Варяги против христианского мира. Настоящая история скандинавских викингов

Подобную же симметрию А.П. Толочко нашел и в летописных сообщениях за начало XI века, когда летописец описывал исторические события, уже близкие к нему. Оказалось, что даты рождений и смертей десяти представителей княжеского рода оказались симметрично расставлеными вокруг даты закладки Софийского собора в Новгороде (6553/1045 год). Через девять лет после этого события умер князь Ярослав Мудрый, что было известно точно. После него с интервалами через три года умерли еще четыре князя. За девять лет до закладки собора летопись сообщает о смерти Мстислава Владимировича, а перед этим событием с интервалом в те же три года родились три князя и умер один князь[12 - Толочко А.П. Очерки изначальной руси. Киев – Санкт-Петербург, «Лаурус», 2015, с. 64]. А.П. Толочко считает, что летописец знал, в каком порядке все эти князья родились и умерли, но уже не имел точных дат, кроме даты смерти Ярослава Мудрого, и потому создал искусственную хронологию.

Аргументы А.П. Толочко я считаю убедительными, тем более, что в своей работе он проиллюстрировал свои тезисы схемами, которые здесь не приводятся. Он также приводил ряд дополнительных аргументов в пользу искусственности хронологии этой части летописи. Из этого следует, что летописец, наряду с искусственной хронологией, внес в свое творение также и домыслы в биографии князей. Это обстоятельство сильнейшим образом подрывает доверие к летописи, как историческому источнику. Если Нестор придумал обстоятельства смерти князей, то возникает вполне закономерный вопрос: что он еще придумал?

Ситуация выглядит скверно. Историческая точность и достоверность начала «Повести временных лет», в которой излагаются всем известные события начала Руси, таким образом, ставится под сомнение. Мы не можем поручиться, что летописец не выдумал, скажем, призвание варягов, обстоятельства гибели Олега и Игоря, не говоря уже о датах их смерти, месть Ольги и тому подобные моменты изначальной русской истории. Именно поэтому летопись следует отложить в сторону.

По этой причине, значительная часть литературы по истории первых русских князей, в которой для анализа активно и чрезмерно активно использовалась летопись с полным доверием к ее свидетельствам, в сущности, лишена научной ценности. Там, где домыслы принимаются без проверки, ничего кроме домыслов не получится.

Разумеется, вопрос о достоверности русской летописи уже ставился. Более того, он был решен еще в первой половине XIX века, в ходе короткого спора между М.Т. Каченовским и М.П. Погодиным.

Каченовский выдвинул тезис, что все раннее русское летописание определенно недостоверно, и «баснословный период» русской истории простирается до начала XIII века, когда появились первые дошедшие до нас оригинальные рукописи летописей. Погодин атаковал его точку зрения, одной логикой доказав, что в летописи содержатся достоверные сведения.

Во-первых, Погодин перечислил иностранных хронистов, описывавших русов: патриарх Фотий, аль-Масуди, ибн-Фадлан, епископ Лиутпранд, император Константин Багрянородный, император Лев Диакон, Дитман Мерзебургский и Кедрин. Они жили в разных странах и не могли сговориться между собой. Краткое извлечение сведений о русской истории из их сочинений в основном совпадало по содержанию с летописью[13 - Погодин М.П. Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей. М., 1839, с. 8].

Во-вторых, Погодин указывает, что в последующей летописи упоминаются многочисленые князья, которые друг другу родственники, то есть страна принадлежала одному роду и не была завоевана, поскольку завоеватели обычно делят страну между собой. Среди княжеских имен XII века есть имена славянские и есть имена неславянские, но объяснимые из скандинавских языков; то есть род происходит с севера и вышел из скандинавов. Князья православные, что говорит о тесных связях с Византией[14 - Погодин М.П. Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей. М., 1839, с. 12–13]. Самые немногие предпосылки из летописей XII века и позднее позволяют логически вывести самый элементарный абрис первоначальной русской истории.

