Культура и пространство. Моделирование географических образов

Изменения в восприятии путешествий: путешествия стали основой идеи единства мира; благодаря им мир, пожалуй, впервые стал восприниматься как тотально связная география. Став, по сути, идеологией пути[320 - Jackson J. B. Landscape in Sight: Looking at America / Ed. by H. L. Horowitz. New Haven and London: Yale University Press, 1997.], путешествия теперь содержательно насыщали мировое развитие как глобальный географический образ. Тотальное, непрерывное путешествие в пределе и есть мировое развитие; частные, локальные путешествия – это приближения к глобальному географическому образу.

Изменения в восприятии политики: политика теперь обеспечивала форму мирового развития как глобального географического образа[321 - См. особенно: Хаусхофер К. О геополитике. Работы разных лет. М.: Мысль, 2001.]. Глобальность означала политичность, и эта геополитическая «формула» вела к определенной политической экономии образа (образов) мира. По принципу дополнительности, политика уравновешивала изменения в восприятии путешествий, упрощая, выравнивая, преобразуя непрерывный ряд подробных операций содержательного насыщения мирового развития.

Эти изменения стали причиной радикальных преобразований и в содержании репрезентаций мирового развития.

Первое преобразование: мировое развитие, понимаемое как глобальный географический образ, поставило проблему географической идентичности самого мира. Географические образы теперь параметризировали мировое развитие, создавая новые пространства, в которых получали признание определенные «брэнды» мирового развития. Такова, например, концепция «устойчивого развития» (sustainable development).

Второе преобразование: мир стал восприниматься как череда географий; получился своего рода «Декарт в квадрате». Мир в целом стал не чем иным, как мировым развитием; рельеф мирового развития определял глобальность самого мира.

Изменились и формы интерпретаций мирового развития, понимаемого как глобальный географический образ.

Первая форма интерпретации: кинематографическая форма («видео»), обеспечивающая симультанность самого восприятия мирового развития[322 - Ср.: Бергсон А. Материя и память // Он же. Собр. соч. СПб., 1913. Т. 3; Тынянов Ю. Н. О сюжете и фабуле в кино // Он же. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 324–326; Он же. Об основах кино // Он же. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 326–346.]. Мир предельно хорологичен, события как бы наплывают друг на друга, заслоняя друг друга и одновременно «просвечивая» друг сквозь друга. Мир представляет собой как бы стеклянный дом.

Вторая форма интерпретации: использование традиционного нарратива, развивающего мотив экспансии, расширения. Происходит максимальное наращивание образности и предельное дистанцирование по отношению к любому событию. Здесь возможны разрывы в языковой ткани, интерпретирующей мировое развитие, подобно языковым разрывам в художественных произведениях Андрея Платонова. Эта форма предполагает наличие, или потенциальное существование некоего «мирового синтаксиса», а сама география предстает как синтаксис мира.

Пространство Постмодерна поглощает время, время можно помыслить как тело, оно «. есть опространствование»[323 - Нанси Ж. – Л. Указ. соч. С. 69, 157.]. Не существует до и после, а то, что между-телами – образы как их местоимение. «Образы – это не подобия и уж тем более не фантомы и не фантазмы. Это то, каким способом тела поднесены друг другу, это значит – произвести на свет, сместить на край, восславить границу и осколок»[324 - Там же. С. 157–158.]. Географический образ есть представление тела, телесность самого места. Уже ранний Модерн предлагает огромное количество утопий, при этом ряд их был рассчитан на реализацию[325 - Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семио-сфера – история. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 182–183.]. В мире Постмодерна уже невозможны утопии, это «география приумножающихся эктопий»[326 - Там же. С. 156. Ср. также античный экфрасис: Гусейнов Г. Ч. Типология античной мифографии // Античная поэтика. Риторическая теория и литературная практика. М.: Наука, 1991. С. 232–256.]. Географические образы в своей размещенной телесности являют мировое развитие. Мир – постоянно разворачиваемая и переворачиваемая образно-географическая карта. Это постоянно изменяемые геоиконические конвенции, в результате которых мир предстает как сетевая поверхность анимационных изображений[327 - См. в связи с этим: Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. С. 128, 131, 135. См. также: Greimas A. J. For a Topological Semiotics // M. Gottdiener, A. Ph. Lagopoulos (ed.). The City and the sign. N. Y: Columbia University Press, 1986. P. 25–54.].

