Полынь и порох

– Это если убьют, что ли? – переспросил он и тряхнул русой челкой. – Если сразу – то не боюсь. А так…

– А я вдруг про родителей подумал. Как они переживут такое?

– Дребедень. А как другие переживают? Разговор был всего-то неделю назад, а обстоятельный силач Серега успел уже побывать в настоящих боях под Каменской.

…Мельников жил на углу Барочной и Кавказской. Вчера утром, спускаясь по Почтовой улице, Алексей лишь чудом не набрал полные ботинки талой воды, ручейками сбегавшей в обрывистую балку.

Калитка была открыта. Старый дворовый пес по кличке Янычар, узнав Алешку, радостно завертел хвостом и ткнулся мордой в колени.

Сережка сидел на кухне и пил чай из самовара, обняв дымящееся блюдце закопченными ладонями.

– Я думал, это мать, – удивленно улыбнулся он, – она на базар пошла.

– Греешься?

– Ага, – Мельников аппетитно прихлебнул, – за эти дни так околел, что никак не оттаю. – Он опять улыбнулся, но уже как-то грустно. Всегда и так казавшийся старше своих сверстников физически крепкий Серега выглядел еще взрослее, словно с момента расставания прошла не неделя, а несколько лет.

Алексей снял с плеча винтовку и поставил в угол рядом с Серегиной. Мельниковская успела потерять заводской блеск и была вся в царапинах. Никто б не подумал, что номера этих трехлинеек отличаются всего на одну цифру. К тому же на хозяйской Лиходедов насчитал пять зарубок. Поймав Алешкин взгляд, Мельников пояснил:

– Трое в Глубокой, душу их в тряпки, и два под Персиановкой.

– Ну да?! А пулемет?

– Еще у Сулина раскорежило, так-разэтак. Снаряд, будь oн неладен.

Пока оттаивающий Серега рассказывал, как часть их отряда вырывалась из-под Глубокой, пришла его мать.

Жили они втроем. Сергей, мамаша и бабка – отцова мать, которая часто наведывалась в Заплавскую, к своей родне. Мельников-старший погиб еще весной 1915-го. Здоровенный был человек, из потомственных казаков. Перед германской стал работать в кузнице у Сенного рынка, все хотел дело свое открыть: ковать художественные ограды. Но война помешала.

Серега вышел весь в него – такой же высокий, сильный, упрямый, с прямой русой челкой над сдвинутыми бровями, часто немногословный, и ругается точь-в-точь как отец.

– На базаре паника. Только и разговоров, что про смертоубийство Каледина, да что от Грушевки красная конница наступает, – с порога сообщила Серегина мать, тетка Варвара, снимая платок и здороваясь с Алексеем.

– Если б наступала, то уже бы у нас во дворе была, итить ее в гроб, – мрачно заметил Серега. – Мы про нее еще утром слыхали. А насчет Каледина я так думаю: «Бог простит, а Дон отомстит».

Тетка Варвара вздохнула и в шутку погрозила сыну пальцем:

– Шош ты будешь делать… Опять ругается, ну чистый батька!

Действительно разъезды, высланные в тот день в направлении станицы Грушевской, никакого противника не обнаружили. Видимо, местный помещик, прибежавший в штаб с этой ужасающей вестью, с перепугу принял за колонну красной кавалерии гурты скота.

Пока Серега прорывался с частью отряда из-под Персиановки, Алешка с Шуркой гордо расхаживали по городским улицам с винтовками на плечах. Когда заканчивалось их дежурство в Казначействе, гимназисты доставляли пакеты, расклеивали атаманские воззвания. Один раз даже разыскивали цыгана, умыкнувшего полевую кухню от партизанского общежития на Барочной улице.

С помощью знаний, почерпнутых Пичугиным из рассказов про сыщиков, пропажа в конце концов была обнаружена. Так и осталось неизвестным, что прельстило похитителя: пара убогих лошадок или содержимое кухни. Но когда кухню, еще теплую, нашли во дворе на Песчаной, ни того ни другого уже не было. Однако за возврат казенного имущества Алешку и Шурку лично поблагодарил полковник Смоляков, в ведении коего оно и находилось.