Блестящее логическое доказательство, совершенно бесспорное и полностью сокрушившее скептическую школу Каченовского. Повержение скептиков Погодиным – это украшение русской историографии.

Потому мы не можем обойти аргументы Погодина вниманием. Что ему можно возразить? Погодин блестяще доказывает достоверность лишь некоторых исторических событий и деятелей, упомянутых в летописи, но далеко не всего, о чем в летописи сказано. Он доказывает существование князей Олега, Игоря, Святослава, Владимира, княгини Ольги. Причем Ольга и Святослав были описаны людьми, видевшими их лично. Он также доказывает реальность походов 860, 911 и 941 года на Константинополь, нападения 912 года на побережье Каспийского моря, крещения Ольги в Константинополе, вторжения Святослава в Болгарию и его гибели на днепровских порогах, принятия Владимиром христианства, его женитьбы на сестре византийских императоров.

Важнейшими подлинными частями летописи являются тексты договоров византийцев с русами, внесенные в летопись в русском переводе. Вокруг них также была полемика, но, вскоре после выступления Погодина против Каченовского, было доказано, что тексты договоров подлинные, и византийское влияние в них в первую очередь выражается в синтаксисе[15 - Лавровский Н. О византийском элементе в языке договоров русских с греками. Санкт-Петербург, 1853, с. 15] и в структуре документов[16 - В русском переводе без особого труда выделяется структура исходного греческого документа, состоящего из трех основных частей: протокол, текст и эсхатокол. Поскольку была выработана типология формуляров византийских актов, то С.М. Каштанов сопоставил структуру русских договоров с этой типологией формуляров и установил, что договор 911 года близок к типу IIа (акты, заключенные в 992-1291 годах без предварительных переговоров в другой стране), договор 944 года близок к типу Ia (акты, заключенные в 992-1291 годах после переговоров, проводившихся в другой стране)1. К другим признакам подлинности этих фрагментов летописи относились: упоминание соправителей императоров, что не делалось в хрониках, но делалось в актах, упоминание византийских мер – литр, использование византийской системы счисления лет и датировки в договорах 911 и 944 года, а также индикта в договоре 971 года. Также в перевод договора 911 года проникла формула «равно другаго свещания», соответствующее греческому ???? – аутентичный экземпляр, то есть обозначение дубликата официального акта. Таким образом, в летопись действительно были вставлены переводы греческих документов. Этот вывод не может подвергаться сомнению. Вероятно, документы, использованные летописцем, происходили из княжеского архива, поскольку в Киеве были найдены вислые печати от византийских грамот. – Бибиков М.В. Тексты договоров Руси с греками в свете византийской дипломатической практики. // ????????? к 75-летию академика РАН Геннадия Григорьевича Литаврина. Санкт-Петербург, «Алетейя», 2003, с. 52–55].

Факты, подтвержденные иностранными письменными источниками, вспоследствии подкрепленные идентификацией текстов подлинных договоров, дали Погодину основание полагать, что вся летопись правдива и точна. Больше он не ставил ее свидетельства под сомнение. Однако, с этим заключением знаменитого историка нельзя согласиться.

Во-первых, подверждена только часть событий, упомянутых в летописи. Причем эти факты все относятся к Х веку. Более ранние события, в частности, рассказ о призвании варягов[17 - По поводу призвания варягов есть веская причина считать, что этот сюжет был заимствован из англо-саксонской литературы, видимо, с помощью книжников из свиты Гиты Уэссекской – супруги князя Владимира Мономаха, которая пребывала на Руси между 1073 или 1075 и 1096 годами.], такого подтверждения не находят.

Во-вторых, искусственный характер летописной хронологии говорит о том, что значительная часть сообщений летописи или даже большая часть их являются либо вымыслом летописца, либо отражением устных легенд с очень сомнительной достоверностью.