Географическое пространство Постмодерна – это семиотическое пространство, воспринимаемое по преимуществу топологически. Топика образно-географического пространства определяет семиозис мирового развития. Географические образы приравнены к иконическим знакам. Знаковый иконизм географических образов заключается в их необходимой визуальности, фреймовости, сценарности; отсюда представление о мире как «колоде» образно-географических карт. Мир Постмодерна не центрирован, однако любое место есть граница, прежде всего телесная. Геосфера Постмодерна целиком самоописывается и саморегулируется, подобно центру классического культурного пространства Модерна[328 - См.:Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 179.]. Мир Постмодерна повсеместно пограничен и эксцентричен. Постмодерн использует здесь достижения Модерна – возникновение самой идеи и практики границы, разделение внешнего и внутреннего, однако использует их по-своему. В мире Постмодерна пограничность и эксцентричность означают максимальную подвижность, текучесть, постоянный дрейф границ; внешнее постоянно перетекает во внутреннее и наоборот. Пространство и время в нем практически не разделимы. Центры и границы совмещаются, сосуществуют, соединяя принципиально различные пространственные характеристики. Постмодерн осуществляет повсеместность в буквальном смысле.

Географические образы Посмодерна могут «тасоваться», как колода карт; ход «тасования» определяет контуры его мира. Предтеча постмодернизма аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес в рассказе «Тлён, Укбар, Орбис Терциус» описал процесс создания энциклопедии вымышленной страны, который постепенно должен оказать влияние на конфигурацию и содержание реального мира. Задача состояла в том, чтобы «… изобразить мир, который бы не был слишком уж несовместим с миром реальным. Рассеивание предметов из Тлёна по разным странам, видимо, должно было завершить этот план…»[329 - Борхес Х. Л. Сочинения в трех томах. Т. 1. Рига: Полярис, 1994. С. 286.]. Мир вымышленного Тлёна – это мир Постмодерна. Основой его геометрии является не точка, а поверхность; перемещаясь, человек меняет окружающие его формы автоматически. Утеря предметов ведет к появлению вторичных, уже найденных, предметов («хрёниров»), формы которых более соответствуют ожиданиям их нашедшего. Образуется череда «хрёниров», меняющих своими постоянно совершенствующимися очертаниями прошлое[330 - Там же. С. 281–282.]. Развитие мира предстает как текучее пространство, меняющее формы времени. Рассказ «Алеф» – воплощенная иллюстрация другой особенности мира Постмодерна. Географические образы Постмодерна, размножаясь с огромной скоростью (можно говорить уже не о геометрической, а географической прогрессии), полностью равнозначны. Каждый из этих образов должен восприниматься в контекстах других существующих образов. В рассказе Борхеса в подвале дома находится таинственное место, Алеф – точка пространства, в которой собраны все остальные точки пространства[331 - Там же. С. 486.]. Выполнив все требования, герой рассказа увидел Алеф: «.миллионы явлений – радующих глаз и ужасающих, – ни одно из них не удивило меня так, как тот факт, что все они происходили в одном месте, не накладываясь одно на другое и не будучи прозрачными. То, что видели мои глаза, совершалось одновременно…»[332 - Там же. С. 489. Заметим, что поиск пространственных различий от места к месту в их фактической одновременности был главной целью классической хорологической концепции в географии, сформировавшейся в середине XIX – начале XX века. Эта цель не была достигнута, однако хорологическая концепция до сих пор остается одной из наиболее мощных географических концепций (об этом см.: Замятин Д. Н. Моделирование географических образов… С. 8—41; сокращенный вариант см.: Он же. Методологический анализ хорологической концепции в географии // Известия РАН. Серия географическая. 1999. № 5. С. 7—15). Можно сказать, что хорологическая концепция – попытка протопостмодерна в научной географии. В рамках Постмодерна концепция географических образов – естественная наследница хорологической концепции. Ср.: Верлен Б. Общество, действие и пространство. Альтернативная социальная география // Социологическое обозрение. 2001. Т. 1. № 2. С. 25–46.].

