Полынь и порох

– Алеша? – удивленно воскликнула девушка. – Как вы… Как вы на себя не похожи… Вы изменились, да?

– Почему? – еще глупее переспросил растерявшийся юноша.

Ульяна, прижав ладошкой рот, смущенно хихикнула:

– Мне о вас столько рассказывали… Ваши друзья.

Никак не ожидал Алексей, что их встреча произойдет вот так, с кондачка. Раньше грезилось, что он вроде как официально прибудет с извинениями за давний инцидент. Конечно же, с цветами и, конечно же, при параде. А тут… Какой может быть парад в не подогнанном обмундировании скучного полевого цвета, да еще без погон, петлиц, аксельбантов? Благо галифе с гимнастеркой почти новые, а то и вовсе бы стыдно пришлось. Шинель тоже подкачала: хоть и не ношеная, а рукава – как у петрушки.

– Пойдемте на улицу? – неожиданно предложила Уля. – Мне на Почтовую, а вам куда?

– А мне Шурка Пичугин нужен. А после пойду в Инженерное управление, на Платовский. Там инженерная часть формируется. Объявление повесить надо.

– Снова воззвание?

– Да, простое совсем.

Уля взяла в руки бумажку и прочитала: «Объявление. Запись желающих поступить в инженерные части принимается в Инженерном управлении (Платовский проспект). Необходимы: техники, бывшие саперы, подрывники, мастера разных специальностей и просто грамотные казаки. Командующий отделом Фетисов».

Пока девушка с выражением зачитывала выведенные ровным пичугинским почерком строчки, Алешка с упоением вслушивался в ее голос. Грудные мурлыкающие нотки переливались, заставляя пробегать по телу сладкий холодок. Тембр голоса возбуждал и в то же время убаюкивал.

– Меня папка в богадельню отослал, – вдруг сказала Ульяна, отдавая записку обратно. – Велел все осмотреть и сделать пометки, что там от красного госпиталя осталось. Я и дальше при отце буду. После всего этого, – улыбка сошла с ее лица, – я не смею не помогать. Я раньше такая глупая была…

– Глупая?! Да что вы, перестаньте. Вы смелая! Мне полковник Смоляков и Шурка рассказывали, как вы помогали. Без вас, может, и город бы не взяли. Извините, что я тогда так глупо себя повел…

– Ну что вы, Алеша! Это я вела себя легкомысленно, как… как стрекоза какая-то. Но этого больше не будет. Такие ужасы кругом, а я… – Уля опустила глаза. – Вам, наверное, бежать надо?

– У меня, конечно, приказ… Но я… Мы еще увидимся?

Получив у девушки разрешение навещать лазарет, Лиходедов смущенно откланялся.

Уля решила: ни за что не расскажет Алексею о том, что произошло с ней накануне. За несколько часов до штурма в красный госпиталь, куда она устроилась санитаркой вопреки протестам своего отца, поступила новая партия раненых с Александро-Грушевского направления. Среди них был один крупный большевик, получивший осколочное ранение в правый локтевой сустав. То что хмурый седой мужчина, терпевший сильнейшие боли на перевязках не морщась, – важная птица, Ульяна поняла, когда к ним пришел помощник комиссара Рябов, отвечавший в городе за борьбу с контрреволюционным элементом и его поголовный учет.

– Где здеся Шайтенко? – Рябов появился в приемном покое и, ни с кем не здороваясь, быстро пошел к лестнице, переступая через носилки с ранеными. Следом за помощником комиссара последовали двое в кожаных куртках с деревянными коробками маузеров на перевязях.

Уля испугалась, что на пути чекистов встретится ее отец. Тогда он непременно сделает им замечание относительно таскаемой на сапогах грязи. Владимир Васильевич упрямо не желал мириться с антисанитарными наклонностями большей части пациентов, тем самым вызывая опасное раздражение у ненавидящих «буржуйство» маргиналов.

Отец был в шоке от Улиного желания служить в большевистском госпитале.

«Бог с тобой, доченька! Я старый – мне все равно. Я же это от нужды делаю, чтобы мы выжить могли, – ужасался он, – а ты что вытворяешь! Одумайся! Они же опасные мерзавцы, а ты у меня такая… И в эту кровавую блевотину! Ради чего? Человеколюбия?»

Но Ульяна отвечала, что, во-первых, одного докторского пайка на троих мало, а во-вторых, в облачении красной медсестры она хоть по улицам сможет передвигаться относительно безопасно.

Неожиданно мать, Зоя Михайловна, поддержала дочь:

– Нам что, в погребе ее теперь прятать? Пусть помогает, учится – мне так спокойней за вас обоих. Ты кого, Володенька, государя-освободителя ждешь? Повесили небось давно. Тут выжить бы… Господи, ад кругом кромешный!