В-третьих, нетрудно заметить, что сама логика Погодина связана с событиями Х века и более позднего времени. Тогда как события IX века, такие как посольство от «хакана Рус» в 839 году и поход на Константинополь в 860 году, в летописи не отражены.

Отсюда и вывод, что летопись не содержит в себе достоверных и подтверждаемых независимыми источниками сообщений о событиях ранее начала Х века. Между тем, археологические материалы говорят о том, что скандинавы появились на территории будущей Руси намного раньше: в Старой Ладоге около середины VIII века, а на верхней Волге и верхнем Днепре – в первой половине IX века. Около 150 лет скандинавского присутствия на территории будущей Руси в летописи не отразились. Русская летопись, таким образом, повествует о конце варяжской эпохи, но не о ее начале.

Мое заключение таково. Летопись не может считаться достоверным источником, если мы касаемся событий варяжской эпохи. Более того, она нас дезинформирует, вплетая бесспорно достоверные факты в длинную цепь сообщений, которые нельзя подтвердить и доказать. Потому начать исследование варяжской эпохи с летописи означает оказаться в плену у мифа, сконструированного летописцем. По моему мнению, летопись следует считать литературным памятником, созданным с большим талантом и оказавшим огромное влияние на русское самосознание и историческую память. Летопись больше относится к русской литературе, чем к действительной истории.

Деньги не врут

Что же остается в качестве источника? В сущности, только археологические материалы, накопленные более чем за сто лет раскопок и исследований.

К нашему необычайному везению, в тот период в широком обращении находились арабские дирхемы, ввозимые из Булгара. Они обращались на почти всей территории будущей Руси, в восточной и южной Прибалтике, а также в Скандинавии. Дирхемов было много, только из изученных и сохраненных кладов и находок происходит порядка 700 тысяч единиц в Скандинавии и порядка 200 тысяч единиц на территории Руси. Дирхемы отложились во множестве пунктов и многие связаны с археологическими комплексами. На этих монетах выбивался год чеканки, так что мы имеем массовый датирующий материал, который лучше было бы назвать «монетной летописью».

Арабские монеты появились на обозначенной территории Северной и Восточной Европы вместе с началом бурной активности викингов. Обращение арабских монет прекратилось вместе с прекращением активности викингов, и они очень быстро выходят из обращения в начале XI века. В кладах этого времени арабские монеты вытесняются европейскими серебрянными монетами.

Таким образом, дирхемы были тесно связаны с активностью скандинавских викингов, выступая в данном случае одновременно маркирующим и датирующим признаком. Скандинавские викинги оставили после себя хорошо различимый серебрянный след.

Однако, сами по себе монеты мало что могут рассказать. «Монетная летопись» начинает говорить лишь во взаимосвязи с другими археологическими находками и местами обнаружения монет.

Но историки очень нечасто пользовались этими возможностями. Они видели в дирхемах почти исключительно датирующий материал. Их можно понять, это очень удобно: нашел дирхем, прочитал легенду и получил календарную дату. В отношении обстоятельств попадания монет в клад, в слой поселения или в комплекс, они, как правило, придерживалис одной из двух версий: либо военная опасность, заставляющая прятать ценности, либо культовая.

Распространенное мнение о культовом характере кладов, например, обосновывается следующим образом. В Южной Скандинавии множество находок: оружие, инструменты, ключи, ценности и монеты, около половины монетных кладов и большая часть железных изделий были обнаружены в реках и озерах, концентрируясь около устьев рек, мостов, на берегах озер или в прибрежных озерных водах. В некоторых случаях условия находок позволяют говорить, что вещи бросали в озеро с берега. Это считается формализованным действием, которое характеризует ритуал[18 - Lund J. Banks, Borders and Bodies of Water in a Viking Age Mentality. // Journal of Wetland Archaeology. Vol. 8. 2008, p. 56]. Между тем, первейшая возможная причина состоит в том, что эти вещи могли быть потеряны на берегу или с лодок, упали в воду в ходе боя, а также могли быть выброшены, к примеру, во избежание захвата их противником. На мой взгляд, в столь часто посещаемых местах, как устья рек, мосты и озера, бытовые либо военные причины утраты вещей смотрятся более убедительными.

