Хроники фактории Сарам. И другие рассказы

Хроники фактории Сарам. И другие рассказы
Дмитрий Вержуцкий

В сборник вошли рассказы, разные по объему и по тематике. Здесь есть таежные приключения и попытки проникнуть в дух древних эпох, произведения на военную тему и просто рассказы про жизнь. Их объединяет одно – неравнодушный взгляд на происходящее, колоритность сюжетов и неожиданность изгибов людских судеб, поставленных природой или обстоятельствами в трудные, а порой и фатальные условия. Автор старается нигде не навязать читателю свое мнение, каждый может составить его сам.

Хроники фактории Сарам

И другие рассказы

Дмитрий Вержуцкий

© Дмитрий Вержуцкий, 2018

ISBN 978-5-4490-3672-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из таежной жизни

Хроники фактории Сарам

Часть первая.

Гость

С утра небо плотно затянуло серыми, рваными тучами и, судя по всему, в ближайшие час или два должен был пойти дождь. После завтрака, как обычно в последнюю неделю состоявшего из одной на троих пресной лепешки с чаем, Наташка занялась приборкой в зимовье. Мы с Левой, перекрутив последний мешок кедровой шишки, прогнав орех через сита и откидав-отвеяв его с помощью деревянной лопаты на куске полиэтиленовой пленки, уселись на завалинку под окном. Неторопливо покуривая, стали рассуждать – стоит ли сейчас идти в лес или лучше переждать непогоду.

Он возник перед нами неожиданно и непонятно откуда. Худой, среднего роста и трудноопределимого возраста, одетый в видавшую виды штормовку, черные мятые брюки с пятнами смолы и кирзовые сапоги с укороченными голяшками. Голову покрывала серая тряпка, завязанная узлом за правым ухом. Почти черное от загара лицо с глубокими морщинами не выражало никаких добрых эмоций. Присев на колено, незнакомец, недружелюбно глянув на нас, коротко поздоровался. Затем сразу перешел к делу:

– Зачем на чужой участок лезете? Жить устали?

Руки его покрывали наколки. Зубы блестели железом. Под полой распахнувшейся штормовки, подчеркивая серьезность разговора, на ременной петле стволами вниз висел обрез двустволки-бескурковки. «Двенадцатый», – машинально оценив калибр оружия, я протянул гостю открытую пачку «Беломора» и поинтересовался:

– А где ваш участок? Могли ненароком и не туда забрести. Извиняйте, если что не так. Границу-то как в тайге определишь?

От неожиданности незнакомец даже выронил вытащенную из моей пачки папиросу и какое-то время явно пытался сообразить – не шутят ли с ним. Узнав, что мы на заготовке ореха первый раз, смачно сплюнул и кратко сообщил, мол, их участок «обвешен» и обрисовал – как именно это в природе выглядит.

Мы с Левой переглянулись, точно ведь, вчера еще недоумевали – кто и зачем куски мха на сухие сучья деревьев надевает. Настойчиво посоветовав «не шутковать», гость пояснил, что в этих краях второй раз никто нам ничего объяснять уже не будет. «Радуйтесь, что к Пермякову на участок не залезли! Уже червей бы кормили!» Докурив, он легко поднялся и также стремительно исчез, ввинтившись в заросли пихтача. Кто такой Пермяков и отчего он такой злой – тогда для нас осталось загадкой…

Часть вторая.

Колот

В самом начале, только обустроившись в старом, уже почти развалившемся, зимовье, наскоро подремонтировав кедровыми плахами крышу и слепив из камней и глины новый очаг, мы, с помощью топора, ножовки и пары гвоздей, быстренько изготовили из поваленной бурей березы удобный колот для добычи шишки. Представлял он собой что-то типа большого деревянного молотка с крепкой чуркой на конце и вбитой в выпиленный в ней паз трехметровой ручкой. Вся эта приблуда весила килограммов двадцать-двадцать пять и, на наш взгляд, полностью отвечала своим задачам.

Колот ставился у ствола кедра рукоятью вниз. Верхнюю часть отводили назад и затем, со всей возможной силой, наносили удар чуркой по стволу дерева над головой. Эта операция должна была, по идее, приводить к встряхиванию вершины кедра, покрытой шишками, и выпадению на поверхность выросшего вверху урожая. Впрочем, как быстро выяснилось, наши взгляды на требуемые размеры инструмента не вполне соответствовали реалиям.

Кедрач вокруг зимовья был, действительно, густо обвешанным гроздьями шишек, но редким и ядреным, высотой по тридцать-сорок метров и толщиной ствола в комле в два обхвата. Тюканье нашей легкой колотушкой не производило на эти исполинские деревья ровно никакого впечатления. Даже после самых сильных ударов, сверху, в лучшем случае, падали одна-две синеватые бугристые шишки, наполовину выклеванные птицами-кедровками. Побегав три дня по лесу в поисках не слишком толстых деревьев и набрав за это время лишь полмешка, мы с Левой одновременно пришли к выводу о необходимости срочного внесения изменений в наше орудие производства.

