Оценить:
 Рейтинг: 0

Репродуктор

1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
1 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Репродуктор
Дмитрий Захаров

Неизвестно, осталось ли что живое за границами Федерации, но из Репродуктора говорят: если и осталось, то ничего хорошего. Непонятно, замышляют ли живущие по соседству медведи переворот, но в вечерних новостях советуют строить медвежьи ямы. И главное: сообщают, что Староста лично накажет руководство Департамента подарков, а тут уж все сходятся – давно пора!

Репродуктор

Дмитрий Захаров

Памяти Насти

© Дмитрий Захаров, 2015

© Сергей Орехов, иллюстрации, 2015

Редактор Елена Терехина

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Репродуктор

– Сначала я называла его Малыш, потом – Топтыжка, а сейчас – Пушистик, – сказала Аня и скорчила довольную гримасу. – Он еще немножко подрастет, и я брошу его в медвежью яму.

Она хотела пояснить про яму маленькой Миле, но та ее опередила.

– Плохих медведей всех туда бросают, – сообщила Мила из-под своего огромного голубого, в розовую крапинку банта, – а потом из них делают вещи.

Ане оставалось только кивнуть.

– А из хороших что делают? – спросила Мила, разглядывая игрушечного медвежонка с черными глазками-полумесяцами. Краска с них местами уже слезла, и девочка протянула палец, чтобы коснуться проглядывающих металлических язвочек.

– Из хороших ничего не делают, они…

– У нас в соседнем доме живет медведь! – вдруг выпалила Мила и аж засияла от гордости.

– Вот и нет!

– Вот и да!

– Врешь! – от обиды Аня даже притопнула ногой. – Медведям нельзя жить с людьми.

– Этому можно, – заныла Мила, – он по радио говорит.

– Медведи не говорят по радио.

– А вот и говорят, мы с мамой его слушаем!

Ане не нравилась эта маленькая Мила с ее плаксивым голосом и пузырящимся бантом. Задавака-Мила, которая все знает про медведей. Аня отвернулась и стала баюкать Пушистика, напевая: «Люли-люли, стояла…»

– Его потом тоже в медвежью яму бросят? – примирительно спросила Мила, трогая Анино плечо.

– Бросят, – подтвердила Аня. – Папа говорит, Старосте давно надо всех медведей туда свалить.

– Давай Пушистика сейчас бросим?

– Ты что, глупая? – фыркнула Аня. – Сейчас нельзя, он же маленький. Вот подрастет, и я его на день рождения Старосты брошу.

– А-а, – протянула Мила, – нас на день рождения будут в часовые принимать.

– А нас уже в прошлом году приняли, – прищурив глаза, заявила Аня и показала Миле язык.

Герман

Утро началось на двадцать минут раньше обычного. Сергей долго скреб дверь, но в какой-то момент, отчаявшись, начал возмущенно повякивать. Похоже, его чувство голода отказалось перейти на зимнее время. Герман разлепил веки, послушал заунывные призывы кота и со вздохом сел на кровати. За окном еще темно. То есть уже темно. Пора бы и привыкнуть на самом деле – все же третий месяц работы пошел.

Он открыл дверь и впустил перса, который тут же принялся вертеться около ног и не давать поймать тапки. Кое-как одевшись, Герман отогнал кота вглубь комнаты и отправился на кухню. Заглянув в холодильник, вытащил бутылку воды и сделал два больших глотка. Горло засаднило, но ясности в голове так и не образовалось. Герман отдернул занавеску и выглянул в окно: снега пока не было, но народ обрядился в шапки или, по крайней мере, обернулся шарфами. Еще неделя – и точно придется доставать зимнюю куртку.

Он щелкнул кнопкой маленького телевизора, посмотрел, сколько времени на «Втором» и, убрав звук, переключился на развлекательный. Пока готовил омлет с колбасой и наливал кофе, по экрану прыгали, заслоняя друг друга, оранжевые, желтые и бирюзовые картинки – шел какой-то сериал.

Снова возник Сергей и начал не только мякать, но и требовательно цеплять когтями Германову ногу. Герман отрезал ему два ломтя колбасы толщиной в сантиметр и бросил рядом с миской. Кот их внимательно обнюхал, но есть не стал, он продолжил ходить за хозяином, ожидая, не перепадет ли что еще.

Опять переключившись на «Второй», Герман сверился с часами и пошел собираться: до работы сорок пять минут, но если идти пешком, это не так и много.

Улица моментально заставила пожалеть, что теплый шарф остался в прихожей: по проспекту Энтузиастов ползал мерзкий холодный хиус, забиравшийся не только под куртку, но и под форменный джемпер. Герман посильнее натянул вязаную шапочку, а через двадцать шагов еще и набросил капюшон. У дверей Репродуктора он долго не мог выудить из внутреннего кармана пропуск, и толстенький усатый охранник – из бывших ментов – очень по этому поводу веселился. Он настолько откровенно скалился, что Герману захотелось перегнуться через турникет и съездить гаду замерзшей перчаткой по зубам. Сдержался. Все время сдерживаешься, заклинаешь себя: еще пара недель. Пара недель, и ничего этого не будет. Вспыхнет все, как зеленый огонь на Трансформаторных полях, и так же истает. Хочешь запомнить этого конкретного, что ли? Да брось, в самом деле.