Версия о культовом предназначении кладов применительно к варяжской эпохе легко опровергается тем, что кладов очень много – сотни, а количество монет в них исчисляется сотнями тысяч штук. Они распространены очень широко и повсеместно, от крупных портов до мелких отдаленных деревень, встречаются на дорогах и волоках. Клады чрезвычайно разнообразны по размеру и составу, от нескольких дирхемов до нескольких пудов серебра или 30–40 тысяч монет, для перевозки которых потребовался бы большой сундук или бочка. В кладах также есть вещи, а клады конца варяжской эпохи, со второй половины Х века, еще и смешанные, в них вместе с дирхемами есть монеты других типов.

Если клады были бы культовыми, то они имели бы сходство по составу, по количеству монет и по месту находки. Клады культового назначения были бы очень похожими друг на друга. Культовые клады не оставляли бы где попало[19 - Клады иной раз находят в совершенно неожиданных местах. К таким находкам можно отнести клад у Ванамыйза, в 11 км от Вильянди, в юго-западной Эстонии. 22 сентября 2018 года группа археологов Тартусского университета искала место битвы у Вильянди, которая произошла 21 сентября 1217 года. Поля битвы они не нашли, зато нашли на берегу реки Леммийыги клад варяжского времени. При обследовании поля металлоискателями был обнаружен клад из 157 монет, в том числе 28 дирхемов, датированный временем около 1020 года. Место находки было исследовано очень тщательно. Монеты были обнаружены на распаханном поле, на площади около 25х 25 метров. Под почвой лежал слой глины, и четыре монеты были найдены прямо на нем, на глубине 60 см от поверхности. Клад был закопан именно в этом месте, а потом уже растащен плугами при распашке. Место находки первоначально было заливным лугом. В 260 метрах к югу было средневековое кладбище, а в 1,7 км к юго-востоку было поселение варяжского времени Раттама. Клад был закопан на краю поля без видимых ориентиров, вероятно, в мешочке или матерчатом свертке, который истлел. Думается, что в древности в этом месте был какой-то ориентир, к примеру, большое дерево, не дошедшее до наших дней. Никаких признаков культа или культового сооружения не было ни в месте находки, ни в окрестностях, так что наиболее вероятная причина сокрытия клада – военная опасность. Забрать клад в таком месте мог только хозяин, знавший ориентир, направление и расстояние от него, но он клад не забрал. – Konsa M., Leimus I., Kangert N., M?esalu A. Searching for the battle?eld – ?nding a silver hoard in Vanam?isa village, Viljandi County. Archaeologoical Fieldwork in Estonia 2018, 2019, pp. 79-81], но либо в определенных местах, либо в объектах культового назначения. В нашем случае нет ни того, ни другого, да и вообще очень трудно назвать хотя бы один скандинавский клад определенно культового характера.

Потому версия о культовом предназначении монетных кладов отставляется по причине ее недоказанности и явной надуманности. С первой версией, что часть кладов была оставлена ввиду военной опасности, стоит согласиться, хотя нужно сразу сказать, что местонахождение находки иногда может указать на характер военной опасности, то есть дать сведения исторической важности.