Нам с Левой тогда, еще прошедшей зимой, исполнилось по двадцать лет. Мы росли в одном дворе, учились в параллельных классах в одной школе, вместе поступили на биофак. Он с детства отличался смекалкой, практичностью и неистребимым стремлением к чему-то новому. Лева с решимостью брался за все, что угодно, нередко у него ничего не получалось, но чаще достигал цели. Меня же привлекала сама возможность участия во всяких авантюрных затеях. Мы неплохо дополняли друг друга. Он генерировал идеи, я пытался найти в них слабые места и возможности их преодоления, в конце концов, мы приходили к общему мнению.

Испытание второго образца с огромной чуркой и толстой рукоятью из березового же ошкуренного бревешка в три с половиной метра длиной показало его полную непригодность в связи с чрезмерным использованием гигантизма как воплощения одного из направлений инженерной мысли. Проще говоря, поднять этот предмет вдвоем и привести его в рабочее, то есть, вертикально стоячее состояние, нам не удалось. Попыхтев вокруг в процессе нескольких попыток и убедившись в их бессмысленности, мы поступили просто: укоротили вдвое чурку и уменьшили на полметра ручку. На этот раз поставить колот вертикально получилось, но чурка легко вертелась вокруг оси, к тому же значительная тяжесть верхней части затрудняла точность удара по кедру. Выход нашел изобретательный Лева – он сделал метровую поперечину, врезав ее на уровне плеч в древко рукояти и закрепив тремя гвоздями.

Начались новые испытания. Я подлез под чурку и принял ее тяжесть на плечи. С помощью Левы выпрямился и, чуть отшагнув назад, поднял древко. На прямых ногах удалось сделать несколько шагов к ближайшему кедру. Опустив конец бревешка в мох, и перенеся на него часть тяжести, я перевел дыхание. По моей команде, мы взялись за поперечину и подняли колот вертикально. На счет «Три!!!» мы нанесли удар по кедру. Дерево ощутимо содрогнулось. Сверху послышался шепоток, перешедший в дробный нарастающий звук.

– Атас! Под чурку! – заорал я, но Лева уже прижался к стволу, пряча голову от начавшегося «шишкопада». Одна из шишек больно ударила меня в плечо, вторая отрикошетила в колено, Леве тоже перепало. Сухой рокочущий шум и перестук массы падающих шишек постепенно стал стихать и, наконец, прекратился. Прислонив колот к кедру, мы изумленно огляделись. Вся поверхность под деревом в радиусе нескольких метров оказалась покрыта слоем шишек. Три полных мешка с одного кедра! Мешок шишки – это же целое ведро ореха! Вот это – результат!

Часть третья.

Шторм и его последствия

Минула середина сентября. Журавлиное курлыкание доносилось с неба все реже и, наконец, совсем прекратилось. С полсотни ведер чистого ореха нам уже удалось засыпать в мешки, зашив их сверху сапожным швом толстой ниткой. В тот день прямо с самого с утра мошка просто житья не давала – поедом ела, ввинчиваясь в глаза, уши и нос. Побив шишку до обеда, мы организовали дымокур у зимовья и выжидали – когда же эта напасть прекратится.

Лес как-то странно затих, перестали свистеть, перекликаясь, рябчики, небо затянуло мглой. Исчезли и надоевшие мошки-кровопийцы. Из-за ближней сопки внезапно появился грязно-серый, стремительно увеличивающийся на глазах, валик, за ним зияла чернота. Валик быстро приблизился, и тут-то все и началось.

Под защитой леса все ощущалось не так сильно, но и долетавшие к нам порывы сбивали дыхание и хлестали мусором по глазам. Вверху же дела обстояли совсем не так благостно – летели ветви, целые макушки кедров, березы отгибались и внезапно наотмашь стегали своей кроной соседние деревья. Возле лесовозной дороги, проходящей вдоль распадка метрах в двадцати от нас, пронзительно вскрикнув ломающимися корнями, вздрогнула и, сначала медленно, потом все быстрее начала падать огромная сосна. Раздался грохот и дерево, откинув в сторону маковку, рухнуло на дорогу.

Мы втроем стояли под навесом зимовья, прижавшись к сучковатой, плохо оструганной стене и друг к другу, молясь, чтобы никакое другое дерево не упало на нас. Внезапно все вокруг озарилось мерцающим светом, и через секунду небо лопнуло. Грохот был такой, что все присели и закрыли ладонями уши. Началась яростная гроза. Буйство природы продолжалось почти всю ночь. Мы почти не спали, забившись в угол на нарах и вслушиваясь в звуки стихии. К утру буря прекратилась, тучи куда-то унесло, из-за сопки появилось солнышко, и лес ожил. Все вокруг оказалось завалено лесным хламом. Пришлось расчищать нашу полянку перед зимовьем, наводя хоть какой-нибудь, но порядок.

