Пандемониум

– Великолепно! – отрезала та совершенно равнодушным тоном.

– А что думают наши господа?

Господа один за другим стали разводить руками и расплываться в глупых улыбках. Расстраивать белокурую красавицу Лелю не смел никто.

Илья начал тихо и незатейливо тренькать что-то на балалайке, наполняя комнату простой истинно русской душевностью.

– Мне сегодня приснился такой сон! – неожиданно объявила Дарья, откидываясь на спинку стула и вытягивая вверх крепкие, как канаты руки. – Мне снилось, будто я приехала выступать в театр, начинаю переодеваться и вижу, что вместо ног у меня выросли две огромные, страшные куриные лапы!

Ник прыснул в рукав. Аня притворно задохнулась, вытаращив глаза.

– И как? Удачно станцевала? – насмешливо спросил Максим, кривя в ужимке свое некрасивое лошадиное лицо.

– Нет! Я искала, где мне спрятаться!

– Да ладно! Куриные лапы – прекрасная творческая находка! Всем нормальным мужчинам уже давно осточертели эти малюсенькие белоснежные ноженьки, похожие на соломинки – тьфу! Публика хочет чего-то неожиданного, дерзкого. Поглядите, с какой бешенной скоростью меняются и насыщаются наши аппетиты! Филе из лягушки, наркотики, футуризм, великая война – остался только балет на прекрасных куриных ногах!

– Не трожь футуристов! – рявкнул на него Ник.

– Хотя, да, – весело согласился он. – Думаю, от желающих облобызать твои чудные ножки по выходу из театра не было бы отбоя!

Дарья в шутливом отвращении сморщила нос.

В комнату, шепча извинения, вошла горничная. В руках она держала поднос, на котором стояли, вздымая пар, крошечные чашечки, пузатая сахарница со щипцами и блюдце конфет.

С величайшей осторожностью и все равно ошпаривая рот, Евгений пригубил совершенно черный и невероятно душистый чай.

«Что за дикость – подавать кипяток!»

Кукушка, показав клюв из настенных часов, прокуковала шесть.

– Ну-с, – Ник внезапно поднялся со стула. – Настало время всем отведать моей писанины!

– Что-то страшное грядет! – покачала головой Аня.

– Еще какое страшное! Плащ! – он принялся спешно оглядываться кругом. – Мне жизненно нужен плащ или хотя бы мантия! Срочно!

Мария передала ему шерстяной плед, который Ник, благодарно кивнув, ловко завязал у себя на шее, и в таком виде, изображая суровую задумчивость, медленно вышел в середину комнаты.

– Кхм-кхм! Им гроссен унд ганцен… Как-то раз потерял земной шар и экватор, и ось. Бог-диктатор, как повелось, лучше нас знает, как нам на шарике жить. Чтоб вопрос разрешить приказал он своим прихвостням, ти-хость нам привить посредством плетей и кнута…

Евгений апатично слушал эту уводящую в тартарары околесицу. Когда Ник наконец закончил и, для пущей убедительности сожрав вместе с оберткой конфету, вернулся на свое место, Евгений почувствовал, что внимание публики переходит к нему.

– А у тебя с собой есть что почитать? – мягко спросила Аня.

У Евгения действительно было, что почитать. Пару недель назад он написал очень искренний и красивый стих, рассказывающий о некоем безжалостном кукловоде, управляющем человеческой жизнью. Стих этот, однако, так бесстыдно обнажал его слабость и страхи, что читать его было немного совестно.

– Нет, – ответил Евгений.

Он глядел на Аню, в ее веселые черные газа и в который раз сознавал, насколько они далеки. Она и правда жила в каком-то другом, лучшем мире. В мире, где не было ни политики, ни войн, ни либералов, ни черносотенцев, где немцы были такими же людьми, только к тому же философами и композиторами. Ее не тревожило положение на фронте. Ее не пугала чехарда министров по наущению пьяного монаха. Ей были неведомы темные слухи, бродившие вокруг Гучкова и Родзянко. Евгений любил ее. Наверно. Впрочем, за годы дружбы он хорошо усвоил, как тесно соседствовали в ней детская непосредственность и житейская мудрость с совершенно недетской прямолинейностью и даже порой не совсем женским цинизмом. Это проступало даже в ее стихах, которые к слову были просто великолепны.

Стоило признать, что и другие гости явно не жили с Евгением в одной вселенной или, по крайней мере, умели из нее вовремя выбираться. Ни у кого из них не было таких прямых, сведенных бровей, украшающих высокий лоб скорбными морщинами. Никто из них не умел так вымученно улыбаться и так безнадежно-затравленно устремлять куда-то погасший взгляд.

– Жаль! – сказала Аня, скрестив пальцы и задумчиво глядя сквозь них. – Альцина, а что бы ты могла рассказать нового о своей жизни? Как проходят путешествия в астрал?

Альцина улыбнулась и сделала туманный жест, тихо звякнув кольцами.

– Ну? – продолжила Аня с ироничным и в то же время неподдельным любопытством.

– Я видела кое-что.

– И что же?

– Как мы все умрем.

– Фу! – воскликнула Дарья.

– Да уж такие вещи лучше сохранять в тайне, – снисходительно улыбнулась Аня. – Зачем отравлять себе остаток жизни и лишать смерть удовольствия преподнести нам сюрприз.

Она уже собиралась отвести разговор подальше от зловещей темы…

– А что, мне очень интересно! Ну-ка просвети меня, когда и как я умру! – потребовал Ник, у которого от этой новости в глазах загорелась крохотная, вполне отчетливая безуминка.

Альцина равнодушно пожала плечами, ни на йоту не изменив свой страшный взгляд.

– Ты умрешь через год от выстрела в затылок.

– Ого! – заорал Ник едва ли не с восторгом. – Вы слышали! Черт, вот это да! Даже не в кораблекрушении! Выстрел в затылок – хо-хо! Но все одно, лучше, чем от старости!

Он принялся шутить, требуя сейчас же принести ему пистолет, чтобы не подводить Альцину. Никто, однако, не засмеялся.

– Тебе об этом нашептал господин Кокш? – с издевательской усмешкой спросил Альцину Максим. – Или мсье Морфиус?

– Страшно? – оскалилась та.

– Ни капли. Можешь рассказать мне, как я умру.

– Тебя убьют через двадцать пять лет в Царицыне.

– Ну вот и все, – осклабился Максим, хлопнув в ладоши. – Благодаря тебе я никогда в жизни ни за что не поеду в Царицын. Даже если меня там ждет любовь или миллион рублей.

– Судьбу не перехитришь.

– Да ну!

– А я? – ни с того ни с сего спросила Аня с каким-то детским спокойствием.

Внутри у Евгения что-то дернулось.