В литературе вроде бы не оспаривается представление об арабских дирхемах как о платежном средстве, а иногда даже прямо утверждается[20 - Например – Михалевский Ф.И. Очерки по истории денег и денежного обращения. Деньги в феодальном обществе. Т. 1. М., 1948, с. 221]. Монет очень много, клады и находки – это лишь небольшая часть монет, находившихся в обороте. По современным оценкам, годовая выручка купцов-русов на пике торговли достигала 1,25 млн дирхемов[21 - Русь в IX–X веках. Археологическая панорама. М.-Вологда, «Древности Севера», 2012, с. 385]. В обороте могли находится десятки, если не сотни миллионов дирхемов. К тому же есть такие свидетельства обращения дирхемов в качестве платежного средства, как находки частей монет или резан[22 - Речь идет о монетах, разрезанных на две, четыре или восемь, иногда на шестнадцать частей. Части монет называют обломками, но я бы не согласился с таким определением. Монеты разрезали специально, чтобы получить размен менее одного дирхема. Лучше использовать древнерусский термин: резана – половина дирхема (1,48 грамм серебра). Соответственно ? дирхема – это полрезаны, ? дирхема – это четверть резаны.], карманные весы и гирьки для взвешивания серебра. Это веские и бесспорные аргументы.

Однако, исследователи почему-то избегают делать вывод, что огромное количество монет и их чрезвычайно широкое распространение определенно говорит о товарно-денежной экономике. Причем эта товарно-денежная экономика возникла именно в варяжскую эпоху и была создана именно скандинавами. На территории будущей Руси, первые признаки товарно-денежной экономики возникают вместе с появлением здесь скандинавов, а после их ухода экономика претерпевает сильную деградацию с резким сокращением монетного оборота[23 - Последние русские монеты домонгольского времени относятся к Владимиру Мономаху или Юрию Долгорукому, то есть чеканка монет продолжалась до середины XII века. Возобновление собственной чеканки монет произошло в конце XIV века – Ильин А.А. Топография кладов древних русских монет X–XI в и монет удельного периода. Труды Нумизматической комиссии. V. Л., 1924, с. 8, 20] и натурализации всего хозяйства.

На мой взгляд, это не ошибка, а умышленное игнорирование одной из важнейших характеристик варяжской эпохи, то есть умышленное искажение исторической действительности. Не сделать вывода о товарно-денежном характере экономики варяжской эпохи можно было лишь очень желая его избежать[24 - Мне встретился прекрасный пример того, как можно было сказать об огромном количестве монетного серебра на территории будущей Руси, признать его платежным средством, даже признать широкое распространение денег во всех слоях общества, но не признать формирование товарно-денежной экономики и особенно связи его со скандинавами. Автор этой работы спорил с представлением о том, что на Руси скот играл роль денег. Изящный уход в полемику от всех неудобных вопросов – Лучинский М.Ф. Деньги на Руси IX–XI вв. Против одного ошибочного представления. Казань, «Издательство Казанского университета», 1958, с. 149–150, 223-225]. Мотив этого желания вполне понятен. Перед появлением скандинавов на территории будущей Руси арабских монет практически нет, да и вообще следы внешней торговли в славянских памятниках VII–VIII веков почти неразличимы. Потому пришлось бы признать, что денежный оборот и товарно-денежную экономику здесь устроили именно скандинавы.

Если исследователи не признают товарно-денежного характера экономики варяжской эпохи, то они не могут прочитать «монетную летопись». Монеты связаны в первую очередь с экономической деятельностью и выражают ее наиболее ярко, а экономическая деятельность тесно взаимосвязана с политическими и военными событями. Но если экономический фактор отрицается или недооценивается, то эти взаимосвязи исследовать оказывается невозможно.

Экономический фактор отрицался не только по политическим мотивам. Исследователи, как историки, так и археологи, не могут проникнуть в тайны древней экономики просто потому, что не имеют для этого необходимой подготовки и методологии. Это не ученый предрассудок, культивируемый вполне сознательно, а неосознаваемая методологическая лакуна.