Оттащив большую кучу ветвей подальше в лес, Лева возвращался, погруженный в себя, что-то напевая под нос и пританцовывая. Зная его не один год, я мог точно сказать, что у моего друга появилась новая идея. Так и оказалось. Отойдя немного в сторону, Лева обнаружил в сплошном моховом покрове странную дырчатость. В силу природного любопытства, он засунул в одно из отверстий руку и нащупал кедровую шишку! Весь лес вокруг нас оказался покрыт ковром из сбитой бурей шишки! Сейчас незачем, надрываясь, таскать от дерева к дереву тяжеленный колот, не надо колотить им по кедрам. Можно просто брать мешки и собирать урожай с поверхности!

И понеслась душа по кочкам! Переработку мы оставили на потом. Прибегая из лесу с мешком на плечах, каждый высыпал содержимое на кусок расстеленного у стены зимовья полиэтилена, и снова бежал обратно. Достав имевшуюся у нас сетку-авоську, Наталья, далеко не уходя, тоже собирала шишку-паданку возле зимовья. Заготовка шла с утра до темноты. К концу третьего дня мы с Левой валились с ног от усталости, Наташка тоже была никакая.

«Совет в Филях» постановил, оставить еще не охваченные нами лесные позиции бурундукам, мышам и кедровкам и заняться переработкой уже заготовленного. Как позже выяснилось, решение оказалось правильным. Через семь дней уже двадцать кулей отборного ореха и три мешка «сувенирки» (шишки правильной формы, без повреждений, более девяти сантиметров длиной) стояли у стенки зимовья, готовые к вывозке. Двумя плашками-мышеловками, предусмотрительно прихваченными из города Левой, мы отлавливали мышей и полевок, интересующихся нашим орехом. Дело оставалось за малым – следовало заготовить, подсушить и упаковать по полкило брусничного листа на каждого. Без этой «нагрузки» орех не принимали.

Часть четвертая.

Кондрат

Утром Лева отправился на факторию – договариваться о тракторе на вывозку. Взяв пустой мешок, я пошел за ручей на северный склон сопки рвать брусничные листья. Наташка осталась охранять лагерь. Из оружия у нее имелась огромная ракетница со вкладышем двенадцатого калибра и патроном, снаряженным картечью – гордость Левиной изобретательской натуры.

Ракетница лежала под одеялом на нарах, когда в хлопотах по кухне Наташа вдруг обнаружила сидящего на корточках у нашего костра человека. Незнакомец был годков шестидесяти, но еще довольно крепок, весь, как и большинство люда в этой тайге, в синих наколках и глубоких морщинах. Наша повариха быстро поздоровалась и кинулась спасать подгоравшие в сковородки оладьи, испеченные ей из остатков муки и воды с содой. Она взяла пару самых удавшихся лепешек, положила в миску и протянула гостю:

– Угощайтесь, пожалуйста! Сейчас я чай заварю, заварка, кажется, еще осталась. Но сахар давно кончился. Извините, больше ничего нет! Вам покрепче?

Старик кивнул, что, мол, да, хорошо бы покрепче. Неторопливо прихлебывая чай, откусывая от лепешки, гость осмотрел лагерь, мешки с шишкой и орехом, убранную территорию и большую поленницу дров у входа под навесом. Поинтересовался, когда выезжаем на базу. Сказал, что назавтра по рядом проходившей дороге пойдет трактор на базу с санями, «на них все и увезете». Допив чай и посидев еще недолго, он поблагодарил за угощение и пошел.

На полдороги до леса остановился, постоял, о чем-то размышляя. Затем повернулся к Наташке и сказал:

– Ты, девка, это… Не думай ничего. В общем, своим я скажу, чтобы вас не трогали. А ежели какие залетные… Скажете, что Кондрата знаете, отстанут сразу! Только к Пермякову не залезайте! Ну, прощевай, хорошего тебе! А за лепешку и чай – спасибо! – и гость мягкой походкой опытного таежника удалился.

Навьючившись полным мешком с утрамбованным брусничным листом, я вернулся к лагерю через полчаса. Наташка спокойно и подробно рассказала о происшествии, не подавая виду, что в душе изрядно напугана. Меня же больше заинтересовало очередное упоминание о каком-то Пермякове. Видимо, в этих местах он был известной личностью, надо не забыть, как выберемся на базу, узнать поподробнее про него.

Часть пятая.

Кузьмич

Еще через час появился Лева. Он принес не самые хорошие новости. Глава фактории, чья власть на Сараме казалась и была в реале почти абсолютной, старший товаровед лесхоза Василий Кузьмич Чалдонов, вчера отбыл с попутным транспортом в головную контору в Култуке.

Пять лет назад Кузьмич, как его все называли, окончил Иркутский пушно-меховой техникум по специальности «Товароведение» и с тех пор работал в лесхозе с двухлетним перерывом на службу в погранвойсках. При росте в два с небольшим метра и живом весе сто тридцать килограммов, даже при его несерьезном возрасте, Кузьмич пользовался у окружающих большим авторитетом. Когда авторитета не хватало, он слегка тыкал в непонимающего кулаком, и этого, чаще всего, оказывалось достаточно для решения любых вопросов. Служебная большая квартира у него находились в Култуке прямо возле конторы, но год назад он женился и купил хорошую трешку в центре Иркутска.