Подмастерье

– Ваш бог пугает меня, мы не сойдёмся в цене, – буркнул Филь.

Монах осуждающе покачал головой.

– Господь – наш отец, а цена здесь – твоя душа, сын мой!

Едва заслышав «сын мой», Филь, как всегда в таких стычках, поторопился напомнить, прерывая готовый обрушиться на него поток слов, к которому отец Николай был склонен в силу избранной им профессии:

– Дорогой брат, вы не на проповеди! И вы до сих пор не рассказали мне, почему выбрали Виченцу.

Монах снисходительно улыбнулся.

– Быстрый умом, ты иногда пропускаешь важные детали! А не сообщил ли нам делирон, что у Валафара появился слуга, демон-обзес, рыскающий по окрестностям в поисках пристанища, достойного его господина? После того, что ты поведал мне о статусе нергалов, я предполагаю, что сие пристанище должно быть не меньше, чем вилла, а то и дворец. То есть обзес, который может быть великолепным красавцем и умеет менять признаки пола, будет искать себе богатую жертву, которую он попытается совратить и поставить себе на службу. Для быстрого совращения нужно выказать стать, что непросто делать под тяжёлыми одеждами в Падуе, Тревизо и Венеции, где в это время часто идёт мокрый снег и день-деньской стоит густой туман. Это хорошо для прячущегося Валафара, но плохо подходит целям обзеса. В Виченце же, как мы наблюдаем, нет тумана, потому что она дальше от побережья, и даже с температурой нам сегодня повезло. Поэтому обзес появится здесь, в чём я не сомневаюсь, и появится именно тогда, когда обеспеченные граждане города начнут стекаться на мессу к базилике Феличе и Фортунато, представляющей здесь наименьшую из всех храмов угрозу для слуг Сатаны, потому что она выстроена на месте языческого некрополя.

Для Филя беседовать с отцом Николаем было зачастую как беседовать с Прением: раз-два – и всё разложено по полочкам. Вот если бы ещё монах пореже вставал за проповедническую кафедру…

– Предлагаете морозить зад на улице, ожидая полуночи? – спросил он. – Таверна-то скоро закрывается!

В полутёмном помещении остались только они, разве что служка продолжал отираться поблизости. На его лице было написано нетерпение, но он не смел торопить путников, одетых чисто и добротно.

Отец Николай поднялся, и Филь рассчитался со служкой. Жадина монах не утруждался платить за себя. Однако без него Филь тратился бы на постой, и поэтому он не возмущался.

Они вышли в тёмный переулок в двух шагах от площади, на которой красовалась базилика Феличе и Фортунато, освещенная множеством масляных фонарей. Было свежо, но не промозгло. На брусчатке играли отблески света от фонарей базилики, зажжённых также внутри массивного здания.

– Пойдём посидим там в келарне, – сказал отец Николай, беря Филя под руку. – Участвующие в службе сейчас одеваются, одному келарю нечего делать. Только ни слова…

– Знаю, знаю, – перебил его Филь, – они не доминиканцы, поэтому молчок о наших делах, чтобы вся слава досталась вашему ордену.

Монах потрепал его по плечу. У парадного входа в базилику им преградили дорогу два стражника с алебардами, но отец Николай показал свой перстень, сказал, что является терциарием Ордена доминиканцев, и их пропустили.

Украшавшие церковь монахи уставились было на незнакомых путников в светском платье, осеняющих себя на пороге крестным знамением, но, услышав: «Ordo fratrum praedicatorum, мы странствующие проповедники, нас ночь застала в пути…», – поприветствовали вошедших подобающим образом и вернулись к своим делам.

Оставив Филя в пустой келарне, отец Николай пошёл представиться настоятелю. Ходил он долго, и юноша успел задремать. Проснувшись, Филь обнаружил доминиканца в обществе лысого, как колено, келаря. Два брата вели благочестивые разговоры.

Колокольный перезвон прервал их беседу. Отец Николай сразу засобирался и взглядом поторопил Филя.

– Дорогой брат, я не хочу пропустить начало службы!

Попрощавшись с келарем, они вышли в храм и встали с правой стороны, под хорами, откуда было удобно наблюдать за празднично одетым входящим людом. Филь оценил задумку монаха явиться сюда в неброской светской одежде: чужие взгляды скользили по ним, не замечая.

Потупясь, охотники замерли в тени, словно стесняясь занять места на лавках в таком привилегированном обществе и одновременно желая стоять ближе к алтарю. Будь отец Николай одет в орденское облачение хабит, кто-нибудь непременно захотел бы уступить ему сидячее место.

Первые ряды в быстро заполняющемся храме занимали расфуфыренные господа. Вонь от этих сеньоров и сеньор стояла невообразимая – у Филя даже заслезились глаза. Он знал, что его соотечественники редко моются зимой, в отличие от жителей стран Северной Европы, где, казалось, никто никогда вообще не мылся, но это было уже чересчур.

У одной красавицы в кружевах, перьях и белоснежных перчатках темнела грязь за ушами. Над ней висело облако духов, способных одурманить демона. У её не менее важного спутника руки были в зловещих пятнах.