Географические образы Постмодерна формируют ментальные пространства нового типа. «Отражаясь» друг в друге и постоянно размножаясь, эти образы придают любой выделяемой пространственной конфигурации уникальный, индивидуальный характер. Они семантически насыщают друг друга, обеспечивают перманентную семантическую «подпитку» собственной конфигурации[333 - См.: Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» – «Культура», 1995. С. 446. См. также в связи с этим: Ришар Ж. – Ф. Ментальная активность. М.: ИПРАН, 1998.]. Каждая подобная конфигурация естественным образом отсылает к другим, семантически с ней соприкасающимся. Возникает постоянно растущее поле семантических смыслов, каждый из которых последовательно выходит на очередной мета-уровень[334 - Ср. в связи с этим образ Сибири у декабриста Батенькова после его поездки со Сперанским, когда «Сибирское» пространство… естественно отсылало к другим «пространствам» России, увиденным теперь синтетически и стереометрически…» (Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ… С. 464).]. Мировое развитие осуществляется по бесчисленному множеству образных траекторий и на этом же бесчисленном множестве.

Описание географических образов Постмодерна возможно и необходимо в рамках когнитивной теории. Процесс познания стал прямо зависимым от пространственных конструкций, создаваемых и работающих в языке и языком. Тотальное освоение пространства Постмодерном происходит путем внедрения языка в само пространство (пространства); возникают структуры описания, в которых язык неотделим от характеризуемого пространства – другими словами, язык-пространство. Пространства Постмодерна – это метаязык, с помощью которого осуществляются ментальные репрезентации. Ментальные пространства реализуются как глобальные и одновременно точечные, локальные географические образы. Пространственность этих образов обеспечивает эффективность ментальных репрезентаций. Географические образы репрезентируются как ключевые пространственные концепты, создающие собственные концептуальные пространства. В соответствии с проведенными ментальными репрезентациями строятся схемы интерпретации, которые определяют характер и уровень соотнесения географических образов в метапространстве и ориентируют их по отношению друг к другу. Мир представляется как реализация определенных схем интерпретации[335 - См.: Кубрякова Е. С., Демьянков В. З., Панкрац Ю. Г., Лузина Л. Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Филологич. ф-т МГУ, 1996. С. 99– 100, 157–158, 91, 180; также: Кубрякова Е. С. Язык пространства и пространство языка (к постановке проблемы) // Изв. АН. Серия литературы и языка. 1997. Т. 56. № 3. С. 22–32; Рахилина Е. В. О тенденциях в развитии когнитивной семантики // Известия АН. Сер. лит. и яз. Т. 59. 2000. № 3. С. 3—16. Ср.: Луман Н. Тавтология и парадокс в самоописаниях современного общества // СОЦИО-ЛОГОС. Вып. 1. Общество и сферы смысла. М.: Прогресс, 1991. С. 194–219; Он же. Общество как социальная система. М.: Логос, 2004.]. «Границы интерпретации являются одновременно и границами воспринимаемого мира»[336 - Кубрякова Е. С., Демьянков В. З., Панкрац Ю. Г., Лузина Л. Г. Указ. соч. С. 180.]. Пространства Постмодерна – когнитивная география ключевых концептов, репрезентирующих образы одновременных миров (мест). Мировое развитие интерпретируется как наложение концептуальных структур, параметризованных географически. Мир представляется как структурное пространство (пространство структур), а концепт мирового развития означает, прежде всего, пространственное развитие, реализуемое в последовательных трансформациях географических образов.

2.4.2. Метод образно-географического картографирования (ОГК)

Моделирование ГО включает в себя построение графических моделей, удобных для восприятия и использования. Такие графические модели могут быть названы картами, поскольку сами ГО связаны с порождающими их географическими объектами. Соответственно, эти карты, с одной стороны, связаны с традиционными географическими картами, а, с другой стороны, они должны выражать специфику формирования и развития ГО. В данном контексте, метод ОГК рассматривается как один из наиболее эффективных методов представления ГО, а также их непосредственного изучения.