В коридорах «Позывного» уже никого не было, дневная смена разошлась по домам, переход в печатный корпус закрыли на засов. Только из вечерней студии слышались голоса, но это как раз нормально, у них еще почти четыре часа вещания.

Герман обошел студии, открывая каждую своими ключами, записал в журнале, что по состоянию на 18:30 «выключенное оборудование обесточено, ЦРУ функционирует во 2-м режиме». Аббревиатура, конечно, козырная. Говорят, когда первый отчет с такой подписью и печатью лег на стол в Старостате, был большой скандал. С тех пор во всех официальных документах сокращения не допускаются, пишут как есть: «Центральный радиоузел». Но для внутреннего пользования ЦРУ так и остался ЦРУ.

Заперев вторую монтажку, Герман свернул в буфет – набрать из титана кипятка для кофе. Двери оказались открыты: тускло горели лампы над выгородкой персонала, кроме того, освещен был и один из дальних столиков. Именно за ним, опершись на одну лапу, а второй водя по разложенным листам бумаги, сидел медведь.

Он казался ненастоящим, как мумия первого Старосты. Большие скругленные уши вертикально вверх, глаза-бусины и шерсть бурыми аккуратными завитками. Все это делало медведя похожим на плюшевую игрушку. Герман не раз замечал, как новые сотрудники осматривают его сантиметр за сантиметром, явно силясь найти заплатку.

Медведя зовут Марф, и он – заведующий отделом политинформации. Говорят, чуть ли не самый старый сотрудник «Позывного», но кто его знает, может, и врут. Сам Марф разговоры о прошлом не поддерживает. Линейщики то и дело пытаются развести его на ля-ля, но толку ноль. Про времена Федерации, как и про медведей, от Марфа можно услышать только в эфире. В передачах он очень сознательный: осуждает там, кого следует, высказывает недоверие… даже притворно негодует. Хотя, может и не притворно – поди пойми. А вот за пределами обитого пробкой «аквариума» студии №2 Марфа сознательным или раздраженным видеть не приходится. В миру он однообразно скребет карандашом у себя в тетрадке, в одиночестве пьет чай у крохотных иллюминаторов радийного буфета. Или сидит, глядя стеклянными глазами в стену – ведет обычную жизнь плюшевого медведя.

Берлога у него, кажется, в подвале.

– Здравствуйте, Марф, – поприветствовал медведя Герман.

Бурые завитки пришли в движение, и на Германа глянули два зеленых глаза. При этом сам медведь вроде бы даже не поменял позы.

– А, Герман Александрович, – пробасил Марф, – доброго вам.

Он приподнял правую лапу в своеобразном «но пасаран», вдобавок еще и мотнув башкой. Обычно даже во время приветствия политмедведь не отвлекается от своих записей, но тут глаза-пуговицы остались нацеленными на нового посетителя. Герман подумал, что Марф решил из вежливости с ним поболтать, но с ходу не сформулирует тему. Он тут же прикинул, что можно поинтересоваться у медведя ситуацией с антарктической нефтяной экспедицией, телевизор вчера что-то бубнил на эту тему. Герман уже хотел заговорить, когда Марф резко отвернулся, взбил лапами ворох исписанных листов на столе, подхватил несколько верхних страниц и с бешеной скоростью унесся. Должно быть, в студию.

Герман пожал плечами. Он прошелся по буфету, выглянул в мутное окно, сел за медвежий стол и взял первый попавшийся тетрадный лист. Бумага больше всего походила на пергаментный свиток – выцветшая и сухая, с какими-то малопонятными письменами она, казалось, вот-вот рассыплется в руках. В нескольких местах слова были обведены кружками, заштрихованы или подчеркнуты волнистыми линиями. Тут и там вклинивались сноски, восклицательные знаки и какие-то полузвезды. Было совершенно непонятно, что могло вызвать столько эмоций у привычно штрихующего лист медведя. И уж меньше всего эта запись напоминала радийный текст.

Герман еще пару минут поразглядывал медвежьи иероглифы, но так и не понял, писал ли Марф на русском, просто чудовищно коверкая буквы, или же на каком-то своем языке. Он впервые задумался, есть ли у медведей письменность. Вроде была, хотя Герману ни разу не доводилось видеть объявление о курсах медвежьего методом экспресс-погружения или, скажем, русско-медвежий разговорник.

Раздумывая над этой странностью, Герман пошел в аппаратную – он любил смотреть эфиры сквозь стеклянный прямоугольник над режиссерским пультом. Это все равно что попасть на сеанс немого кино: можно представлять, что несущие околесицуведущие на самом деле поют «Боже, царя храни!» или читают по ролям «Макбета». А можно самому придумывать реплики и озвучивать утопших в стеклянном «аквариуме» на любой лад…
1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
1 из 6

Другие электронные книги автора Дмитрий Сергеевич Захаров

Другие аудиокниги автора Дмитрий Сергеевич Захаров