Филь твёрдо решил уносить отсюда ноги, едва они схватят или прикончат Валафара. Его тошнило от всего этого, включая остановки в аббатствах, где было ещё хуже: монахи считали любое открытое окно за преступление, будто снаружи их ждал не чистый воздух, а смертельный яд. Но побег из Старого Света требовал путешествия в Сугдею. Оставалось ждать весны и с оживлением навигации наняться на попутный корабль. А пока Филь решил, едва они разделаются с нергалом, навестить родной дом в Неаполе.

Последняя мысль привела его в чувство, и он с новым вниманием принялся всматриваться в лица уже почти заполнивших храм людей, выискивая среди них выдающееся своей красотой. Отец Николай занимался тем же, судя по его носу, поворачивающемуся, как флюгер, то туда, то сюда.

Оглядев ближайшее окружение, Филь не заметил никого выдающегося и ничего странного, кроме погружённого в молитвы монаха, не потрудившегося скинуть капюшон с головы. Он мешал Филю разглядеть дальнюю часть четвёртого ряда, утопающую в полумраке, невзирая на уйму зажжённых здесь ламп и свечей.

– Сто свечей горит, только света нет, – пробормотал Филь, сдвигаясь в сторону, чтобы лучше видеть людей.

Отец Николай придержал его за локоть.

– Не торопись… Что ты сказал?

– Темно тут, несмотря на все эти свечи, – повторил Филь.

Его слова, казалось, встревожили отца Николая. В этот момент раздались звуки органа, и охотникам стало не до разговоров.

Пока продолжались песнопения, отец Николай медленно смещался к выходу, не отрывая глаз от затенённого места, на которое указал ему Филь. Монах верил во многие странные вещи и часто надоедал занудными рассуждениями, но после клоуна-делирона юноша доверял его нюху на демонов. Сам Филь мог обнаружить демона лишь с помощью Арпониса, доставать который в этом обществе раньше времени было неразумно. А когда настанет момент, достаточно будет повернуть толстую макушку пустотелой дубинки, висевшей на поясе, чтобы жезл сам скользнул в руку.

Дубинку было не отличить от обычной. Её полукруглая крышка крепилась замком по типу «ласточкина хвоста» и открывалась с полуоборота, затем её можно было оставить висеть на суровой нити. Эти «ножны» для жезлов соорудил Филь после того, как отец Николай посетовал, что боится расстаться с Арпонисом по воле какого-нибудь сеньора или настоятеля аббатства, которым может приглянуться увесистый кусок серебра. Филь понял, что хитрый монах никому не рассказал о посылке из Нового Света и, владея жезлом четыре года, успел увериться в его полезности, судя по тому, что более не порывался отдать Филя под церковный трибунал.

Когда монах достал свой Арпонис, Филь быстро проделал то же. Оба завели жезлы за складки плащей, продолжая двигаться к высоченным дверям. Глаза собаки на набалдашнике жезлов показывали, что в церкви определённо прячется демон и кто-нибудь мог заметить светящиеся камни.

Филь желал поскорее узнать от обзеса, где искать в Падуе проклятого нергала, и потому едва не наступил на пятки отцу Николаю, когда тот неожиданно остановился. В этой части храма толпились в основном небогатые прихожане с нечистыми лицами и плохими зубами. Дух здесь был крепче, чем у алтаря, спасали только открытые на улицу двери. От возможных карманников их охраняли давешние стражники с алебардами.

Отец Николай шепнул Филю на ухо:

– Слева у пятой колонны девица с головой под шёлковым покрывалом, рядом господин в чёрном плаще, оба подходят… Жди!

Девица впрямь была хороша. С правильными чертами лица, блестящими глазами и румянцем во всю щёку, она сидела на краю скамьи, то и дело склоняя гибкий стан к своему спутнику, обращаясь к нему. Казалось, она не ведает, что во время службы нельзя болтать. Но говорила она тихо, никому не мешая, и даже наоборот, представляла собой усладу для немалого количества восхищённых мужских глаз.

У сидевшего рядом господина было хмурое породистое лицо, мощная шея и широкие плечи. Он более смахивал на римского воина, чем на узкоплечего итальянского аристократа. Сидел он не двигаясь, не обращая внимания на теперь уже женские взгляды, во множестве устремлённые на него.

Священник пошёл по рядам, раздавая Святое причастие. Отец Николай впился пальцами в локоть Филя.

– Матрона в тёмном платье справа от господина в плаще – ведьма!

– С чего ты это взял, брат Николай? – шёпотом удивился Филь.

– Она приняла облатку себе под язык… Ведьмы получают тело Господне не на язык, а под язык, потому что так им легче вынуть потом облатку к собственному применению, творя преступления против Творца!

– И что мы теперь будем делать? – спросил Филь, который ни на секунду не поверил в «ведьму» с её облаткой, ощущая лишь досаду от того, что монах не вовремя закусил удила: разбираясь с несуществующей ведьмой, они могут упустить настоящего демона.

– А вот что!

Отец Николай принялся бесцеремонно прокладывать себе путь сквозь плотную толпу, кратко отвечая на раздавшиеся возмущения:

– Пустите слуг Господа… Пропустите, не толкитесь под ногами!

– А кто вы такие, чтобы выдавать себя за слуг Господа? – рассердился толстяк, которого было легче перепрыгнуть, чем обойти.

Отец Николай сунул ему под нос кулак с перстнем и рыкнул распространённое в народе название своего ордена:

– Domini canes!