Дома у Лиходедовых считалось, что сын служит курьером при штабе. Правда, у матери случилась истерика, когда Алексей заявился домой с новенькой винтовкой, но отец ее успокоил, сказав, что «теперь оружие кому только не выдают, а раз и Алешке выдали, то, вероятно, считают, что так лучше…» И что-то еще в том же духе. Мать сделала вид, что поверила, но патроны все же спрятала, «чтобы Алешенька, не дай Бог, кого-нибудь не ранил».

Пришлось пару дней занимать патроны у Пичугина. Вскоре боеприпасы были обнаружены за образами, и больше никто из домочадцев на них не покушался.

Дежурство в Казначействе длилось сутки через сутки. Алешку и Шурку меняли два прапорщика – бывшие добровольцы, не пожелавшие уходить с Корниловым. Их сменой командовал земляк старшего урядника Угоды – вахмистр Тюрин. Алешка слышал, что прапорщиков собирались отправить под Персияновку – офицеров в отбивавшихся от большевиков партизанских частях катастрофически не хватало, – а на их место прислать солдат-связистов. Сутки назад сняли и жидкое уличное оцепление…

Алексей вздрогнул – зазвонил телефон. Угода поднял трубку.

– Алле. Старший караула урядник Угода слухает! Точно так, постреливают вокруг. Есть груз готовить! Будет исполнено, ваш высокородь!

Положив трубку, урядник озадаченно крякнул:

– Звонил второй генерал-квартирмейстер полковник Смоляков. Наказал груз отпереть и сносить к дверям. Скоро подадут грузовик. Старший команды – подъесаул Ступичев.

«Ступичев… Ступичев… Что-то знакомое!» – подумал Лиходедов.

– Видать, совсем худо дело, раз Походный свои железяки увозит, – вздохнул Угода. – Сдадут город.

Алешка переспросил:

– Железяки? Василь Василич, а что там?

Урядник пожал плечами:

– А бес его знает… В документах написано: «Части печатных машин государственного Монетного двора. Из Петрограда».

С улицы послышался рокот мотора, в зарешеченных окнах мелькнул отсвет фар. Грузовик сдал задом, встал почти вплотную к дверям Казначейства. Приехавшие ни глушить мотор, ни сигналить не стали. Раздался настойчивый стук прикладов в дверь.

По разработанному ранее плану Алексей и Шурка примкнули штыки, схоронились за караульное помещение и прицелились.

Старший караула с наганом в левой руке и шашкой наголо в правой приблизился к двери.

– Кто идет?

– По поручению полковника Смолякова офицер отдела оперативной связи подъесаул Ступичев!

Угода отодвинул засов. В дверь просунулся офицер и протянул бумаги:

– Мои документы и наряд на груз.

Урядник вогнал шашку в ножны и отошел на свет. Глянув на фамилию и печать Всевеликого Войска Донского, сказал:

– Пожалте, ваш высокбродь.

Офицер был в светлой бекеше и низко надвинутой черной мохнатой папахе. Правую руку он держал на перевязи. Проходить в коридор штабист не стал. Увидев вышедших из-за караулки стрелков в гимназических шинелях, подъесаул кашлянул в кулак, а потом, обращаясь к Угоде, хрипло сказал:

– Со мной двое солдат. Поможете – быстрее будет. А я к шоферу.

После звонка из штаба караульные успели вытащить из хранилища только пять ящиков. Погрузив их, караул и двое солдат-связистов успели перенести в кузов еще семь.

Вдруг из грохающей темноты со стороны Ратной улицы выбежали вооруженные фигуры. Оглядываясь назад и отбрасывая впереди себя неестественно длинные тени, они направились к дверям.

– Леха, это мы! – Алешка узнал Серегин голос. – Не стреляйте!