Ящик Пандоры

Филипп проявил завидную реакцию и ухитрился поймать на лету банку «Амстела».

– Дай Бог здоровья тебе, сынок!

– Ты чё, отец, в уши долбишься?! – мускулистый Самир шагнул вперед. – Сказали тебе, вали отсюда!

Бродяги с плохой интуицией долго не живут! А Филипп Потехин недавно отметил пятидесятилетний юбилей. Банка пива исчезла в недрах его объемистой сумки, туда же он бросил найденную на пляже амфору и, прихрамывая на левую ногу, устремился в сторону тенистой рощи. Столь печально начавшееся утро преобразилось в прекрасный полдень!

2

Пиво оказалось холодным, пузырьки ласково покалывали нёбо. Филипп сидел на узловатой коряге под покровом густой листвы. Ствол мертвого дерева был утыкан пустыми шприцами, в пластиковых колбах темнели рыжие пятна засохшей крови. Место облюбовали наркоманы, которых сейчас, по счастью, не было в роще. Филипп ненавидел наркоманов и боялся их до дрожи в коленях. Благодетель одарил его пятисотрублевой купюрой, будущее рисовалось радужными красками. Он подобрал острый кусок каменной щебенки и очистил амфору (мысленно он решил называть странную находку именно так, как окрестила ее белокурая девочка). Видимо, вследствие длительного нахождения в морской воде амфора утратила свой первоначальный цвет, на дне проступили какие-то знаки. Все алкоголики – немного мечтатели и философы! Обанкротившиеся идеалисты. А утренний опохмел настраивал на медитативный лад. Наслоения постепенно отпадали под натиском щебенки, явственно проступили очертания орла, держащего в когтях свастику.

– Мать моя…

Филипп вытер испарину со лба. Амфору венчала наглухо запаянная пробка. Потребовалось полчаса титанических усилий, прежде чем поддалась тугая резьба. У него всегда были сильные пальцы, мог на спор сорвать пробку с бутылки. Поднажал. Раздался тихий писк, словно пойманная в ловушку крыса испустила предсмертный вздох. Стал ощущаться едкий запах, будто из аккумулятора вытекла щелочь. Пробка неохотно поддалась, Филипп выругался, пальцы покрылись чем-то липким. Обезглавив амфору, он заглянул вовнутрь. Там было черно, внутренние края облипли серой массой, проход был узким, не толще трех миллиметров. Шевельнулись заросли дикого клевера, на поляну вышла большая собака, со свалявшейся на боках шерстью.

– Пошла прочь! – Филипп замахнулся, задел амфору, которая покатилась по земле, издавая глухой стук.

Собака припала брюхом к земле, оскалила желтые клыки, карие глаза уставились на упавшую амфору с непостижимой человеческому разуму звериной тоской. Филипп швырнул в пса пустую пивную банку, попал в спину. Собака перевела взгляд на человека, внутри у него похолодело.

– Пошла вон отсюда!

Собака помотала головой, чихнула и скрылась в кустах. Рядом с амфорой, на черной земле, лежали крохотные красные шарики. Они были похожи на отшлифованные в форме кабошона рубины или на крупицы человеческой крови, по прихоти создателя увековеченные в форме идеально ровных шаров. Запах щелочи усилился, Филипп громко чихнул, в точности как недавно это сделала собака. Повинуясь древней человеческой привычке нюхать новые предметы, а затем трогать их руками, он прикоснулся к шарикам указательным пальцем. Шарик неожиданно лопнул, как наполненный жидкостью пузырь, окрасив кожу алым цветом, невесомый пар растекался в жарком воздухе. Филипп икнул. Захотелось свалить отсюда подобру-поздорову. Он вдавил подошвой шарики, клубы красного тумана застилали поляну, подхваченная легким порывом ветра струйка устремилась в направлении пляжа. Филипп торопливо закрутил пробку, сунул амфору в сумку и, привычно припадая на левую ногу, устремился прочь от этого нехорошего тумана цвета разбавленного водой клюквенного сока. Он с трудом удерживался от порыва выбросить амфору, смутно чувствуя что-то опасное, что несла в себе морская находка, и вместе с тем не желая расставаться с ней без особой нужды.