Методологическая некомпетентность историков и археологов в вопросах экономики древних обществ в значительной мере имеет объективный характер. Во-первых, основа профессиональной подготовки и тех, и других состоит в поиске и интерпретации источников, письменных или археологических. Когда в источниках есть сведения экономического характера, то историки могут их изучить и проанализировать. Но ни варяги, ни составители первых летописей не были настолько любезны, чтобы оставить нам статистические отчеты о состоянии хозяйства; историки же не могут выявить то, чего в источниках нет. Археологические материалы в этом отношении еще сложнее. Хотя находки прямо и непосредственно связаны с древним хозяйством, эти следы крайне скудны, разрушены и перемешаны при археологизации изучаемых комплексов. В основном, в литературе состояние хозяйства: хлебопашества, ремесла, добычи пушнины характеризуется на констатирующем уровне, то есть отмечается, со ссылкой на те или иные находки, существование определенной отрасли хозяйства, ремесла или определенной ремесленной технологии.

Во-вторых, методика изучения хозяйства при острой нехватке статистических данных, или методика выборочных оценок, сложилась и развивалась совсем в другой сфере – в экономической статистике и народнохозяйственном планировании. Исследователи, специализирующиеся на Древней Руси или эпохе викингов, с этой сферой практически никогда не сталкиваются и даже не имеют к ней интереса.

Я же пришел к варяжскому вопросу о специфическим опытом. Поскольку меня интересовала в первую очередь экономическая история, то я изучал весьма многое, что обычно не входит в сферу интересов медиевистов. Среди них история военной экономики, экономическая история мировых войн ХХ века и межвоенного периода, важной частью чего была история народнохозяйственного планирования.

СССР в то время был страной с большим аграрным сектором, многие части которого сохранили, так сказать, первозданный характер крестьянского хозяйства. Достаточно сказать, что сохой в СССР пахали еще в конце 1920-х годов, а производительность вспашки сохой была даже учтена в нормативах трудозатрат при сельхозработах, выработанных Наркомтрудом РСФСР и ВЦСПС в 1920 году. Сельское хозяйство многих уездов, удаленных от городов и дорог, со слабым развитием товарного хозяйства, было весьма близко к сельскому хозяйству крестьян варяжской эпохи. Это хозяйство изучалось и было описано статистически.

В те времена, когда статистический учет был еще далеко не налажен, плановые органы выработали интересную методику оценки общего уровня развития хозяйства и его экономических результатов по выборочным данным. Типичный пример этой методики представляет собой оценка урожая зерновых по выборочным измерениям урожайности с последующей экстраполяцией данных на всю засеянную площадь. При некоторых погрешностях, такая оценка давала вполне удовлетворительный результат, использовавшийся при составлении хлебофуражных балансов и в хлебозаготовительных кампаниях.

Поскольку мы можем получить лишь выборочные данные о состоянии хозяйства варяжской эпохи, то вполне целесообразно применять эту методику из арсенала народнохозяйственного планирования.

Конечно, мне вполне понятно, что применение методов народнохозяйственного планирования к изучению истории варягов вызовет у многих взрыв мозга и острое негодование. Однако, хочу заметить, что подлинный исследователь не только вправе, но и обязан воспользоваться любой возможностью, чтобы получить более детальные и подробные сведения о прошлом. Мы же пользуемся радиоуглеродными и дендрохронологическими датировками, палинологическим анализом, металлографическим анализом, статистическими корреляциями, то есть методами, выработанными в научных сферах, весьма далеких от истории с археологией. Они дают интересные и важные сведения. Почему бы не использовать также планово-статистические методы для изучения экономики отдаленного прошлого?

С точки зрения своего опыта изучения истории экономики и планирования, я смотрю на историю варяжской эпохи прежде всего как на экономическую систему, которая развивалась сама и на основе которой разврачивались определенные военно-политические процессы. Воссоздав и изучив экономику территорий, на которых шла бурная деятельность скандинавских викингов, мы получим возможность понять, какие тут происходили события, как и почему. Также мы сможем, имея экономическую историю варяжской эпохи в качестве своего рода матрицы, расположить известные нам письменные сведения в правильном порядке, а не как захотел летописец, и тем самым их проверить и истолковать.

