– Никак нэт, трищ капитан, – донеслось из домика, окна которого были распахнуты настежь из-за удушливой жары. – Связи нэма. И электричества. Подождать трэба, когда дадут.
– Бардак, – сухо бросил я. – Разговор окончен, капитан. Или вы немедленно выполняете приказ, или…
– Я остаюсь на вверенном мне объекте, который не имею права покидать без письменного предписания вышестоящего начальства, – твердо произнес капитан. – Также со мной останутся бойцы, которым все происходящее кажется странным. А вы, товарищ капитан, поступайте, как считаете нужным. Перед советским судом я готов ответить.
Что ж, я видел его побелевшее лицо, упрямо сжатые бледные губы, капли пота на лбу. Сколько ему? Тридцати ж нет еще, а уже капитан, начальник заставы. И все правильно он сейчас делает. Поступает как настоящий офицер, для которого долг превыше угрозы обвинения в измене, который не боится попасть под расстрельную пятьдесят восьмую статью…
Зря.
Лучше бы он испугался…
Однако я не мог силой уволочь с заставы ее начальника. Но зато мог попытаться увести с нее бойцов.
– Данной мне властью я лишаю вас занимаемой должности и принимаю командование заставой на себя, – громко сказал я. – За неподчинение приказу вы ответите по всей строгости закона, не сомневайтесь. Остальные, слушай мою команду! Немедленно подготовить заставу к эвакуации. С собой брать только оружие, боеприпасы, провиант, медикаменты…
Я продолжал отдавать приказы, тыкая пальцем то в одного, то в другого – и бойцы неуверенно начали двигаться, периодически оглядываясь на командира, который стоял… и не предпринимал никаких действий. Если б он сейчас попытался меня переорать, возражал, может, даже за пистолет схватился – думаю, бойцы снесли бы меня с ног, повалили, связали и вместе с командиром начали выяснять, куда делась связь, почему особист приехал один, достали б у меня из кармана удостоверение с чужой фотографией, и тогда бы мне наверняка не поздоровилось. Но когда начальство молчит, люди склонны слушать того, кто громче орет, – а орал я знатно.
И у меня получилось!
Менее чем за полчаса вышколенные пограничники погрузили в архаичные с виду грузовики ЗИС-5 все необходимое и теперь смотрели на меня, ожидая дальнейших указаний.
– Последний раз спрашиваю – ты с нами, капитан? – негромко произнес я. – Нам сейчас очень понадобится каждая пара рук.
Но начальник заставы ничего не ответил. Развернулся – и пошел прочь, к казарме. И следом за ним одиннадцать бойцов, в основном младшие офицеры, включая заместителя в очках.
Плохо… Очень плохо. Но тут я уже ничего не мог поделать. Попытка арестовать упрямого командира могла закончиться как угодно, а у меня реально была на счету каждая секунда, потому что солнце уже почти закатилось за горизонт, вот-вот совсем стемнеет.
– По машинам, – скомандовал я и первый подал пример, загрузившись в свою «эмку». Которая, кстати, безнадежно застряла в грязи, как только я съехал с дороги и двинул по направлению к лесу. В результате до линии деревьев я доехал, болтаясь в кильватере броневика, к которому тросом прицепили штабную машину.
Лес, кстати, оказался годным. Густым, с толстенными деревьями. И сырым благодаря буйной листве, не пропускающей солнечные лучи. Это хорошо, не загорится, когда начнется…
А потом я снова удивил пограничников, приказав закопать броневик на кромке леса по самую башню, а маленькие пушки, ожидаемо оказавшиеся «сорокапятками», расположить по бокам броневика, метрах в двадцати от него, в окопах с земляными брустверами.
Бойцы работали молча при свете фар грузовиков и летней луны, которая щедро отражала свет невидимого нами солнца. Думаю, каждый из пограничников на все лады гонял в голове одну и ту же мысль: «Какого хрена происходит?»
Но высказывать ее никто не решился. В те времена Особый отдел НКВД имел практически неограниченную власть над жизнями и судьбами людей, и, как я понимаю, будь я реальным капитаном Особого отдела, действительно героический поступок начальника заставы был бы равносилен его самоубийству. Потому бойцы, ни проронив ни слова, трудились всю ночь не покладая рук…
До тех пор, пока работа была не сделана полностью.
* * *
Летом светает рано. Солнце еще не показалось, а небо уже из черного превратилось в темно-синее. Я глянул на трофейные часы, снятые с настоящего капитана.
Без четверти четыре.
Скоро начнется…
Я придирчиво осмотрел позицию. Неважно, конечно, но в данных условиях лучше ничего не сделать. Броневик и пушки защищены свежеотрытой землей по максимуму и замаскированы раскидистыми зелеными ветвями. Темная громада леса сзади – в плюс, на ее фоне позиция теряется, сливается с деревьями, со ста метров хрен разглядишь. Конечно, как только мы начнем стрелять, вся маскировка потеряет смысл, но мне было важно, чтоб позицию не обнаружили до поры до времени. А там уж как повезет…
– Знаешь чего?
Я обернулся.
Ну да, тот самый усатый сержант-ветеран. Стоит, смотрит с прищуром.
– Ты о чем, солдат? На «вы» к старшему по званию обращаться не учили?
Тот усмехнулся, подошел ближе. Сказал тихо, почти на ухо, чтоб другие не слышали:
– Насчет «на вы» обойдешься. О том, что из тебя особист, как из навоза пуля. Начзаставы пацан, пороху не нюхал. Сюда назначили то ли по ошибке, то ли сверху решили, что пора парню проветриться, реальной службы понюхать, людьми покомандовать. Другой бы тебя мигом вычислил.
Больше скрываться не было смысла, потому как на часах уже без десяти четыре…
– И где ж я прокололся? – усмехнулся я.
– Да везде, – спокойно проговорил сержант, ловко сворачивая самокрутку. – Водителя нет, рожа небритая, гимнастерка не по размеру, у сапог голенища не в плотный обхват, стало быть, без портянок обувался. И чушь нес такую, что уши вяли. Криком взял начальника нашего, на голос, напором.
– Ну допустим, – криво улыбнулся я. – Так что ж ты меня не сдал?
– А по делу ты все предложил, вот и не сдал, – пожал плечами сержант. – До Бреста можно было, конечно, доехать за пару часов, крепость там знатная, но если гансы всеми своими силами двинут, то не устоять ей. Так что коль они сегодня ночью попрут, твоя задумка единственно верная. Сегодня же?
Я кивнул.
– Сегодня.
– Так я и думал, – вздохнул сержант. – Звать-то тебя как?
– Иваном.
– И меня так же. Тезки, стало быть.
– Ага, – отозвался я. – Короче так, Иван. Лучше будет, чтоб пока о твоих догадках люди не знали, иначе все сегодня в землю ляжем. А я хочу побольше бойцов спасти – если выйдет, конечно. И фрицам заодно рыло полирнуть до мяса, а коль получится, и до кости.
– Фрицам?
– Ага. Так мы их зовем.
– Где там?
– Там, откуда я сюда прибыл.
Сержант кивнул. Думал, спросит откуда. Не спросил. То ли не счел нужным, то ли понял чего. У того, кто две войны прошел, чуйка должна быть как у настоящего сталкера – вон как он меня лихо просчитал…
А потом там, со стороны границы, загудело.
Сначала тихо так, а потом по нарастающей.
И тогда мы увидели это…