Хроники фактории Сарам. И другие рассказы

Расстояние от фактории до конторы лесхоза не слишком великое – километров сто пятьдесят, но больше половины пути дорога шла через отроги Саян и по времени занимала часов восемь. Следовало полагать, что в конторе Кузьмич проведет следующий день, а потом, понятно, захочет проведать молодую жену в городе. Учитывая, что сегодня среда, а впереди воскресенье, ждать его следовало не раньше, чем во вторник вечером. Все это рассказали Леве местные аборигены, тоже изрядно удрученные раскладом. Проблема заключалась в том, что Кузьмич никому не доверял и орех принимал только сам. И ключи от продуктового склада находились тоже у него.

Это было печально, но тут ничего не поделаешь – все дороги перекрыты постами егерей, без бумаги от Кузьмича не выехать. Оказывается, еще с незапамятных времен, здесь существовал неписаный закон – сдал государству десять мешков ореха, одиннадцатый можешь вывезти «на материк» и продать самостоятельно. Разница, надо сказать, оказывалась ощутимой – приемная цена ореха на фактории составляла один рубль тридцать копеек за килограмм, а с учетом поправки на сорность и влажность, на круг выходило чуть больше рубля. В то же время в Иркутске можно договориться и сдать орех барыгам на рынке по три рубля. Если же самому продавать специальными стаканами с двойным дном, то с килограмма удавалось выручить и до шести рублей. Цена мешка кедрового ореха, таким образом, доходила до трехсот рублей! Если учесть, что зарплата в двести рублей в месяц в те годы для большинства людей в городе казалась очень и очень приличной, то это были хорошие деньги.

Часть шестая.

Фактория Сарам

На следующий день, понадеявшись на слова Кондрата, мы стаскали мешки к обочине дороги. Он не обманул – после обеда в верховье распадка послышалось тарахтение дизеля. Вскоре из-за поворота появился старенький ДТ-75, тянущий за собой трое сцепленных тросами волокуш. Первые две были загружены мешками с орехом и шишкой, сверху ехали бригады заготовителей, третья оказалась свободной. Трактор остановился. Соскочившие со своих мест парни помогли загрузить наш урожай на последние сани и вскоре, также восседая на своих мешках, мы вместе со всеми направились в сторону фактории.

Через час караван достиг небольшого поселка, состоявшего из десятка разномастных домов и сараев, и остановился на окраине площади возле двух больших бревенчатых бараков-пятистенков, каждый из которых состоял из двух частей с отдельными входами в торцах. Лева быстро все обследовал и вернулся радостный – в одном из бараков обнаружилось удобное место и для нас.

Помещение оказалось почти квадратным, его левую половину его занимали широкие нары в два этажа, в середине с другой стороны находилась большая побеленная печь, за ней также располагались узкие двухъярусные нары. Сразу у двери справа, перед печью, светлел кедровыми плахами крепкий стол, с обеих сторон от него стояли добротные лавки. На стене возле стола имелись две полки, сооруженные тоже из кедровых, грубо выструганных, толстых досок. На них стояла немудрящая посуда – пара закопченных кастрюль, такой же, черный от сажи большой чайник, ополовник, сковорода, железные миски, несколько кружек и консервная банка с воткнутыми в нее дюралевыми ложками и вилками.

Мы перенесли свой груз в дом и уложили все под нары, сразу слева от двери. Дальний край помоста занимала компания из четырех парней, приехавших в отпуск на заработки откуда-то с Поволжья. На нижних нарах за печкой жил мелкий местный дедок, периодически смоливший махорку. Над ним обитал Толян – смуглый цыганистый каюр, предводитель шестерки лошадей, закрепленных лесхозом за факторией, пасущихся в данный момент на лугу у речки. Со слов дедка, Толян в данный момент пил у геологов, чей лагерь располагался километрах в трех ниже по речке. Лева нашел кусок тонкой проволоки, ловко продел ее сквозь подвернутые края крайних мешков и в нескольких местах проволокой же прицепил по две-три пустых консервных банки. Даже если мы будем ночью крепко спать, без шума утащить мешок с орехом у желающих вряд ли получится.