Необходимость разработки и использования метода ОГК – это отсутствие специфических методов изучения ГО, способных наиболее полно представить (репрезентировать) исследуемый предмет. Поскольку ГО обладают собственными особенностями и закономерностями формирования и развития, то традиционные географические карты, используемые при изучении и представлении географических объектов, не могут выступать как основной метод представления ГО. В то же время возможны образно-географические интерпретации традиционных географических карт и картосхем. Современный этап развития образно-географических исследований, характеризующийся быстрым увеличением количества работ в этой научной области[337 - Замятин Д. Н. Гуманитарная география: Пространство и язык географических образов. СПб.: Алетейя, 2003.], а также осмыслением методологических, теоретических и методических оснований таких исследований, способствует разработке метода ОГК.

Картографирование географических образов: содержание и смысл. В первую очередь, необходимо определить, что означает картографирование географических образов и как производится подобное картографирование. Несомненно, карты географических образов отличаются от традиционных географических карт, а также от ментальных (мысленных) или когнитивных карт[338 - См., например: Ланге П. В. Горизонты Южного моря: История морских открытий в Океании. М.: Прогресс, 1988. С. 28; Голд Дж. Психология и география: основы поведенческой географии. Пер. с англ. / Авт. предисл. С. В. Федулов. М.: Прогресс, 1990; Найссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 1998. С. 134–137; Шенк Ф. Б. Ментальные карты: Конструирование географического пространства в Европе // Регионализация посткоммунистической Европы. М.: ИНИОН РАН, 2001. С. 6—33; Anderson J. R. The structure of cognition. L.: Oxford University Press, 1983; Kitchin R. M. In-creasing the integrity of cognitive mapping research: appraising conceptual schemata of environment-behaviour interaction // Progress in Human Geography. 1996. 20, 1. P. 56–84; Ayers E. L., Limerick P. N., Nissenbaum S., Onuf P. S. All Over the Map: Rethinking American Regions. Baltimore and London: Johns Hopkins University Press, 1996; Barry A. M. Visual intelligence. N. Y.: State University of New York Press, 1997 и др.]. В данном случае под картографированием подразумевается как процесс, так и результат этого процесса.

Для картографирования географических образов характерно частичное сохранение общей ориентации по сторонам света, принятой в западной картографии Нового времени. Карты географических образов сохраняют примерную ориентацию (верх карты – север, низ карты – юг и т. д.). Во многом близки этим картам географические картоиды[339 - Родоман Б. Б. Географические картоиды // Теория и методика экономико-географических исследований. М.: МФГО, 1977. С. 15–34.], однако для карт географических образов характерны сильные отчлененность, отделенность самих образов от традиционного картографического поля, наличие большей дистанции между картографируемыми объектами (в данном случае образами) и их субстратом, или фоном[340 - Cм.: Замятин Д. Н. Политико-географические образы и геополитические картины мира (Представление географических знаний в моделях политического мышления) // Политические исследования. 1998. № 6. С. 80–92.]. Благодаря картографированию географических образов создается автономное географоидное пространство со своими законами развития[341 - См.: Он же. Моделирование географических образов: Пространство гуманитарной географии. Смоленск: Ойкумена, 1999.].

Здесь важно соотнести картографические образы (КО), сравнительно давно выделяемые и изучаемые в современной картографии и гуманитарных науках (история, филология, семиотика), и ГО – с тем, чтобы понять специфику последних. В отличие от КО, ГО репрезентируются различными способами (тексты различного рода – художественные, научные, эпистолярные и т. д.; живопись, графика, кино, фотография, видео и пр.). КО больше зависимы от своей основы – конкретной территории, конкретного способа картографирования – т. е. они сразу завязаны на карту, тогда как ГО могут автономно функционировать и вне каких-либо картографических изображений (в виде письменного текста, картины, видеофильма и т. п., где может не быть никаких описаний или изображений географической карты). Т. о., картографирование ГО может быть последним шагом их репрезентации и/или интерпретации, тогда как КО изначально уже моделируются в поле существующей (созданной) карты (в т. ч. и карты ГО).

