На пороге

– Андрей! Кажется, Феде плохо!

Ложкин лежал в кресле без сознания.

***

Вечером за ужином Сергей повстречал Юлю. Они сидели за одним столиком: он неспешно опустошал стакан сока, она задумчиво перебирала по тарелке кусочки фруктов, выстраивая из них забавные рожицы. Разговор не клеился. Сергей с тоской подумал, что им не о чем говорить. Куда-то пропало то странное светлое чувство, охватившее их при первой встрече.

– Как работа? – неслышно спросила Юля.

– Успешно. Бывает тяжело, но я справляюсь. – Он отвечал односложно, с трудом подыскивая слова. – Юрковский и Ложкин – с ними интересно работать.

– Я сегодня видела их, – сказала девушка. – Поздоровалась с Ложкиным, а он меня, кажется, даже не заметил.

– Утомился. Заработался. Он сегодня сознание потерял: надышался краски.

– Вот как? Плохо. – Юля вздохнула.

– Я пойду, пожалуй. Я рад был тебя увидеть. Правда. Сегодня был длинный день.

– Да, – согласилась она. – Пока.

На волне безмыслия и равнодушия Сергея вынесло на третий этаж. Здесь он очнулся, с удивлением глядя на открывшуюся перед ним картину. Перед замершим Ложкиным стоял огромный, по сравнению с учёным, Леонид и держал его за отворот рубашки. Рядом была Ольга, испуганно переводившая взгляд с одного на другого.

– Что? Приревновал? – спокойно говорил Ложкин. – Напрасно. Знаешь, гигант, отпустил бы ты мою рубашку, пока тебе плохо не стало.

Он абсолютно не боялся. Казалось, ему всё равно.

– Лёня, отпусти его, – жалобно попросила Ольга.

– Вот, слушайся женщину, сын льва, – тут же подхватил учёный. – Усмири свои гормоны и пойди конфетку съешь, полегчает. Ну чего ты вылупился, как дикобраз на капусту?

– Ты! – злобно прорычал Леонид, отводя вторую руку для удара. Ольга вскрикнула. Сергей бросился вперёд, ещё сам не понимая, что собирается сделать. Но делать ничего и не пришлось. То, что случилось дальше, он даже не успел толком рассмотреть: настолько быстро всё кончилось. Леонид почувствовал, как что-то вышибло воздух из лёгких, а затем какая-то огромная сила повлекла его в сторону и грохнула о стену. Так же неумолимо его оторвало от стены, и секундой позже мужчина обнаружил себя лежащим на полу с заломанной за спину рукой. Запястье болело, воздух отказывался входить в лёгкие. Перед глазами всё плыло. В ушах звенело.

– Ну вот. И стоило ли дёргаться? – как ни в чём не бывало спросил Ложкин, усевшись на поверженного противника сверху. Как и все толстячки, он плохо понимал свою силу, однако знал, что сила эта у него есть, и немаленькая. Ольга, прикрыв ладонью рот, нерешительно стояла рядом. Она помнила, как когда-то Ложкин с лёгкостью разметал трёх хулиганов, пристававших к ним в переулке. Это было давно, но женщина навсегда запомнила: Ложкин драться умеет и в обиду себя не даст. Она боялась именно за Леонида, понимая, что он явно недооценивает учёного и ввязывается в нечто, что не поднимет его в собственных глазах.

– Федя, отпусти его, – попросила Ольга, и Ложкин тут же слез со спины оппонента.

– Как скажешь. Вот видишь, сын льва, женщин надо слушаться. Особенно таких женщин. Ты ведь не хуже меня знаешь, что она умнее тебя. А умных надо уважать. – Он закончил бросаться сентенциями и посмотрел на Сергея. – Ты уже здесь, ассистент? Иш, примчался! Давай-ка со мной, у нас ещё много работы.

Ложкин в приподнятом настроении направился к лифту, и Сергей поспешил за ним.

***

Сгустились сумерки. Над парком зажглись фонари. Юля уверенно дошла по знакомой дорожке до своего уголка, её личного кусочка экзотического леса, и уселась на скамейке. Ей было одиноко. Невысокие деревца стояли неподвижные, недвижимые ни ветром, ни обитателями заповедника. Здесь было удивительно тихо.

Внезапно совсем рядом из темноты возник чей-то широкий силуэт. Юля вздрогнула.

– Ой!

– Кто здесь? – прозвенел в темноте не менее удивлённый мужской голос. Силуэт бесшумно приблизился и превратился в растерянного Ложкина. – О, так я тут не один. Откуда ты, прелестное дитя?

– Я… я работаю здесь, – справилась с внезапным волнением Юля.

– В институте? Чудно. – Учёный задорно улыбнулся и прочёл: – Ведь я институтка, я дочь камергера, Я чёрная моль, я летучая мышь. Вино и мужчины – моя атмосфера. Приют эмигрантов – свободный Париж![3 - Мария Вега (Волынцева), «Институтка».]

Он огляделся по сторонам и чуть тише спросил:

– Сударыня, вы не будете против, если я присяду рядом?

– Конечно, садитесь! – Юля спешно подвинулась: скамейка была неширокая. Ложкин грузно уселся и повернулся к девушке. В руках учёный держал два стаканчика мороженого.

– Хотите? – предложил он.

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась Юля.

– Берите-берите! – настаивал Фёдор. – Одно яблочное, другое клубничное. Какое выбираете?

Немножко подумав, девушка решила:

– Яблочное.

Ложкин разочарованно надул губы, но отдал стаканчик со своим любимым мороженым без сожалений. Несколько минут они сидели и ели мороженое. Ложкин закончил первым и заёрзал на месте, дожидаясь, пока с начавшим таять лакомством справится его компаньонка.

– Вкусное, – сказала Юля, расправившись со стаканчиком. – Спасибо.

– Будем знакомы! – улыбнулся учёный. – Фёдор Ложкин, человек и пароход!

– Юля Назарова. Единственная и неповторимая.

Они весело рассмеялись. Одиночество отступило и забылось, знакомство обещало стать интересным.

– Что вас сюда привело в столь поздний час, Фёдор Борисович? – немножко смутившись, спросила девушка.

– Можно просто Федя. И давай на «ты».

– Хорошо, Федя, – уступчиво сказала она. – Так что?..

– О, я просто бродил в темноте в поисках красивых девушек! – пошутил Ложкин. – А если серьёзно, я навещал местечки, где посажены мои деревца. Я же здесь уже работал в своё время. – Он повернулся и указал куда-то рукой. – Вот там стоят две ёлочки. Это мы с женой посадили когда-то. С Олей.

– С Ольгой Власовой?

– Тогда у неё была другая фамилия, – приятно улыбнулся Ложкин. – Ох, как мы любили друг друга. Не знаю, что она во мне нашла, я совершенно не в её вкусе. Наверное, её поразили мои ум и обаяние…

Девушка хихикнула, но скорее для приличия. Учёный понял это.

– Не против, если я ещё прочту стихи? – спросил он.

– Я люблю стихи, – с женской рассудительностью заявила она. Ложкин вспомнил: