Закон проклятого

Но иногда прибавлял:

– Хотя бывают исключения. Это когда дерьму надоедает быть дерьмом, и оно превращается в камень. Правда, думаю, это не ваш случай, товарищ солдат. Вам суждено быть дерьмом до конца жизни.

И вот однажды, когда Иван уже начал после отбоя проваливаться в свой?–?и только свой мир снов, так похожих на другую реальность, в его койку врезался каблук лейтенантова сапога:

– Ты сегодня мыл туалет?

«Как будто не знает, гад, сам же в третий раз в наряд поставил…»?–?подумал Иван, вырываясь из мягких объятий сна, а вслух пробормотал:

– Так точно…

Перед его носом возник платок, измазанный полосами блеклых серых разводов.

– Вставай и перемывай. А после?–?ещё два наряда вне очереди.

Накопившаяся злоба поднялась от солнечного сплетения и выплеснулась наружу свистящим шепотом…

– Да пошёл ты на хер, лейтенант…

Калашников, казалось, на секунду задумался. Платок мерно закачался перед носом Ивана, словно метроном, отсчитывающий секунды перед взрывом. Потом тихий голос произнес:

– Встать, товарищ солдат…

Иван, трясясь от ярости, подчинился.

– Одевайтесь.

Иван стал медленно одеваться, ожидая начала привычной экзекуции: «Отставить, отбой, сорок секунд подъем…»

Лейтенант молча стоял, смотрел и ждал, заложив руки за спину и перекатываясь с каблуков на носки.

– За мной, товарищ солдат.

Калашников повернулся и направился к двери.

«На губу[1 - Здесь и далее: значение непонятных слов и специфических выражений можно посмотреть в словаре, размещенном в конце данной книги.]… Ну и хрен с ним, отсижу, хоть не видеть несколько дней этой рожи», – думал Иван, выходя из казармы вслед за лейтенантом.

Лейтенант шёл впереди, не оглядываясь. Они зашли за угол. Иван зло дышал сквозь зубы в камуфлированную офицерскую спину.

«Ведь не спится паскуде, носит его по полку, сволоту такую. Ни себе ни людям спать не даёт…»

Тягостные размышления прервала страшная боль в солнечном сплетении. Иван схватился за живот и упал на колени. Новый удар по затылку швырнул его лицом в землю. Он задергался как червь, извиваясь на асфальте и пытаясь протолкнуть в легкие глоток воздуха. Безуспешно. Иван понял, что сейчас тут же и сдохнет, рядом с раздавленным «бычком» дешевой «Примы» у лица.

Но сдохнуть ему не дали.

Его как котенка схватили за ворот застиранной хэбэшки и чем-то тяжело хрястнули по спине. Легкие судорожно сократились, он с хрипом втянул в себя воздух и тут же снова упал на асфальт, захлебываясь слюной и желчью.

Когда туман в голове рассеялся, Иван увидел у своей щеки носок начищенного офицерского сапога.

– Вставайте, товарищ солдат, – раздался над головой насмешливый голос. – Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Сумел послать на хер офицера?–?сумей ответить…

Иван поднялся на трясущихся от слабости ногах. Лицо лейтенанта уродливым, расплывчатым пятном маячило впереди… Дурнота тяжелыми волнами ворочалась в мозгу, выворачивала наизнанку желудок. Все плыло перед глазами… Вдруг на какую-то долю секунды Иван увидел, как над офицером нависла громадная, прозрачная тень…

– Собака ты бешеная, Калашников. И сдохнешь как собака…

Новая волна боли скрючила Ивана. Теперь лейтенант бил его расчетливо, не позволяя потерять сознание, ладонями по болевым точкам, так как грамотный удар ладонью в нервный узел не оставляет синяков, но при этом превращает человека в орущий ком немыслимой боли.

Через несколько минут избиение, наконец, прекратилось, но тело Ивана продолжало самопроизвольно сокращаться, суча сапогами по асфальту, как будто невидимый двойник лейтенанта все еще продолжал экзекуцию.

– Может, я и сдохну как собака. Но вы, товарищ солдат, сдохнете раньше…

Калашников, морщась, стирал платком кровь с сапога. Его подчеркнутая вежливость, столь резко отличающаяся от привычного офицерского мата, действовала на солдат гипнотически, как шипение удава на мартышек. Но только не в этом случае.

Ивану казалось, что он во все горло кричит: «Я убью тебя, тварь! Я выгрызу тебе глотку, как тому ублюдку!» Но он лишь хрипел, катаясь по земле. Старший лейтенант Калашников слишком хорошо знал свое дело.

Немного полюбовавшись на результат своей воспитательной работы среди личного состава, лейтенант повернулся и направился к воротам КПП. Мыслей не было никаких. Он и так знал?–?теперь этот отброс будет любить его, как родного, и по первому требованию вылижет не только сортир, но и его, лейтенантову, задницу. Русского человека слишком долго приучали боготворить своих мучителей…

Но, не дойдя нескольких десятков метров до КПП, он вдруг услышал за спиной приближающийся яростный топот сапог… И удивленно обернулся.

Только что валявшийся у его ног полудохлый земляк бежал на него, накручивая на руку солдатский ремень. Пряжка болталась на конце кожаной полосы на манер кистеня.

Лейтенант удивленно поднял брови и, пробормотав: «Ну ни хрена себе…»?–?сделал шаг в сторону, одновременно нанеся парню удар в многострадальное солнечное сплетение.

Иван не сумел остановить разгон и налетел на кулак, как медведь на рогатину. Дыхалку снова перехватило. Он медленно осел на землю.

Однако продолжения не последовало. Немного очухавшись, он поднял глаза. Лейтенант смотрел на него с неимоверным интересом, как натуралист на доселе невиданную муху.

– Ты, парень, лучше не дергайся, убью ведь на хрен.

Калашников подошел, взял Ивана за воротник и поставил на ноги.

– Сегодня утром, за час до подъема, приходи в спортзал. Посмотрим, что ты за фрукт на самом деле. А сейчас шагом марш спать, товарищ солдат. У тебя осталось два часа. Время пошло.

Лейтенант повернулся и пошел в сторону КПП.

Иван очень хотел кинуться следом, чтобы все-таки долбануть пряжкой ненавистный затылок… или хотя бы попытаться это сделать… Но подгибающиеся ноги вдруг как-то разом отказали. Да и тупая боль в избитом теле нахлынула с новой силой. «Ничего, я терпеливый. Я подожду удобного случая и все равно тебя грохну. Рано или поздно, – думал Иван, ковыляя обратно в казарму. – Рано или поздно…»

* * *

Ни в какой спортзал утром Иван не пошел. Весь день Калашников не обращал на него ни малейшего внимания, лишь под вечер, проходя мимо, сплюнул ему под ноги:

– Все вы горазды языком болтать?–?«убью, зарежу». А на деле?–?говно говном…

Иван мрачно проводил его взглядом.

На следующее утро ровно в пять часов он стоял у дверей полкового спортзала.

«И какого хрена он тут делает в такую рань??–?думал Иван, кутаясь в хэбэ от утренней сырости. Злости на лейтенанта почему-то не было. Иван удивлялся сам себе. – „Посмотрим, что ты за фрукт“, ишь ты! Препарировать он меня собрался, что ли?»