ОГК связано в содержательном плане с ментальным (когнитивным) картографированием и созданием картоидов. Во всех трех случаях наблюдается нарушение традиционных (принятых) картографических правил и проекций, объясняемое стремлением показать или зафиксировать индивидуальные и/или групповые геопространственные представления. Наряду с этим, есть и отличие между ОГК и указанными способами картографирования: и когнитивное картографирование, и разработка картоидов опираются, тем не менее, на систему принятых географических координат способов изображения, искажаемых или искривляемых в целях наглядного и более удобного показа определенных геопространственных представлений; ОГК же, не отказываясь полностью от традиционной географической ориентации современных карт, опирается, прежде всего, на систему архетипов, знаков и символов, составляющих тот или иной ГО. Совместное использование всех четырех типов картографирования (традиционное, ментальное, картоиды, ОГК) может дать интересные исследовательские результаты.

Таблица 1. Сравнительные характеристики различных видов картографирования

122[342 - Под картографическими правилами здесь понимается система требований к производителю карты, позволяющая ему донести содержание карты до потребителя без значительных потерь. При этом следует учесть, что доминирующие в настоящее время картографические правила сложились в основном в XV–XIX веках.]

123[343 - Картографическое поле здесь – географическое пространство, подвергаемое картографированию по определенным правилам, способствующим либо дискретному, либо континуальному его восприятию и воображению.]

124[344 - Дистанция между картографируемым объектом и его изображением означает здесь степень картографической символизации данного объекта; она достигает обычно значительных размеров на специализированных тематических картах и минимума – на топографических картах. Максимальная дистанция, с нашей точки зрения, достигается уже на образных картах.]

Картографирование географических образов предполагает репрезентацию и интерпретацию тех или иных топонимов как географических образов. Ясно, что карта ГО собирает зачастую топонимы разных эпох – это, в известном смысле, осознанный факт – в отличие от средневековых карт с их неосознаваемыми в большинстве случаев анахронизмами[345 - См., например: Чекин Л. С. Картография христианского средневековья: VIII–XIII вв.: Тексты, перевод, комментарий. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1999.]. Другое дело, что тогда требуются серьезные комментарии. При этом географические образы рассматриваются как знаки некоей реальности, или реального географического пространства. Географические образы взаимодействуют и создают собственное метагеографическое пространство. Вопрос состоит в следующем: как технологически конструировать, или воспроизводить данное метагеографическое пространство на соответствующей карте? В первом приближении для этого используются классические диаграммы Венна[346 - Зегет В. Элементарная логика. М.: Высшая школа, 1985.], с помощью которых отображаются пересечения и вхождения географических образов друг в друга и их взаимная ориентация[347 - Замятин Д. Н. Политико-географические образы и геополитические картины мира (Представление географических знаний в моделях политического мышления) // Политические исследования. 1998. № 6. С. 80–92.].

ОГК предполагает создание условных графических моделей, в которых частично сохраняется географическая ориентация традиционных (современных) карт и используются в качестве способов изображения и репрезентации способы изображения из математической (топологической) теории графов и т. н. диаграммы Венна (используемые, прежде всего, в логике). Образно-географическая карта есть графический инвариант обобщенной (базисной) модели определенного ГО, при этом соответствующие этому ГО качества и параметры географического объекта с максимально возможной степенью плотности (интенсивности) «свертываются» в конкретные элементы такой карты (графически изображенные соотнесенные, связанные между собой архетипы, знаки и символы). Следовательно, образно-географическая карта в когнитивном отношении есть результат сгущения, концентрации знаний об определенном географическом пространстве в специфической знаково-символической форме.

ОГК предполагает также разработку соответствующей легенды, показывающей, например, типы (виды) тех или иных знаков и символов, а также их иерархию (если она есть). Способы показа при этом (цвет, форма, размер) не отличаются от способов показа, используемых в традиционном современном картографировании. Так, образно-географическая карта, созданная в результате исследования стихотворения А. Блока «Скифы», имеет легенду, в которой размеры элемента (узла) карты соответствуют значимости этого элемента.

Кроме того, возможно создание серий образно-географических карт, показывающих или динамику развития ГО, или параллельные, одновременно возникшие ГО одного и того же географического объекта. Характерный пример такого рода – образно-географические карты, показывающие ход политических переговоров на Потсдамской мирной конференции 1945 г. по поводу статуса Германии и по поводу Лондона как места будущих встреч министров иностранных дел стран-союзниц. Рассмотрим более подробно эти примеры.