Еще когда мы на санях-волокушах приближались к фактории, наискосок от нас, по дороге на Большую Землю, уезжали медицинская санитарка и канареечный уазик. Поинтересовались – что случилось? Словоохотливый дед с удовольствием рассказал, что бичи ночью перекусили сетку-рабицу на тыльной стороне большого склада, отогнули ее и только успели вытащить мешок с орехом, как оказались замечены сторожем. Бросились наутек. Но сторож оказался не промах. Первого он положил жаканом еще на поляне, второго достал у самого края леса. Обоих наповал. Генка-радист связался с конторой, вызвали медицину и ментов. Приехали, опросили, кого смогли, загрузили сторожа, трупы (их в ледник сразу сложили) и умотали. «Десятку, поди, впаяют. Не надо было Леньке их достреливать!». Я угостил его «Беломором». Поблагодарив и еще больше оживившись, разговорчивый дедок продолжил излагать свежие новости.

– Они же, менты эти, только третьего дня здесь были. На Ергенском ключе кто-то мужика с сыном грохнул. Топором зарубили, лапником закидали – приваду, наверное, на медведя приготовили. Геологи случайно наткнулись. Там тайга богатая, мешков двадцать ореху у них на двоих точно было, исчезли. Мильтоны покрутились-покрутились, – а куда? Никто ничего не знает. Не к Пермякову же идти? – старик помолчал, затем продолжил. – Не по-людски это – из-за ореха людей убивать. Раньше редко такое было. А сейчас каждый год к концу сезона здесь кого-нибудь кончают, особливо, ежели людей мало в бригаде. Сюда лучше компанией приезжать, а то всяко бывает. Правда и так, просто по пьяни, много чего случается. Дней десять назад тоже одна бригада выезжала, Кузьмича ждали, орех же надо сдать. Перепились, сцепились из-за чего-то, один другого ножом пырнул. Тоже скорая с ментами приезжала, но не довезли, говорят, по дороге помер. Вот так вот, жил человек – и нету…

– Дед, а кто это такой – Пермяков? – воспользовавшись паузой, поинтересовался я.

Реакция оказалась странной. Дедуля как будто стал еще меньше ростиком, поежился, опасливо заоглядывался по сторонам, затем наклонился, и просевшим голосом тихонько сказал:

– Ты, паря, того… Зачем это… Конечно, слухи ходят, что уже съехал он. Но, может, и врут. Лучше про него лишнего не болтать, – произнеся эту достаточно странную для меня тираду, дедок замолчал и быстро свалил к себе за печку.

Часть седьмая.

Быт и люди Сарама

Большая баня, стоявшая на берегу реки Сарам, оказалась заселена одной из компаний шишкарей, выбравшихся из тайги и, так же как мы, ожидающих возможности сдать орех и выехать на материк. Ближе к вечеру Лева обнаружил в углу базы ниже по речке старую маленькую баньку, с подгнившими полами, но вполне еще рабочую с двумя тазами, ведрами и всем остальным необходимым. Протопили, натаскали воды. Небольшой обмылок у нас оставался. По очереди, мы залезали туда, и, отпариваясь после тайги и испытывая немыслимое наслаждение, просто кайфовали от счастья. Вечером использовали оставшуюся маленькую жменьку чаю и, смакуя, покончили с последней лепешкой. Народ вокруг тоже активно подъедал последние продуктовые запасы.

На второй день с утра, признаться, сильно хотелось есть. Продукты на фактории имелись, но, как уже говорилось, в закрытом складе. Ближайший магазин, где можно купить еду, находился в Улбугае, километрах в семидесяти по прямой. У запечного дедка выяснили, что еду и спирт местные в таких случаях меняют на орех у геологов, но те дерут совсем не по-божески: булку хлеба и банку тушенки или полбутылки спирта отдают за два ведра ореха. И хоть как с ними торгуйся, меньше не уступают.

