Полынь и порох

Докторская дочка поначалу собиралась зайти в булочную. Но та была третий день как закрыта. В городе, за редким исключением, торговые отношения теплились лишь на рынках.

«Наверное, повернет в сторону Азовского», – решил Пичугин и не ошибся.

На вечно шумном базаре народу было в три раза меньше обычного. Торговцы пребывали в замешательстве. Никто толком не представлял, какие деньги нынче в ходу. «Керенки» вымирали, добровольческие билеты никто не принимал – это воспринималось как надежда на возвращение «кадетов», да и неизвестно еще было, вернутся ли они, а большевистских денег у народа не было. Надежней всего были золото, серебро или совсем простое: «Ачедашь?»

Серебряные с фианитом Улины сережки потянули на три больших ржаных каравая, большой шмат сала, свеклу, два кочана капусты, бутыль растительного масла. Хохлушка, взявшая Улины фамильные побрякушки, жалостливо глянула на хрупкую девушку.

– Як же ты, ридна, усе попре? Це ж чоловика треба! Гей, хлопец, пидмогни дивчине, дывысь яка гарна!

Топтавшийся поодаль Шурка не сразу сообразил, что хохлушка имеет в виду именно его.

«Фиаско! Меня раскрыли!» – подумал гимназист, первым желанием которого было задать деру. Но по глазам девушки понял, что та его не узнала. Он был без очков и в таком наряде…

– Позвольте, барышня, – скромно улыбнулся любитель детективной литературы. – Я помогу.

Шурка приподнял сумки, напряженно соображая, что делать дальше.

– А вы не похожи на пролетария, – вдруг заявила девушка.

– Ну почему же, – обиженно возразил Пичугин. – Я семечки щелкаю, в сапогах хожу и руки у меня э-э… грязные. И…

– Вы разговариваете, как приличный человек, не ругаетесь. Не боитесь, что выдадите себя?

– Боюсь. Но вы ведь дочь доктора Захарова?

– Ой, вы знаете папу?

– Извините, не очень… – замялся Шурка, – но для того, чтобы решиться вам кое-что э-э… объяснить…

– Я заинтригована.

Гимназист облегченно вздохнул: «Фух! Еще немного, и контакт состоится».

Пора было переходить к главному.

– А помните Алексея и случай у Александровского сада?

– Алешу? Конечно! Ой, так это вы там были, только в очках? Вы его друг? Что с ним? Он жив?

– С ним все в порядке, но его нет в городе. Он передает вам привет и э-э… наилучшие пожелания.

– Вот как… Выходит, он не сердится? Постойте, но вы за мной следили!

– Извините. Только вы, Уля, э-э… не подумайте…

– Выслеживать гадко, что бы там ни было!

Пичугин еще раз оценивающе посмотрел на Ульяну.

Его друг Алешка прав, категорически отказываясь отождествлять курсистку со всей этой историей. «Да, в такую можно влюбиться».

– Мой друг Алексей хочет предупредить вас: тот, кто был с вами, ваш э-э…

– А вот нисколечко не правда, никакой он не ухажер! – Уля надула губки.

– Извините, но я хотел сказать – спутник. В общем, Ступичев… э-э… похитил ценный груз, который мы с Алешей сторожили. Вот.

– О Боже! Какой негодяй! Хамелеон! – Возмущение девушки было таким искренним, что сомневаться в ее непричастности не приходилось. С другой стороны, дальнейшие расспросы и волнение по поводу Алешкиной судьбы позволяли быть с ней более откровенным. И Шурка решил все рассказать.

– Хорошо, – сказал он, – слушайте. Но только поклянитесь, что… э-э… не расскажете никому. От этого зависят наши жизни.

Увидев, каким серьезным стало лицо маленького гимназиста, Ульяна крестясь, произнесла:

– Клянусь Богом!

На следующий день Пичугин направлялся в гараж красных. Еще раз перечитав любимые моменты из Конан Дойля, Шурка решил окончательно перевоплотиться. Затемненные зеленые очки теткиного мужа-телеграфиста, позаимствованные перед уходом, пришлись весьма кстати. Трость и замызганная шапчонка дополнили гардероб слепого. Попрошайка получился жалкий. Наверное, только опытный взгляд городового смог бы отличить шарлатана по излишней суетливости движений. Но новочеркасских стражей порядка давно истребили как класс. Даже цыгане убрались из города, от греха подальше.

На паперти перед Войсковым собором появление «слепца» вызвало взрыв негодования. На Пичугина зашипели:

– Иди, иди отсюда! Не мылься – бриться не будешь!

Кособокий юродивый, выросший как гриб на пути, заскулил:

– Моя-я копеечка! Моя-я!

Шурка ткнул в юродивого палкой, и тот, как ошпаренный, отскочил:

– Пошто, упырь, пошто?

Конспиратор довольно ухмыльнулся – значит, его наружность производила нужное впечатление: «Приняли за конкурента».

Встречные торопливо обходили «убогого», а один даже сунул в руку керенский рубль. Шурка молча поклонился и зашагал дальше, старательно обстукивая крылечки и деревья.

У ворот гаража кого только не было. Комиссары с ординарцами, начпроды с мешками, матросы с мандатами на транспорт для реквизиций. Грузовые и легковые автомобили то и дело въезжали или выезжали. У входящих внутрь часовые проверяли пропуска. Один из грузовиков притормозил неподалеку от въезда. Водитель пригласил нескольких матросов забираться в кузов, а сам открыл капот.

– Щас воды подолью и поедем, – сказал он старшему морячков.

Шурка, стоявший за деревом, быстро снял очки, шапчонку, кинул в траву трость. Теперь он напоминал беспризорника.

– Дяденька, дяденька! – затеребил он шофера. – Не могли бы вы дяденьке Журбе вот этот рецепт… э-э… передать? Меня из аптеки послали.

Солдат с ведром направлялся к воротам.

– Давай, шкет. Для Журбы передам.

Через пару минут на улицу вышел огромный розовощекий человек с размером ботинок почти как два пичугинских.

– Это ты рецепт на мазь приносил?