Формирование и развитие структур и систем прикладных ГО в процессе международных переговоров (на примере Потсдамской мирной конференции 1945 г.). Одной из наиболее интересных для географии областей активного развития географических образов в качестве объекта исследования является политика. Политика и международные отношения порождают специфические прикладные структуры и системы ПГО, исследование которых может способствовать разрешению международных конфликтов, улучшению международных политических коммуникаций и повышению эффективности взаимопонимания политических лидеров и политиков в широком смысле. Политическое мышление с образно-географической точки зрения – это поле активного применения, формирования и развития политико-географических и геополитических понятий, порождающих яркие и достаточно эффективные географические образы.

Процессы выработки действенных (эффективных) международных политических решений и политических документов связаны, как правило, с ведением активного политического диалога. Географические понятия, так или иначе используемые в диалоге, приобретают специфическую политическую окраску в зависимости от целей и задач участников диалога. В процессе диалога происходит трансформация географического понятия, активно используемого в диалоге. Понятия, используемые для характеристики того или иного географического объекта, подвергаются значительному упрощению и становятся более ясными для политических партнеров. В результате диалога формируется новое географическое знание, характеризующее какой-либо реальный географический объект с общей точки зрения, выработанной участниками диалога. Этот процесс достаточно противоречив, и новое политико-географическое знание – результат соглашения – может вобрать в себя определения, характеризующие объект, несовместимые или мало совместимые с традиционной точкой зрения. Формируется нетрадиционное географическое знание, представление которого связано с нарушением классической логики. Одно из практических значений подобного рода исследований – в возможности их использования при создании специализированных экспертных систем в области политико-географических и геополитических знаний[348 - См.: Попов Э. В. Экспертные системы. Решение неформализованных задач в диалоге с ЭВМ. М.: Наука, гл. ред. физ. – мат. литературы, 1989; Уотермен Д. Руководство по экспертным системам / Пер. с англ. М.: Мир, 1989.].

В целях достижения политического соглашения (компромисса) участники переговоров или один из них вынуждены формировать в ходе диалога компактные политико-географические образы стран или территорий, отталкиваясь первоначально от сравнительно большого количества слабо связанных между собой характеристик интересующего их географического объекта. Происходит упаковка соответствующего географического понятия – процесс отсечения ненужных участникам диалога географических знаний об объекте и одновременно с этим поиск, выявление и окончательное формулирование простого географического образа, в который облекается или упаковывается конкретное географическое понятие. В ходе дальнейших переговоров каждый из политических партнеров может по-своему распаковывать, развертывать этот образ в зависимости от своих политических интересов и способствовать тем самым созданию новых, более компактных упаковок того же географического объекта или же перемещению в центр обсуждения новых географических объектов или понятий, зацепляющихся при распаковке старого и требующих, в свою очередь, выработки соответствующих им политико-географических образов.

Механизмы формирования сравнительно компактных политико-географических образов можно проследить на примере дискуссий, развернувшихся в ходе Потсдамской мирной конференции (17 июля – 2 августа 1945 г.) между главами союзных делегаций У. Черчиллем, И. Сталиным и Г. Трумэном. В качестве источника были использованы советские записи заседаний конференции[349 - См.: Тегеран – Ялта – Потсдам. Сб. документов / Сост. Ш. П. Санакоев, Б. Л. Цыбулевский. М.: Политиздат, 1970.].

Обсуждение понятия Германии было одним из наиболее интересных, с нашей точки зрения, моментов дискуссии на втором заседании конференции. Вопрос о том, что считать Германией в связи с проблемой выплаты ею репараций и определения ее послевоенных границ, был поднят Черчиллем, однако в дальнейшем политико-географический образ Германии был сформирован в диалоге Г. Трумэна и И. Сталина[350 - Там же. С. 218–219.]. Вопрос «В каких границах должна рассматриваться Германия?» был представлен Трумэном в виде двух возможных взаимоисключающих ответов: «В границах 1937 г…» и «В границах 1945 г…». Такая постановка вопроса не устраивала Сталина, для которого эти границы – реконструируя модель его политического мышления – не существовали сами по себе, но лишь в связи с проблемой Восточной Пруссии (Кенигсберга). Он был вынужден уйти от вопроса о точных политических границах Германии и заявить, что Германия – это «географическое понятие». Ходу диалога пока мешало то, что Сталин скрывал свои геополитические представления о соотношении границ Германии, СССР и Польши. Логика Сталина была следующей: 1) Германии в границах 1937 г. не существует; должна рассматриваться Германия в послевоенном состоянии, после войны – то есть учитывая современную геополитическую расстановку сил в Европе; 2) таким образом, на первоначальный вопрос Трумэна ответ, пока формальный, – Германия 1945 г.; 3) необходимо как бы расширить проблему с целью выявления в ходе диалога более широких геополитических точек зрения на Германию, поэтому утверждается, что Германия – это «географическое понятие». Структура первого этапа диалога показана на рис. 14.

Рис. 14. Структура первого этапа диалога Черчилля, Сталина и Трумэна «Что такое Германия»

На втором этапе диалога происходила выработка собственно политико-географического образа Германии и его упаковка. Этот процесс можно разбить на отдельные стадии. Первоначально Сталин, зондируя точки зрения собеседников и пытаясь, пока в скрытом виде, сформулировать свои геополитические представления, сформировал образ Германии 1945 г. Были определены признаки понятия Германии 1945 г.: 1) нет правительства; 2) нет определенных границ; 3) нет никаких войск, в том числе пограничных; 4) страна разделена на оккупационные зоны. Наконец, все эти частные определения были объединены одним образом: Германия 1945 г. – это «разбитая страна», т. е. потерпевшая военное поражение и потерявшая большую часть государственных атрибутов (рис. 15). По-существу, этот образ был пока малопродуктивен для целей выработки общей точки зрения участников конференции на Германию, вернее, на определение ее границ. Однако образ разбитой страны позволил Сталину в ходе его формирования затронуть проблему границ Германии вообще. Он указал на конкретные территориальные вопросы – Судетская область, Восточная Пруссия, определение западных границ Польши – при этом, реконструируя политическое мышление Сталина, можно отметить, что Судетская область служила как бы отводом глаз для союзников, предметом его истинного интереса выступал Кенигсберг, а непосредственным рычагом, или основным средством решения проблемы являлось определение западных границ Польши, взятое в широком геополитическом контексте.

Рис. 15. Политико-географический образ Германии 1945-го г.

Образ разбитой страны, Германии 1945 г. был основой для дальнейшего развития диалога, поскольку, с одной стороны, он позволил Сталину сформулировать, хотя и в неявном виде, его геополитические представления по обсуждаемому вопросу, а, с другой, – позволил четко трансформировать вопрос о Германии в вопрос о ее точных политических границах в целях предмета обсуждения. Ядром политико-географического образа Германии в данном случае является представление о неясности и проблемности политических (государственных) границ этой страны. Политико-географический образ, сформулированный Сталиным достаточно быстро и четко – пример ярко выраженной геополитической составляющей его профессионального мышления как политика.

Говорить о точных границах Германии применительно к образу «Германия 1945 г. – разбитая страна» было невозможно, поэтому этот образ сыграл роль промежуточного, некоей прокладки или медиатора между пока различными точками зрения участников. Теперь все зависело от того, кто сможет предложить более компактный или более емкий политико-географический образ границ Германии. Это удалось Г. Трумэну, который предложил рассматривать границы Германии в рамках Версальского договора, то есть фактически границы Германии и 1937 г. в том числе. Для Сталина образ границ Германии был увязан, прежде всего, с проблемой границ Советского Союза, его упаковка этого образа была более локальной и менее компактной, поэтому он в итоге, как и Черчилль, вынужден был согласиться с предложением Трумэна (рис. 16).

Рис. 16. Политико-географические образы границ Германии

То, что образ границ Германии, предложенный Сталиным, был менее компактным и менее емким, позволяет представить его развертка или распаковка (рис. 17), которая выглядит достаточно простой, может быть, примитивной, с одной стороны, и, с другой, – сравнительно локальной, узкой, затрагивающей границы лишь государств Восточной Европы, тогда как образ границ Германии Трумэна – «Версальский договор» – включает всю Европу, не говоря о государствах за ее пределами.

Рис. 17. «Распаковка» политико-географического образа Германии Сталина

Политико-географический образ Германии 1945 г., разобранный выше, можно отнести к классу эндогенных, когда формирование конкретного образа происходит с помощью перебора различных упаковок одного и того же понятия. Возможен и другой путь формирования географического образа. В этом случае активную роль играют соседние образы или понятия, при пересечении и взаимодействии которых непосредственно зарождается новый образ. Такой образ можно назвать экзогенным (см. также главу 3).

Подобный, экзогенный политико-географический образ был создан Черчиллем в диалоге со Сталиным и Трумэном на четвертом заседании Потсдамской мирной конференции[351 - Там же. С. 246–247.]. Одним из частных вопросов в повестке дня этого заседания был вопрос о месте регулярных встреч (Совете) министров иностранных дел стран-победительниц во второй мировой войне. Образ, созданный Черчиллем, – «Географическое положение Лондона», – фактически был достаточно тонкой и изящной интерпретацией сложившейся после окончания второй мировой войны геополитической ситуации, расстановки сил, коренным образом отличавшейся от довоенной. Эта, теперь сравнительно упрощенная геополитическая картина мира стала фактически биполярной – между двумя значительно выросшими гигантами, США и Россией (СССР) находилась довольно сильно уменьшившаяся в военно-стратегическом и политическом смысле Великобритания (Британская империя), тогда как недавно освобожденная Франция и оккупированная Германия в этой картине мира практически не существовали.

В качестве места встречи Совета министров иностранных дел стран-победительниц Черчилль выдвинул Лондон, аргументировав это следующим образом: 1) это та столица (имеются в виду страны-победительницы), которая более других находилась под огнем неприятеля во время войны; 2) это самый большой город в мире; 3) это один из старейших городов в мире; 4) Лондон находится на полдороге между США и Россией; 5) он совершенно не используется как место политических встреч. Из этого перечня видно, что аргументация Черчилля была, с одной стороны, достаточно разнородной и разнообразной, причем использовались даже школьно-географические или туристические факты – «самый большой город», «один из старейших городов мира», с другой, – она была достаточно геополитически, хотя и неявно, мотивированной – географический факт «на полдороге между США и Россией». Первый и пятый аргументы – «под огнем неприятеля» и «не используется как место встреч» – в данном случае выступали и как маскирующие геополитический аргумент, и как расширяющие и содержательно, и формально само поле аргументации, хотя сами по себе они вряд ли могли рассматриваться достаточно серьезно.

Расчет Черчилля оказался верным. Сталин, чье мышление в сфере внешней политики можно во многом охарактеризовать как геополитическое – оно во многом как бы школьно-географическое, схематичное – уловил скрытый подтекст предложения Черчилля, учитывавшего реальную геополитическую расстановку сил, и среагировал положительным образом именно на аргумент «на полдороге между США и Россией». Трумэн, занявший в данном случае нейтральную позицию, согласился. В результате этого диалога Лондон родился как конкретный политико-географический образ на пересечении географических понятий США и России (рис. 18).

Рис. 18. Возникновение политико-географического образа Лондона

Упаковка этого образа

состояла из двух стадий. На первой стадии она состояла из двух оболочек: 1) «На полдороге между США и Россией» и 2) «Географическое положение Лондона» – более компактная или более емкая оболочка. На второй стадии менее емкая оболочка исчезла, и сам образ стал более компактным – формулировка «Географическое положение Лондона» включила, практически, так или иначе, в различной степени все представленные Черчиллем аргументы в пользу Лондона как места встречи Совета министров иностранных дел (рис. 19).

Рис. 19. «Упаковка» политико-географического образа Лондона

Понятия упаковки и распаковки можно рассматривать как технологическое приспособление или средство для описания в первом приближении процессов формирования, развития и реконструкции географических и политико-географических образов. Анализ этих процессов позволяет перейти к исследованию более сложных и неоднозначных явлений – образных геополитических картин мира.