После полудня, тоже на тракторных санях, но с другой стороны от нашего бывшего участка, прибыла еще компания из шестерых оборванных и злых до чертиков и постоянно матерившихся мужиков из Ангарска, обосновавшаяся затем посредине наших нар. Причина их плохого настроения выяснилась быстро – заботливо уложенный возле зимовья штабель мешков с заготовленным орехом при погрузке оказался весь издырявлен мышами. Что могли они собрали, но с мешок или больше осталось во мху на радость тем же мелким хвостатым воришкам. В бараке стало немного тесновато, хотя верхние нары еще оставались свободны.

К вечеру на протопленной печке волжане и ангарчане варили еду. У первых в меню присутствовала похлебка из китайской свиной тушенки «Великая Стена» с картошкой и рисом; у вторых – просто жиденький супчик из рыбной консервы с макаронами, зато у них еще имелось немного муки, а значит, к супу были и лепешки. Каждая компания заняла половину стола и совершенно не проявляла желания с кем-либо делиться столь дефицитными калориями. Лева, в конце концов, увел Наташку прогуляться вдоль ручья, а я делал вид на нарах, что крепко сплю. Получалось плохо, и народ за столом, громко чавкая и хлюпая поглощаемым супом, пару раз прошелся насчет некоторых идиотов, что идут в тайгу, не озаботясь запастись на весь срок продуктами.

Суббота тоже прошла в голодных раздумьях. Время тянулось медленно. Все непрерывно щелкали орехи, мы же пока решили не вскрывать свои мешки. Ягода вокруг фактории была выбрана дочиста, но Наташка где-то в распадке неподалеку все же ухитрилась найти и принесла целую горсть спелой, ароматной смородины. Мы поделили ее по-справедливому – половину вернули добытчице, половину съели с Левой. Народ весь день шатался по фактории, останавливаясь у конторы, с высокого крыльца которой в полутора километрах отсюда хорошо просматривался участок дороги с перевала. С той стороны должны были прибыть машины для вывозки ореха. С ними ожидали и Кузьмича.

Непонятные бичеватые личности во множестве бродили по лагерю, сидели там и сям на корточках и смолили махорку. Судя по всему, большинство из них представляло бригады, еще остававшиеся в тайге, и отслеживало обстановку, чтобы выбраться на факторию прямо к приезду Кузьмича. Несколько типчиков, делая вид, что незнакомы, ненавязчиво подваливая то к одним, то к другим, предлагали перекинуться в картишки. В конце концов, игра разгорелась за старой баней. Кто там проигрался – я не видел, но, судя по доносившимся, время от времени, оттуда разборкам, они имелись. Другие слонялись как бы тоже в ожидании чего-то, и внимательно, но стараясь не палиться, оценивали – что можно незаметно украсть или кого можно развести на выпивку или орех, что, собственно, в этих местах являлось эквивалентом.

К нам парочка колоритных субъектов подвалила под вечер. Оба невысокие, естественно в наколках на руках, с азиатчинкой в лицах, у одного, с перебитым носом, желтая фикса во рту, второй сильно шепелявил – передние зубы у него отсутствовали. Одеты во что попало, но кирзачи у каждого начищены до блеска. Мол, парни, так и так, выручайте. Завтра трактор с орехом придет, а пока – трубы горят, месяц в тайге. Займите мешок, завтра железно, без булды, отдадим! Натолкнувшись на твердый отказ, они еще немного попытались уболтать «клиентов», затем, видя бесперспективность затеи, свалили. Уходя, ребята нехорошо на нас поглядывали, что-то бормоча на тему о карме, которая непременно должна настичь таких, не желающих войти в их положение, нехороших людей.

Через час-полтора, проводя от нечего делать очередной променад вокруг фактории, я заметил этих двух бичей, пятившихся из двери соседнего барака. Они тащили куль, похоже, что с орехом. За ними шел молодой, но крепкий веснушчатый парень из компании, приехавшей, как я уже знал, из Вологды.

– Ну, ребят, без обмана, все как договорились – завтра к обеду мешок возвращаете. И бутылку спирта за прокат!

– Да без базара! В натуре все будет, как надо! Фуфло не впарим, все по чесноку! – радостно улыбаясь железными зубами с сияющей желтизной фиксой посередине, успокаивал поддавшегося лоха кривоносый. – Кеха, ты до речки, дальше меняемся!

Шепелявый Кеха молча взвалил мешок на плечи и зашагал в сторону тропы, ведущей к геологическому поселку. Второй последовал следом. Вологжанин стоял на крыльце, с сомнением глядя им вслед. Из двери осанисто вышел кривоногий серьезный мужик в прожженном ватнике, накинутом на голое тело, покрытое синими куполами. Свернув «козью ножку» и закурив, он кивнул в сторону уходящих:

– Ты, Леха, имей в виду и своим скажи. Здесь за базар отвечают. Если в обед все, что Витька с Кешкой наобещали, не принесут, придется вам вечером на ножи их садить, – и, помолчав, добавил: – Иначе никто не поймет.

Часть восьмая.

Ожидание, геологи, спортсмены и новости

Наступило и также голодно и печально прошло воскресенье. Бичи, обещавшие вологжанам вернуть орех с наваром, так и не появились. Народ, изнемогающий от безделья, нашел себе занятие: каждый считал своим долгом подойти к пострадавшим, отозвать кого-либо из них в сторону и объяснить, что так просто забыть здесь невыполненные обещания нельзя, «надо кончать». Пятеро молодых парней-студентов из Вологды все больше мрачнели и о чем-то долго спорили, уходя за старую баню. Видно было, что никого резать они не хотят, но как быть в такой ситуации – не знают.

Из тайги выбралось еще пара компаний, одна из них разместилась в нашей половине на верхних нарах, мешки с орехом у них оказались помечены нашитыми красными тряпицами и заняли место тоже под нарами. Осмотрев изобретение Левы, ребята оценили его и тоже спутали свой штабель с мешками проволокой и связками пустых консервных банок. Голод начинал ощущаться все сильнее. Проблема была еще в том, что с продуктами мы, действительно, как-то не рассчитали и еще всю предыдущую неделю на зимовье сидели на полуголодном пайке, питаясь только лепешками, грибами и ягодой. Ну, еще орех, конечно, щелкали. Наташка держалась стойко, но глаза ее стали больше, а фигура – изящней.

Вечером у нас закончилось курево. Утром в понедельник решительный Лева вскрыл один из мешков, нагреб в рюкзак два ведра ореха и, расспросив у «запечного» деда дорогу, направился к геологам. Часа через полтора он вернулся с банкой курганской тушенки и булкой серого хлеба. Ему удалось выпросить в придачу еще и луковицу, а также, что сильно обрадовало, пачку сигарет «Прима». Мы сделали небольшой костерок за баней, разогрели тушенку прямо в жестянке и, сев втроем вокруг, черпая ложками по очереди, умяли содержимое банки с хлебом и луком. Невероятно вкусное оказалось блюдо! Затем мы закурили… И жизнь снова заиграла яркими красками!

В этот же день, ближе к вечеру, на факторию с перевала спустился полноприводный автобус-«пазик». Из него вывалила толпа изрядно пьяных молодых людей с яркими красными надписями «СССР» на белых куртках спортивных костюмов. Видимо, закончился какой-то тренировочный цикл, и команда спортсменов поехала расслабиться, а заодно и ореха заготовить себе на зиму.

При себе у них имелась бумага от Чалдонова с требованием оказывать предъявителям оной всяческую и безоговорочную поддержку. Они переговорили с оставшимся сторожем и радистом Геной. Те указали зимовье, где поблизости еще можно было что-то наколотить, и объяснили, как туда добраться. Выпив и закусив на раскладном столике у автобуса, компания снова загрузилась и отбыла по лесовозной дороге в указанном направлении. От спортсменов удалось узнать, что в лесхозе готовят колонну машин на вывозку ореха. Кузьмич тоже уже там, в конторе, улаживает разные дела. Он, вместе с машинами, должен приехать на факторию в среду. Эта новость обрадовала всех.

Часть девятая.

Появление Толика и женщины Сарама

Вечером в бараке появился сильно пьяный, но с большим к себе уважением, каюр Толик. С ним находился тоже не особо трезвый радист Гена, который, помимо основной работы, еще включал с темнотой движок дизельной электростанции, освещавшей факторию. Они сели за стол, поставили бутылку водки, открыли банку тушенки, нарезали хлеб, лук и стали дальше пить из граненых стаканов, тоже принесенных с собой.

Судя по их разговорам, они находились в каком-то дальнем родстве. Давнее общение, как вскоре выяснилось, было далеко не безоблачным, периодически какие-то обиды вспоминались, и они начинали выяснять отношения. Затем пили мировую и снова ссорились. Наконец, после очередной разборки на повышенных тонах, Гена встал и ушел из барака. Толик еще выпил и загрустил. Затем несколько раз попытался петь «Сиреневый туман», но получалось плохо, да еще к тому же, кроме первого куплета, он ничего не помнил.

В бараке было душно. Курили все, преимущественно махорку. Запахи портянок и давно не мытых тел тоже добавляли свой вклад в своеобразие обстановки. Наташка очередной раз встала с нар и вышла из барака отдышаться. Хотя Толик и находился в полунирване, вид симпатичной девушки даже несколько отрезвил его. Он обвел ошалелым взглядом барак:

– Нихи-ирасе… Эта… Бикса чья?

Лева, находившийся ближе и пытавшийся при свете импровизированной коптилки читать какой-то журнал, случайно найденный им на чердаке бани, буркнул в ответ:

– Наша. Что-то не устраивает?

На фактории, кроме Натальи, находилось и несколько других женщин. Одна, вполне себе так ничего, симпатичная блондинка, как можно было понять, была при Кузьмиче, обитая в жилой половине конторского дома, кем-то числясь и ничем особо не занимаясь. Изредка ее видели прогуливающейся вдоль речки. Еще три или четыре женщины разного возраста тоже находились в бригадах заготовителей ореха в качестве поварих и ждали вместе со всеми расчета.

Наташку привлек в нашу авантюру тоже Левка. Она была его знакомой соседкой по подъезду, студенткой гидрометеорологического техникума. Пожаловалась, что нынче, из-за каких-то обстоятельств, все лето сидит в городе, а так хочется вырваться куда-нибудь на природу, и не на день-два, а подольше. Практичный Лева поинтересовался – умеет ли она готовить на костре и готова ли к бытовым трудностям вдали от цивилизации? Получив на оба вопроса утвердительный ответ, он согласовал выезд с ее родителями и поставил меня перед фактом, что в нашей с ним предстоящей авантюре будет участвовать еще один человек – симпатичная девчушка восемнадцати лет, обосновав необходимость ее присутствия сугубо утилитарными соображениями. Я не стал долго возражать.

Девчонка оказалась без заскоков, по хозяйству старалась, со своим мнением не лезла, за собой следила. Видимо, она имела какие-то виды на Леву, раз решилась ехать с нами, и вела себя всю дорогу, как примерная девочка. Мы это не обсуждали. Когда несколько раз поначалу ее ненароком чем-то обижали, она прикусывала губу, глаза наливались слезами, лицо застывало. Потом она уходила куда-нибудь в лес, но через недолгое время снова появлялась без следов пережитой драмы на лице, разве что в чуть преувеличенно бодром настроении. В дальнейшем мы старались не допускать такого. У нас самих с Левой, бывало, в спорах чуть до драки не доходило, но Наташка и здесь как-то ловко все разруливала. Так что влилась она в нашу компанию удачно, неурядицы жизни в тайге переживала стойко, и каких-либо фортелей не выкидывала.

Часть десятая.

Девушки и орехи

– Надо с вами все порешать! – после короткого молчания решительным голосом произнес Толик. – Значит, так. Вы тут на днях в город уезжаете. В городе телок много. Здесь совсем нет. Несправедливо. Оставляете нам девку, а о цене столкуемся!

Толик налил из бутылки по полстакана и протянул один Леве: – Ну, что, договорились?

Лева, сидя на нарах, некоторое время с неодобрением рассматривал Толика, затем, не вдаваясь в детали, сказал: