Школяр

– Слушаю! – пролаял Патиосоц.

– Создатели Первой империи, сердары, по их собственному заверению, не знают, откуда они родом, где их корни и родная земля, – проговорила Мета, заметно нервничая. – Отсутствие рода и племени подразумевает крайне шаткие моральные устои. Первая империя неизбежно должна была в какой-то момент зашататься, и её достаточно было подтолкнуть, чтобы она развалилась.

Профессор всплеснул руками:

– Браво! Браво ещё раз, вы блестяще ответили, спасибо, дорогая! Вы вернули мне веру в человечество! Разрешаю вам со следующего занятия приступать к праву можете больше не писать сочинения, ваши формулировки достаточно точны. Я сегодня подберу вам тему для изучения, напомните мне сразу после ужина!

Душа Филя наполнилась блаженством. Порозовев, Мета опустилась на скамью довольная собой, ведь право было её главной дисциплиной.

Едва лекция закончилась, Филь с Яном влились в толпу, несущуюся на обед. Бежать им не хотелось, и они сбавили шаг.

– Наш профессор – алмаз невиданной огранки! – присоединясь к ним, выдохнула Анна. – Чем дольше здесь живу, тем больше убеждаюсь.

– Верно, он полоумный, – заявил Ян. – Мораль и право, кто бы подумал, что эти тривиальные вещи способны довести до такого. Теперь я их боюсь. Всерьёз рассматриваю возможность выкрасть из библиотеки все книги по ним и сжечь их в лесу, пока в Алексе только один умалишённый.

– А я его боюсь, – сказала Мета. – Вот увидите, с таким подходом он угодит когда-нибудь в большую неприятность.

– Мы должны подыскать ему успокоительное, – предложил Филь.

– Замечательная идея, – возразила Мета. – Но я не могу давать блестящие ответы каждый раз, когда он выходит из себя.

– Нет, – засмеялся Филь, – я подумал про зелье! У Схизматика полно всяких, надо порыться, когда полезем за… той книгой. Да, Ян, скажи в двух словах, а о чём там?

Филь не мог произнести «пыточные записи», больно свеж был в его памяти день, когда он сам чуть не угодил под пытки на пару с Ирением.

– Потом, а то сейчас испорчу тебе аппетит, – сказал Ян, открывая дверь в трапезную, откуда тянуло густым духом свежеиспечённых пирогов.

После обеда они, как обычно, побежали, торопясь к началу занятий по естествознанию, до которых оставалось мало времени, разбрызгивая во все стороны подтаявший на солнце снежок. Профессор Лонерган был уже в лаборатории и копался в большом ящике, стоявшем на подоконнике, подкручивая в нём что-то.

Вторая по размеру, после Первой Медицинской, лаборатория была набита разнообразными устройствами. Те, которые поменьше, были собраны в шкафах, покрупнее – на широком столе. Вокруг стола вразнобой стояли старые табуреты, такие же, что в остальных лабораториях. У окна, в свободном углу, приютилось кресло, в котором часто восседал профессор во время занятий.

– Хозек, – сказал он, завидев двух друзей, – я до сих пор не получил от вас работу по перспективе. Даю ещё неделю, после чего ставлю «ноль».

Ян, в отличие от Филя, не любил ничего делать сразу, а копил задания до последнего и потом разделывался с ними одним махом, на что у него обычно уходила целая ночь.

– Профессор, но в библиотеке только три копии учения Анаксагора, и их все разобрали, – сказал Ян.

Одна копия лежала в их комнате на тумбочке Филя, однако Ян предпочёл об этом не упоминать.

– Тогда возьмите Роджера Бэкона… Допускаю, что язык сложный, зато охват шире. Он всё равно понадобится вам в ближайшее время.

Профессор Лонерган захлопнул крышку ящика и глянул на Филя. Широкий, резко очерченный рот его скривился.

– Твою я принял, – сказал профессор, – но мог бы лучше. Видно, что отписался, нет полёта мысли.

Пользуясь собственными критериями, он одним ученикам говорил «вы», другим – «ты». Филь подумал, что скука смертная эта перспектива, какой там полёт. Вот если бы собрать какую-нибудь машину вроде парового молота, что построили они с Ирением в прошлом году!

В лабораторию вломились остальные члены группы, коих с Филем и Яном насчитывалось шестнадцать человек. Все быстро расселись по свободным местам.

– А почему я не вижу Нормана? – поинтересовался профессор.

Долговязый Том Рафтер, видом напоминавший Филю стропило, ответил:

– Он передал, что будет ходить только на обязательные занятия, ему интересней с ректором.

Профессор Лонерган сдвинул на секунду густые брови, затем многозначительно улыбнулся:

– Другими словами, ему интересней общество девиц, ибо сюда им ход запрещён. Что ж, продолжим без Нормана. Он юноша красивый, пусть оделит их мужским вниманием, оно для женской души как топливо. Глядишь, кто-нибудь из них выучит что-нибудь в попытке выделиться из общей массы, а нет – так потеря невелика!

– Могли бы допустить некоторых девушек на свои занятия, – негромко проговорил Ральф Фэйрмон – с надменно вздёрнутым подбородком, единственный, кому здесь исполнилось шестнадцать.

Профессор дёрнул головой, перенацелившись на него.

– Вы что-то сказали, простите? – Он нехорошо прищурился. – Я уже объяснял свою позицию: от вас мне нужен чистый научный интерес. Стоит здесь появиться хоть одной девице, как вместо обучения начнётся выпячивание статусов: это неизбежно, так устроены люди.

Фристл Бристо предложил:

– Профессор, это решается элементарно: откройте набор во вторую группу, только для девушек!

Профессор Лонерган лишь махнул рукой:

– А кто их будет учить? Мне нельзя, это будет не учёба, а сплошное несчастье.

Отказываясь поверить, что старый профессор не способен кого-то чему-то научить, Филь сообразил, что тот считает себя неотразимым сердцеедом, и гыкнул, еле сдержав смех.

– Что ты тыкаешь так радостно, Фе? – поинтересовался у него профессор. – Ты уже готов дать мне ответ на вопрос, из чего состоит граница между чёрной и белой плоскостями?

Вопрос был задан на прошлом занятии в ответ на реплику Филя, что изучать свет – это неинтересно.

– Ещё нет, – признался он.

Эта граница оказалась не такой простой, как Филь поначалу считал, и пока все предложенные им ответы Лонерган на лету разбивал в пух и прах.

– Дайте сначала выбраться из того леса, куда вы уже нас загнали, – пробормотал он.

– Тогда уж сначала забраться в него, – кивнув, сказал профессор.

Он прошёлся по лаборатории и положил ладонь на чёрный ящик.

– Сегодня этой камерой-обскурой, демонстрацию которой я обещал в прошлый раз, мы заканчиваем с учением о тенях и углубляемся дальше в свет. Для выполнения домашнего задания вам понадобится книга Роджера Бэкона. В библиотеке есть пять копий, но предупреждаю: эта книга невероятной ценности, и за варварское обращение с ней я без малейших раздумий подпишу секулярный лист. Повторите, какое наказание ждёт виновника?

– Кнут по числу испорченных листов, – раздался в ответ хор мрачных голосов. – И переписывание испорченного.

– А при повторении?

– Опять кнут и переписывание всей книги в личное время, – ответил хор ещё более мрачно.

– А если в третий раз?