сзади тень.

Удар по затылку был неожиданным. Дембель на мгновение отключился. Серый в выбоинах асфальт бросился ему в лицо и больно ударил по нижней челюсти. Парень тряхнул головой, быстро перекатился на спину и увидел на фоне хмурого неба тщедушную фигурку с перекошенным от злобы лицом и куском арматуры в руках.

– Ну, душара!

Дембель попытался вскочить, но железная палка с размаху ткнула его в грудь. Однако два года в десанте прошли не зря. Падая, дембель схватился за нее, рванул на себя?–?и столичный «дух», увлекаемый инерцией, свалился на него.

– Ты у меня, сука, узнаешь, что значит умереть, ни разу не потрахавшись, – здоровенный парень, перехватив инициативу, схватил «духа» за шиворот и стал бить его лицом об асфальт. Но тупая боль в затылке заставила его на секунду разжать руки и прекратить экзекуцию. – Счас, сука, счас я отдохну, а потом засуну твою арматурину тебе же в пасть, – задыхаясь, прошипел дембель, на секунду отпуская свою жертву.

…Иван лежал на мостовой. По его лицу из рассеченного лба тёплой струйкой бежала кровь, заливая левый глаз и капая на серый булыжник. Он не чувствовал боли. Вернее, боль была, но сейчас её задвинуло на задворки сознания новое, странное ощущение, приближение которого он чувствовал по ночам на тумбочке дневального, вонзая сталь в свое тело. Но тогда оно лишь обдавало его своим ледяным дыханием?–?и уходило обратно в темноту ночи. А сейчас…

Внутри его тела ворочалось что-то тяжёлое и чужое. Оно мешало дышать, давило на лёгкие, и на миг Ивану показалось, что ледяное щупальце скользнуло вверх по позвоночнику, обожгло холодом затылок и влажно коснулось мозга. А потом всё вдруг опять исчезло куда-то и стало удивительно легко.

Дембель так и не понял, что случилось. Последнее, что он видел в жизни, был короткостриженый затылок ненавистного «духа» и низкое серое небо, наконец-то разродившееся дождем. «Не успел я на вокзал», – пронеслось в голове дембеля. Он действительно опоздал… Рванувшийся вверх с окровавленной мостовой тщедушный столичный заморыш вырвал зубами горло своего мучителя…

Следствия фактически не было. В городе, где стояла воинская часть, по ночам на улицах свирепствовали молодежные банды, которые то делили между собой районы, то громили коммерческие магазины, то агитировали прохожих вступать в их ряды, а то и убивали порой этих самых прохожих в назидание сомневающимся. Ну и понятно, что ни правоохранительные органы, ни руководство части в тщательном расследовании по факту смерти простого сельского парня были не заинтересованы. И тем и другим оно подрывало показатели и не способствовало ни повышению рейтинга, ни прибавке к зарплате. Так что следствие прошло формально, глубоко никто не копал и смерть дембеля спокойно списали на деятельность воинствующей молодежи. А на разбитое лицо столичного «духа» никто не обратил внимания и тем более не удосужился увязать сей факт с убийством?–?окровавленные физиономии молодых солдат были в части явлением привычным и не вызывавшим лишних расспросов. Так что все быстро забыли о странной смерти дембеля.

Кроме одного человека.

Иван по ночам видел один и тот же сон?–?тело с разорванным горлом в луже крови на серой мостовой. Он снова пытается выплюнуть откушенное горло, но нервный спазм не позволяет раздвинуть челюсти, и кусочек окровавленного мяса проскальзывает в пищевод…

Вкус крови на губах и ощущение чего-то чужого в желудке преследовали его несколько дней. Потом стало легче. И не только потому, что чужая человеческая плоть перестала раздражать внутренности. Он сам стал другим, и сослуживцы безотчетно сторонились его, видимо где-то на уровне подсознания чувствуя темную ауру убийцы…

Но относительно спокойная жизнь Ивана, не омрачаемая излишним чужим вниманием к его персоне, продолжалась недолго…

Прежнего командира взвода, уволившегося из армии, сменил новый.

Старший лейтенант Калашников, только что вернувшийся с очередной неофициальной войны, был молод, силён и энергичен. Вдобавок ко всему у лейтенанта имелось весьма часто встречающееся среди профессиональных убийц психическое отклонение. Он был, что называется, «припавшим на кровь». Рассказывали, будто на войне он частенько подводил пленного к краю пропасти, клал ему в карманы по лимонке, выдергивал чеки и сталкивал вниз, наблюдая, как взрывается летящее тело, превращаясь в воздухе в кровавое облако.

Немалые деньги выигрывал он в «афганскую рулетку». Ложился ничком, выдергивал чеку у гранаты и ставил её на донышко, как раз напротив макушки. Малейшее отклонение смертоносного снаряда в сторону?–?и взрывом лейтенанту напрочь снесло бы затылок. Но, видать, у того было три жизни.

Рассказывали, что в деревни противника он старался врываться первым и перед тем, как зайти в хижину, никогда не кидал туда гранат и не прочесывал её из автомата, как другие. Он просто заходил туда с ножом. И всегда выходил обратно.

Вот такого взводного послал Бог или дьявол Ивану на втором году службы. Калашникову было наплевать, кто дембель, а кто «дух». Он мог весь день держать взвод без воды и пищи под палящим солнцем на укладке парашютов, не позволяя не то что снять сапоги, но даже расстегнуть ворот. Сам он, привыкший в горячих точках и к холоду, и к жаре, и к питьевому режиму, всегда в начищенной и наглаженной форме шагал вдоль плаца и приговаривал:

– Вот таким образом, товарищи солдаты, из вонючего дерьма либо выковываются настоящие десантники, либо оно сгнивает окончательно, и, кроме вони, от него ничего не остается…

Ивана лейтенант невзлюбил сразу и всерьез, хотя родом взводный был тоже из столицы, а в армии, как известно, принято покровительствовать землякам независимо от званий.

Но не в этом случае.

Если остальным солдатам Калашников просто отравлял жизнь, то земляка он, видимо, решил «достать» как следует. Бесконечные наряды на кухню чередовались с бессонными ночами на тумбочке дневального. Малейшие провинности Ивана замечались и наказывались. Мытьё туалета стало почти что ежедневной его обязанностью, причем Калашников сам проверял качество уборки, проводя по полу своим стерильным носовым платком. И если на нём появлялось пятнышко?–?новая уборка и новые наряды. Свои «воспитательные меры» лейтенант мотивировал тем, что, мол, «все равно эти дохляки не тянут на настоящих мужиков. Так пусть хоть очко научатся драить качественно…»