Поляна опустела. Бесшумно появилась собака, ее влек сюда непреодолимый инстинкт и какая-то странная тоска. Только что пес увидел на пляже необычного человека. Мужчина. Он шел по береговой линии, с мечтательной улыбкой на бледных губах, обходя плещущихся на мелководье детей. Обоняние у собак в двадцать раз тоньше, чем у людей. Пес протянул к человеку нос и не обнаружил никакого запаха. Вначале он удивился, повторил попытку. Ничего. И тогда он кинулся бежать не выбирая дороги. Его гнали страх и отчаяние, каких он не знал прежде. Спустя время пес вернулся на свою поляну, откуда его только что прогнал бродяга. Он особо не боялся бродяги, максимум неприятностей, которые тот мог причинить, был пинок по ребрам, от которого легко можно увернуться, если вовремя угадать намерения человека. К тому же бездомные, как правило, были неуклюжими людьми. Пес боялся человека без запаха. Он внимательно обнюхал вдавленные в глину следы протектора, черная губа поднялась, он предупредительно зарычал, словно ожидая какого-то подвоха, дважды лизнул землю, поднял нос к небу и громко завыл.

3

В антикварном магазине на Партизанской улице было прохладно. Бесшумно работал кондиционер, остужая раскаленный воздух. Борис Семенович рассеянно глотнул черного кофе из чашки, убедился, что напиток успел остыть. Это была четвертая доза за утро, сердце возмущенно ухало в грудной клетке. Следовало сбавить обороты, – так говорил его кардиолог. Поменьше кофе и обязательно бросить курить. Возраст, нервы и плохая наследственность, – его отец умер в сорок девять лет от второго по счету инфаркта. Борис Семенович пересек опасный возраст, как он считал, и любил подшучивать на тему жизни и смерти. Дескать, все там будем! Хотя в глубине души допустить факт собственного небытия он не мог. Как сказал гениальный русский поэт, – смерть это то, что бывает с другими! Он достал из полупустой пачки сигарету, задумчиво посмотрел на желтый фильтр, мысленно решая в уме непростую задачу. Отложить процесс вдыхания ядовитых паров фенола до послеобеденного ритуала или закурить немедленно. Проблема решилась сама по себе, – громко зазвонил смартфон. Борис Семенович всегда немного пугался, слыша телефонную трель, однако рингтон не менял. Он был человеком рассеянным, постоянно оставлял смарт то в туалете, то в торговом зале, то еще черт знает где! Громкий сигнал позволял найти гаджет быстро и без свойственной всем бизнесменам нервозности. На экране высветилось круглое румяное лицо и блестящая лысина, увенчанная ореолом коротко стриженных седых волос. Подавив приступ паники, Борис Семенович провел подушечкой большого пальца по экрану.

– Добрый день, Михаил! – преувеличенно радостно прокричал он.

Румяное лицо выпало из поля зрения камеры, включился режим невидимки. Теперь Борис Семенович мог слышать абонента, но не видеть его, тогда как тот созерцал бледное лицо собеседника в самом невыгодном для него ракурсе. Страх от осознания этого факта усилился.

– Для кого то добрый, для кого-то не очень… – прохрипел голос. – Какое сегодня число, Райхель?

– Двадцать шестое! – послушно ответил Борис Семенович, живот предательски набух, готовясь извергнуть порцию газов.

– Двадцать шестое, – подтвердил голос. – А когда ты обещал бабки перевести?

– Михаил…

– Михаил Аркадьевич! – В интонациях голоса, помимо издевательских ноток, появился металл. – Для тебя я теперь Михаил Аркадьевич! Если ты думаешь, что можешь впарить серьезным людям всякое фуфло, ты ошибаешься, Райхель!

К вспученному животу прибавилась дрожь в левой руке, усилилась тахикардия. Сердце неслось галопом, словно понуждая своего хозяина оторвать нетренированный зад от мягкого кресла, выскочить на улицу и нестись во весь опор, обгоняя стремительное время.

– Я не знал, Михаил… Простите! Михаил Аркадьевич! Я смотрел подпись художника в ультрафиолете, показывал картину нашему эксперту!