На счастье, пути доктора Захарова и помощника комиссара не пересеклись. Уля, волнуясь, осторожно пошла следом за кожанками. Визит был загадочный. Обычно большевистские чины такого ранга в госпитальные палаты не заявлялись.

Рябов нашел Шайтенко, сухо поздоровался и сразу же вывел его в общий коридор для разговора. Уля незаметно скользнула в перевязочную, а из нее в моечную. Разговор у красных намечался конфиденциальный. Заглянув в перевязочную и убедившись, что в ней никого нет, красные (как потом оказалось – старые знакомые) начали с обсуждения действий своего командования, мешая русские и украинские слова.

– Ты же знаешь Микола, – сказал Шайтенко, словно продолжая прерванный спор, – что шахтерские комитеты не желают давать людей Сиверсу. Ростов нехай для евойных рабочих остается, а Новочеркасск Донбасскому краю пидчиним. Казаков повыведем, а зараз и столицу тута сделаем.

– А никто покуда не гонит вас на Кубань, там своих товарищей хватает. Революционный момент требует обмена силами. Пусть ваши в Ростове контру шерстят, а ростовские товарищи здеся. Без пощады. Сиверсу, сам разумеешь, местные рабочие комитеты с их выкрутасами как бельмо в глазу – он Совнаркому подчиняется. Нам депеша пришла: немедленно ликвидировать контру в Кривянке. А как мы ее ликвидируем, когда голубовцы, того и гляди, в спину ударят или по куреням тиканут? Сиверс два отряда из полка Титова сюда отправит, ежли шахтеры дыру на Ростовском фронте закроют.

– Не, Федор, легче сюды шахтеров из Макеевки перебросить, чем грушевских в Ростов отправить. Давай я товарищам отпишу, мабуть, макеевский комитет нас поддержит. Тилько швыдче трэба. Казачки могут на город двинуть.

– В том и дело, Микола, шо на город. На Александро-Грушевский они не попрут – силы не те. А вашим-то сюда пешком дуть всего ничего. Ты в своем комитете пошукай верных товарищей, а я в долгу не останусь – каждому за голос по вагону реквизиций дам. Опять же, оружием и провиантом братьям-шахтерам подмогну.

– Добро. Пошукаю, киль так.

– Вот це дило. Поправляйся. Нехай к твоей персоне санитарку пожопастей приставят.

Рябов рассмеялся и чиркнул спичкой, видимо, прикуривая. Вскоре едкий дым наполнил перевязочную и пополз из дверных щелей, проникая в моечную. Горелый дух нискосортного табака затеребил ноздри. Уля, плохо переносившая запах курева, зажала лицо ладонями, сдерживаясь, чтобы не чихнуть.

Она уже не слышала, о чем говорили в соседнем помещении, изо всех сил пытаясь не выдать себя. Но у нее не получилось. Чихая в ладошку, девушка повела локтем, и жестяная шайка, стоявшая рядом на полке, громыхнула, как оркестровые литавры.

– Кто тута? – крикнул помощник комиссара, с револьвером в руке врываясь в моечную.

Увидев обомлевшую от страха Улю, он схватил девушку за косу и пригнул к полу:

– Подслушивала, тварь?! Кто такая? Кто послал? Говори, сука!

От боли у девушки потемнело в глазах.

Намотав косу Ули на руку, Рябов таскал ее, полусогнутую, по моечной, дергая и тыча в спину дулом нагана. Курсистка растерялась, обомлев от животного ужаса. Из горла вырывались только прерывистые всхлипы. Наконец, собрав силы, Ульяна заголосила:

– Не бейте, дяденька комиссар! Я нечаянно тут! Воду носила-а! Я ваших слов не поняла-а! Пожалейте!

Разглядев, что перед ним девчонка-санитарка, Рябов отпустил косу и взяв жертву сзади за шею, повернул лицом к окну.

– Смазливая сучонка!

– Это лекаря дочка, – тронул чекиста за плечо Шайтенко. – Не калечь. Она перевязки справно робит.

В комнату ввалились прибежавшие на крик кожанки.

– Возьмите ее, – приказал Рябов, – после допросим.

– Не трэба, товарищ помкомиссара, – шахтер был настроен более миролюбиво. – Дивчина воду носила – вон и ведро.

Он шагнул вперед и поморщился от кольнувшей в руке боли.

– Отвечай, чего слыхала?

На Улино счастье, у стены стояло только что принесенное кем-то полное ведро с водой. Рябов сунул палец в воду:

– Студеная. Согреться не успела.