Полынь и порох

– Точно, – согласился Смоляков, – был такой броненосец. В середине октября прошлого года в неравном бою с германскими кораблями получил пробоину и был затоплен экипажем в Моонзундском проливе. Поэтому немецкая эскадра и не смогла пройти к Петрограду.

Алешка ткнул в бескозырку пальцем:

– Тут еще внутри слово вышито: «Бугай».

– Думаю, это фамилия хозяина. В отрядах Саблина, действующих на нашем направлении, морские ватаги есть, но там – черноморцы и азовцы. А вот у Сиверса основной костяк составляют как раз балтийцы, да еще латыши. Точно известно, что моряки со «Славы» и «Цесаревича» были под началом Антонова-Овсеенко в дни переворота в Петрограде. Этот Антонов у большевиков командует всем Южным фронтом.

– Выходит, господин полковник, это Сиверс послал матросов за грузом?

– Выходит, что так. Вам, Лиходедов, – Иван Александрович весело прищурился, – очень повезло, что Барашков и Журавлев решили сходить за самогонкой.

Студенты сконфуженно заулыбались.

– Вот только мы точно не знаем, – уже серьезно продолжал Смоляков, – на кого работал Ступичев… Ясно одно: те, кто посылал морячков, боялись, что груз перехватят саблинцы или казаки Голубова.

– Но ведь на одном грузовике до Ростова они не доедут, – предположил Мельников. – Не поместятся, да и горючего у них мало. Вон, связисты слыхали, как шофер по этому поводу матерился. Первого генерал-квартирмейстера, между прочим, поминал, душу его в тряпки. Кстати, мы с этим Ступичевым уже встречались. Да, Алеха? То-то он, рыжий, рванул, как черт от ладана.

Ребята дружно расхохотались.

Полковник с интересом выслушал историю про Алешкино неудавшееся свидание, но комментировать не стал.

– Насчет грузовика верно, – сказал он. – Значит, где-то должны дожидаться подводы. Скорее всего, на южном выезде из города.

Пичугин вопросительно вздернул брови:

– Я извиняюсь, но что же нам все-таки… э-э… делать? Домой теперь нельзя… Слава Богу, хоть тетя позавчера приехала…

– Да… Выбор у нас невелик, – Барашков почесал кучерявую макушку, – или оставаться в городе, захваченном красными, или немедленно уходить в Ольгинскую, к Корнилову.

– Выбор невелик, но отсиживаться в норе не по мне, так-разэтак.

– Верно, Серега! – поддержал Мельникова Алексей. Его карие глаза, окруженные длинными ресницами, широко раскрылись. – Краснопузые наш город унизили. Мы ж с тобой казаки! Помнишь, сам говорил: «Бог простит, а Дон отмстит»?

– Вам уходить надо. Большевики вас расстреляют, если сцапают. В Таганроге они кадетов не щадили.

– Я извиняюсь, а как же вы, Иван Александрович? И как же груз, его ведь… э-э… найти надо? – снова спросил Шурка.

– Я, ребятки, останусь в Новочеркасске у одного надежного знакомого. Если что, прикинусь торговцем. Для меня теперь бывшие соратники опасней «товарищей». К тому же, возможно, Ступичев объявится в городе. Ведь ему и его хозяевам, судя по всему, нужен весь груз. Еще я хочу отправить с вами письмо. Его надо передать ротмистру Сорокину. Мы с ним вместе из Киева на Дон пробирались. Он у генерала Алексеева офицером по особым поручениям служит. Я бы с вами пошел, но боюсь, что свита Походного атамана уже известила Алексеева и Корнилова о хищении. Им выгодно свалить все на меня и развести руками. Ведь у них с добровольцами взгляды на методы борьбы прямо противоположные.

Пока партизаны вполголоса обсуждали сказанное, Смоляков, спросив чернильницу, бумагу и перо, принялся за послание. Когда он закончил, подозвал Алешку:

– Вот, Лиходедов, возьмите и спрячьте подальше. А теперь, пожалуйста, расскажите мне про вашу знакомую.

Глава 4

«К началу нового и самого кровавого в истории Гражданской войны года обстановка на „внутреннем фронте” складывалась следующим образом. Пока материально зависимый от немцев Совнарком во главе с Лениным делал вид, что торгуется с ними в Брест-Литовске, Добровольческая армия сосредоточилась в Ростове; партизанские отряды донцов защищали с севера Новочеркасск, добровольческие отряды на Кубани прикрывали Екатеринодар со стороны Тихорецкой и Новороссийска; атаман Дутов, выбитый красными из Оренбурга, ушел в степи, а Петлюра со своими гайдамаками драпал из-под Киева к Житомиру.