– Хватит! – невидимый абонент грязно выругался. Респектабельность спала с него, как шелуха со старой луковицы. – Мне начхать на тебя и твоего эксперта! Честно скажу, Райхель, мне даже на эти долбаные бабки начхать! Здесь дело в уважении! Ты картину назад получил?

Борис Семенович кинул полный смертельной тоски взгляд на упакованную в белый материал, именуемый «пупырки», квадратную картину, прислоненную к стене.

– Получил…

Газы распирали живот под давлением.

– Отрицательное заключение из Третьяковской галереи приложено. Вопрос. Где мои сорок две тысячи баксов?

Нет такого преступления, на которое не пойдет капитал во имя крупной прибыли! – почему-то вспомнилась бессмертная фраза из классика.

– Я не располагаю такой суммой, Михаил Аркадьевич… – прошелестел антиквар. Перед мысленным взором предстал образ телохранителя влиятельного москвича. Кавказец. Дагестанец или чеченец. Лет тридцати пяти, смуглое, не лишенное мужской привлекательности лицо, распирающая воротник футболки трапеция, ломаные уши, не знающие жалости стальные глаза, смотрящие насмешливо и с каким-то странным участием, отчего кажущиеся еще более страшными.

– Я ведь не злой человек, Райхель! – неожиданно смягчился бизнесмен. – И честно признаться, мне тебя жаль. Я надеюсь, что ты продал мне это фуфло без злого умысла.

– Я сам не знал, Михаил Аркадьевич! – быстро заговорил Райхель. – Купил у простой бабушки, ума не приложу, как такое могло случиться!..

– Я не закончил! – перебил его собеседник. – Я тебе где-то даже сочувствую. Поэтому готов принять в качестве компенсации долга ту безделушку, что ты мне в прошлый раз показывал…

– Какую безделушку? – Сердце упало куда-то в область желудка, сжалось в ледяной комок.

– Не дури, Райхель!

Включилось видео, экран смартфона заслонило розовощекое лицо бизнесмена.

– Отдашь мне пепельницу в счет долга, и станем добрыми друзьями.

Лицо на экране дружелюбно улыбнулось.

– Пепельница в эмалях, работы Карла Фаберже! – воскликнул антиквар. – С дарственной гравировкой Петру Аркадьевичу Столыпину!

– Видишь, как ты все хорошо изложил, Боря! – ласково улыбаясь, сказал бизнесмен.

– Эта вещь бесценна!

– «О мудрости твердят: она бесценна! Но за нее гроша не платит мир», – все с той же слащавой улыбкой на румяном лице процитировал бизнесмен. – А если серьезно, то единственной по-настоящему бесценной вещью является время. А ты тратишь мое время, Боря! – добавил он с какой-то неопределенной интонацией – то ли шутка, то ли угроза…

– На аукционе «Кристис» подобный предмет ушел за сто двадцать пять тысяч фунтов. Без дарственной надписи!

– Вот видишь! Мне еще гравировку удалять придется…

– Как удалять?! – остолбенело пролепетал Райхель. – Это же музейный предмет! Дарственная надпись Столыпину делает пепельницу почти бесценной!

Михаил Аркадьевич обернулся к кому-то невидимому в ракурсе обзора камеры. Донесся приглушенный рокот его голоса, привыкшего отдавать приказы:

– В срок не сделаете, будете отвечать!

Антиквар не слышал ответа человека, к которому была обращена фраза, по виску прокатилась капелька ледяного пота. Он, конечно, читал биографию бизнесмена, во всяком случае, ту версию, что была изложена в Интернете. Бывший партийный функционер. Работал при горкоме Кишинева в ту бытность, когда столица Советской Молдавии была неотъемлемой частью Советского Союза. В девяностые годы трудился в сфере силовых структур. Является учредителем и совладельцем медиахолдинга «Русское искусство». Говорят, что четверть всех произведений искусства, покупаемых частными коллекционерами, проходит через его руки. Женат, двое детей. На одной из фотографий, приложенных к тексту биографии, президент пожимает ему руку.

Круглое лицо бизнесмена закрыло экран смартфона.