Пленники вечности

– Немного же их вернулось, – с грустью заметил Репнин.

– Зато пищали уже изготовлены, – эхом откликнулся сотник.

– Будь проклято сатанинское отродье, – прорычал Кестлер, с трудом справляясь со своим перепуганным конем, – которое изобрело порох, оружие трусов! Благородное сражение превратилось неизвестно во что! Где времена святой райской простоты, когда дело решала смелость и крепость мечей!

И словно услышав его сквозь гул, ответил воевода Репнин, думая, что обращается сам к себе:

– Данила Галицкий и князь Александр Невский бивали псов тевтонских мечами, неужто мы не побьем их огненным боем да саблями?

– Дюже много их, батюшка, – заметил глава казаков. – Повылазили из щелей, ровно крысы. И как проглядели такое на Москве?

– А ты знай руби, а не рассуждай, – побагровел Репнин. – На Москве виднее, куда полки слать. Может, идут они на сам Феллин или, вообще, к Варшаве!

Казак криво усмехнулся.

– До смерти два шага, батюшка, не криви душой, не по-божески это. Измена завелась в царских палатах, а вернее – в княжьих хоромах, про то все в войске говорят. Не желают бояре победы над немцем, вот и бьемся мы малой силой против тьмы вражьей.

– Наше дело не князей лаять, – отрезал Репнин, – а за Русь сражаться.

– Хороший ты атаман, боярин Репнин, – заметил казак. – У нас на Дону таких веками помнят, да только к силе да к сердцу надобно еще и голову иметь. Измену за версту чую. Черную, подсердечную змею пригрел государь на груди. Не видать нам победы ни в этой сече, ни в войне Аивонской.

Репнин собирался уже дать приказ вязать смутьяна, когда вновь запели ливонцы, заревели трубы, и двинулись они на отряд.

И вновь встретил железный поток пищальный залп. Но на этот раз справились рыцари с конями, мертвых затоптали, живые, а оставалось их еще видимо-невидимо, домчались до стрелецких пик.

И понеслась потеха!

Стоящие на коленях русские ратники вспарывали пиками конские животы, с задних рядов перерубали им пики бердышами, даже раненые старались доползти до упавших из седел, пуская в ход кто нож засапож-ный, а кто и просто кулаки.

Удар строй выдержал, благо не дали первые павшие ряды ливонцев набрать кавалерии нужный разгон. А в ближнем бою тяжелая конница не имела особых преимуществ, разве что могла раздавить стрельцов своей массой.

Репнин встал на стремена, поверх стрелецких голов выцелил рыцаря с павлиньим плюмажем, послал пулю, и вычурный шлем утонул в хаосе рукопашной.

Замерший у стремени казак протянул ему новую пищаль.

Репнин вновь выстрелил, уже не целясь в кого-то особо, а метя в самую гущу противников, вновь протянул руку.

– Кончилось зелье огненное, у своих проси, – сказал казак, вытаскивая саблю и вскакивая на коня.

Репнин подозвал десятника из задних рядов, взял его пищаль и послал на землю еще одного пса-рыцаря.

Лязг и грохот, стоявший вокруг, мог ввести любого слабонервного в дрожь. Скрежетали клинки по шлемам и панцирям, ржали кони и кричали раненые с обеих сторон.

– Стоять, держаться, – перекрикивая шум сражения, проорал Репнин. – Берите на копья их, басур-манов!

– В этой каше мы потеряем всех коней, – сказал Кестлер, глядя на творящееся вокруг русского знамени, непоколебимо реявшего над стрельцами. – Следует отвести кавалерию и бросить в бой валлонов.

– Но они опять зарядят свои пищали, – возразил француз. – От этих залпов потерь больше, чем от ближнего боя.

– Вы, франки, мало смыслите в современном оружии, – сказал магистр. – Московиты шли скорым маршем, без обоза. Значит, каждый нес несколько выстрелов, не более. В худшем случае, у них есть еще один залп, а в лучшем – ни одного.

– Только на два залпа у них зелья с собой? Вот это диво!

– Отсюда не слышно, – усмехнулся магистр одними губами, – но лучшие их стрелки, наверняка, стреляют вразнобой, через головы дерущихся. Этот ближний огонь и есть самый губительный. Залпы только коней пугают и сбивают наступательный порыв. Но зато и зелье у них быстрее выходит.

Он подошел к трубачам и герольдам.

– Велите рыцарям отойти!

По сигналу, стальная хватка вокруг стрельцов ослабла.

Задние рыцари, так и не вступившие в бой, уже мчались к своим гербовым значкам, вкопанным на исходном рубеже атаки.

– Казаки – за ними!

Репнин махнул саблей, и сквозь строй стрелецкий вновь пронеслись стремительные силуэты русских степняков. Взвились арканы, выдергивая из седел отступающих, взметнулись и упали острые сабли.

Но казачья лава растворилась в ливонском море без следа. Как ни ждал их Репнин назад, ни один не вернулся из вылазки, превратившей отступление рыцарей в хаос. Воевода снял шлем и перекрестился.

– Истинно за веру легли они в землю, – сказал он. – А теперь и наш черед. Пехота идет!

Действительно, Кестлер больше не опасался, что русские прорвутся в Ринген и встанут там насмерть. Полка пикинеров и ватаги ландскнехтов с лихвой хватит для обороны подъемного моста.

Посему валлоны уже маршировали на восточное крыло стрелецкого строя, а за ними шли стрелки, на ходу вращая арбалетными воротами и накладывая стальные болты.

– Огненного зелья нет больше, – сказал своим Репнин. – Негоже нам стоять и ждать, пока всех стрелами истыкают. Вперед, на прорыв!

И стрельцы устремились навстречу валлонам.

Арбалетчики изрядно прорядили голову атакующей стрелецкой колонны, но русские все же дошли и вгрызлись в строй наемных пикинеров. Репнин дрался в самой гуще, вместе с десятком последних боярских детей, несущих знамя отряда с изображением солнца, остановленного Божьим угодником над пустыней.

– А вот теперь следует бросить в бой и рыцарей, – заметил магистр. – Я уже заплатил валлонам, не хочется лишаться последней дисциплинированной пехоты.

Репнин распластался в седле, уворачиваясь от пики, и рубанул по древку. Оно оказалось окованным, и сабля бессильно проскрежетала по металлу, щербясь и корежась.

Однако конь воеводы, взвившись на дыбы, ударом копыта проломил грудь незадачливому копейщику, отбросив искореженное тело вглубь валлонского строя.

Воевода уже сидел в седле, отводя вправо новое копейное навершие.

– К Рингену, братушки, навались! – крикнул он. И в этот миг арбалетный болт клюнул его точно между лопаток, пробив юшман.

Воевода упал вперед, выронив саблю и обняв лошадиную шею слабеющими руками.

– Боярина убили! Смерть!

Сразу несколько глоток подхватили скорбный и одновременно грозный клич, и стрельцы рванулись вперед, не считаясь с потерями. Валлоны дрогнули от этого бешеного натиска и попятились.

Однако арбалетчики продолжали косить фланги русского отряда, а с тыла неотвратимо накатывалась рыцарская волна.