Отношение большевиков к Брест-Литовским соглашениям лучше всего выразил красный главковерх Крыленко: „Какое нам дело, – говорил он, – до того, заботится или не заботится Германия о наращении или ненаращении территории? Какое нам дело, будет или не будет урезана Россия? И какое, наконец, нам дело – будет или не будет существовать сама Россия в том виде, как это доступно пониманию буржуев? Наплевать нам на территорию! Это – плоскость мышления буржуазии, которая раз и навсегда безвозвратно должна погибнуть…”»

Из дневников очевидца

За несколько дней до событий в Новочеркасске штаб Сиверса в Матвеевом Кургане напоминал эсминец на латышском хуторе. Соленый мат и боцманские команды разрывали пресную, насыщающую морозный воздух прибалтийскую речь.

Бывший редактор «Окопной правды» внимательно изучал восьмой номер ростовской газеты «Рабочее слово», найденной у убитого кутеповца.

Газета писала:

«…Возвращение из ограбленного Киева Макеевского отряда рудничных рабочих, их „внешний облик и размах жизни” вызвали в угольном районе такое стремление в Красную Гвардию, что сознательные рабочие круги были серьезно обеспокоены, как бы весь наличный состав квалифицированных рабочих не перешел в Красную Гвардию…»

Сиверс постучал тупым концом карандаша по измятой бумаге и, не отрывая глаз от газеты, сказал вошедшему помощнику:

– Иван Карлович, распорядитесь: когда возьмем Ростов, этого моего коллегу найти и расстрелять. Да и всю редакцию, если удастся, тоже. От этих социал-демократов один вред!

– Слушаюсь, Рудольф… Товарищ командующий!

– Ничего, ничего… Можно и по отчеству – не на плацу.

– Рудольф Фердинандович, тут эмиссар от фон Бельке прибыл, вроде как своих инспектировать. Ждет, когда к вам можно будет.

Офицер немецкого генерального штаба майор фон Бельке возглавлял организацию, формировавшую для красных отряды из военнопленных немцев, снабжая их оружием и провиантом. Обладая широкой агентурной сетью, фон Бельке знал обо всем, что происходило на Дону и Кубани.

– Так-с… – Сиверс резко поднялся и подошел к карте. – А Склянский здесь? Найдите комиссара! Нам нужна связь с бригадой этого вахмистра, который с конной артиллерией… Буденный, что ли…

– Да.

– Пусть его бригада поддержит наших морячков вот здесь: у селения Салы. Говорят, на помощь Кутепову идет генерал Черепов с корниловцами. Без кавалерии. Все, идите.

– А германец? – Будучи сам из русских немцев, Иван Карлович Корф нарочно употребил это слово.

– Ладно, зовите.

Красный от мороза, одетый в цивильное немец был похож на часовщика. Цепкие глаза, тонкие губы, аккуратные баки, тщательные движения.

– Лейтенант Шулль, осопый отдел, – отрекомендовался он.

– Я уже начинаю привыкать к неослабному вниманию вашего начальства, – усмехнулся Сиверс. – Что на этот раз интересует майора фон Бельке?

Лейтенант слегка замялся, покосившись на стоящего в дверях помощника.

– Да так, один полезный документ. Мандат на сопровождение ценного груза. Гофорят, в Софнаркоме ваше мнение ценят…

– Никак барону свечной заводик приглянулся, – усмехнулся командующий, – Что ж, проходите.

Когда немецкий посланник после двадцатиминутного разговора наедине оставил кабинет Сиверса, тот опять крикнул Корфа:

– Иван Карлович, Бугая и Рудаса ко мне, только по отдельности!

Рудас – командир отряда латышских стрелков, ничем не примечательный плотный человек с малоподвижным желтоватым лицом – появился сразу. В отличие от боцмана Бугая – предводителя революционной морской ватаги – прибалтийца не пришлось долго искать. Он появлялся сразу, словно из-под земли, как только о его существовании вспоминало командование. Рудас и его латыши иногда молча покидали ставку, накрепко приучив остальных не интересоваться причинами своего отсутствия в расположении, а потом вдруг вновь возвращались, наполняя околоштабную атмосферу резкой, непонятной пролетариям речью.