Выводы, которые я сделаю ниже на основе столь своеобразного подхода, могут показаться экстравагантными и спорными. Можем и поспорить, но в плен обещаю не брать.

Главные товары и методы оценки их производства

Деньги неразрывно связаны с товарами. Когда есть деньги, значит, на них что-то продается и покупается. Денег в виде дирхемов и резан из них было много. Поскольку серебра в этом регионе не добывалось и дирхемов не чеканили, то поступление монет шло через внешний рынок, через торговлю, из чего непреложно следует, что были товары эквивалентной стоимости, продававшиеся за дирхемы, так сказать, на экспорт.

Таким образом, встает вопрос об экспортных товарах, бывших неотъемлемой частью товарно-денежного оборота, существование которого засвидетельствовано кладами и находками монет. Что бы это могло быть?

Подходящих вариантов очень мало. Это должен быть товар, весьма ценный и способный породить столь грандиозный денежный поток. Из арабских сообщений известно, что на рынок в Булгаре вывозилась пушнина. Даже если бы не было этого сообщения, все равно это единственный подходящий вариант, поскольку Древняя Русь до варяжской эпохи и в ее начале была очень бедна, на что указывает почти полное отсутствие инвентаря в погребениях и скудость находок на поселениях. Ни славяне, ни финно-угры, ни балты ничего такого не производили, чтобы можно было выручить миллионы дирхемов от продажи. Природные ресурсы всего региона тоже весьма скудны, и только пушнина являлась естественным богатством этой территории. Так что пушнина – это тот самый экспортный товар, который и создавал весь денежный поток и всю товарно-денежную экономику варяжской эпохи.

Деньги обращались и в Скандинавии, и на территории будущей Руси, что также засвидетельствовано кладами. Значит, был товар и для внутренней товарно-денежной экономики. Внутренний товарно-денежный оборот очевидно был связан преимущественно с хлебом. Крестьянское хозяйство, как хорошо известно по экономико-статистическим материалам конца XIX – начала ХХ века, порождает хлебную торговлю, поскольку зерно является главной ценностью, производимой крестьянами. Даже в районах с полунатуральным хозяйством все равно присутствует хлеботорговля.

Итак, пушнина и хлеб. Но и сами эти товары до нас не дошли, и хозяйство, их производившее, давно разрушено. Распад и тление в процессе археологизации почти стерли его, оставив нам только отдельные фрагменты. Кое-что мы имеем, но можем ли мы это прочитать?

На этот вопрос я отвечу – можно. Для этого нам нужен ключ, с которым мы будем сравнивать имеющиеся в нашем распоряжении жалкие остатки хозяйства варяжской эпохи. Ключ в данном случае, это хозяйство, известное нам в полной, живой форме, детально описанное в письменных источниках и статистических материалах. На наше счастье есть такие ключи. Первый из них – пушной промысел в Сибири в XVII веке, который нашел весьма детальное отражение в разнообразных документах и был неплохо изучен.

Второй из них – русское крестьянское хозяйство образца конца XIX – начала ХХ века. Вообще, у нас есть также материалы и о крестьянском хозяйстве более ранней эпохи, XVI–XVII веков, по той же самой территории. Таким образом, есть возможность выбора. Однако, я предпочитаю образец крестьянского хозяйства и экономики более поздней эпохи. Причины выбора таковы. Во-первых, материалов значительно больше. Во-вторых, в них крестьянское хозяйство отображено со всеми приложениями: животноводство, промыслы, ремесла, торговля. В-третьих, в материалах отображены хозяйства разных типов, от почти натуральных до высокотоварных, и можно проследить основные факторы развития товарности крестьянского хозяйства. В-четвертых, оно было детально изучено А.В. Чаяновым, который построил теорию русского крестьянского хозяйства.