Игра без правил: Игра без правил. Контрфевраль. Последний рывок

– Это батальонный ваш, што ль? Какой-то он… С приба-бахами. Моё фамилие услыхал, так аж в лице переменился. А потом имя, да еще и с отчеством слёту угадал. А еще и спрашивает так с усмешкой, мол, а ты, фельдфебель, хорошо плаваешь? К чему бы?..

– А хто ж его ведает, Василь Иваныч? Хотя, как ты говоришь, прибабахов у него хватает… Ты-то хоть сам сюда вызвался ехать, а я… Знаешь, как сюды попал? Нет, то послухай мэнэ. Служил себе в своем родном 186-м Асландузском, к нам как-то раз дохтуры какие-то приехали, один из них мне пилюльку дал, мол, кашлять не будешь. Я и заснул, а проснулся уже в поезде. Хотел было бучу поднять, а мне прапорщик сопровождающий приказ за подписью аж командующего армией под нос тычет, мол, переведен ты, ефрейтор, в другое место… А командир, когда ему представился, тогда еще смеялся, мол, Ковпак есть, осталось Чапаева, Жукова, Малиновского и ешо кого-то там найтить. Вот тебя он уже нашел.

– Да откель ему про меня знать? Я ж не персона какая важная, простой плотник… И зачем я ему сдался?

– Не знаю, то его дела странные. Тут, в батальоне, всё поначалу необычным казалось, а щас – ничего, уже пообвык.

– И што тут такого странного?

– Да много чего… То, што сюда попал, ешо ничего не значит. Вот присягу государю все давали, вроде и равны должны быть, а здесь покуда обряд не прошел, будешь чужим. Гнобить, само собой, никто не будет, но и близко к себе не подпустят, будут за дитё малое считать, хоть и грудь вся в крестах и сам ты из себя весь герой.

– Да што за обряд такой?..

– А должон кажный сходить через нейтралку и ганса в окопе одним ножом кончить и евонную винтовку забрать. Она-то его личным оружием опосля становится. Оно понятно, не один идешь, хлопцы рядом. Но горло режешь сам, и, если сплохуешь, могут и не успеть помочь. Ежели смог, ты – уже свой, за тебя весь батальон горой станет, любого порвут. Тока и сам будь любезен, чуть шо, то ж самое сделать. И офицеры нам – как братья старшие. Поначалу в диковинку было, шо никто из благородий на солдата не материт, рук не распускает. Потом тока докумекал, тут война другая, и офицер с простым солдатом должны друг друга с полувзгляда понимать, иначе – труба.

– И што, их благородия тоже обряд проходили?

– А то як же ж! Вона ротный наш, Сергей Дмитрич, пока не обучился всему наравне с солдатами, тока дневальными, считай, и командовал. А уж потом казаки его на ту сторону сводили. И другие – так же… А вообще, у нас больше половины офицеров из нижних чинов вышли, сами лямку тянули. От хоть того же Котяру возьми. То бишь прапорщика Ермошина. Полтора годика назад простым солдатом был. Глянулся чем-то командиру, тот его к себе и взял. За етое время до зауряд-прапорщика дослужился. А недавнось экзамены в гимназии сдал, и – на тебе офицерские погоны.

– А пошто его Котярой зовут?

– Хлопцы казали, были они с командиром как-то там… Ну, понимаешь, о чем я. И получилось, что патруль германский што-то заподозрил там, где они залегли, а шум поднимать нельзя было. Вот Федор тогда и выдал. Котом как заверещал и булыгой в кусты запустил. Ну, гансы и подумали, шо кошки там шуры-муры крутят. От с тех пор у него позывной «Кот».

– И нашто вам етии… как его… позывные, имен мало?

– На задании, когда вражина рядом, друг друга так называем – тихо и коротко. Я вот Сидом стал по имени своему, Боря Сомов – Бором, Мишка Пилютин – Усом, казаки из первого состава, ну, те, шо с командиром с самого начала начинали, так те вообще – Рэмба, Шварц, Зингер, Гор, Змей, Гунн.

– А с их благородиями тако же? Вроде как не по уставу обращеньице-то.

– Так это на задании. Вот Остапец – Батя, это у него, ещё когда он сотней погранцов командовал, прапорщик Горовой – Хим… Хто там ешо?.. Поручик Стефанов, он щас со своими под Питером, – Ян, таму, шо свою роту «янычарами» зовет…

– А у командира вашенного какой позывной?

– Гур. Это от фамилии евонной. А так – командиром и зовём… Хотя есть у него ешо один позывной, но это – так… Ребята его промеж собой Бешеным зовут.

– Чего так?

– Сам не видал, но в казарме гутарили… Как-то разведка возверталась с языком, да гансы заметили, тревогу подняли. Один казак остался отход прикрывать. А командир их на нашей стороне ждал. Как узнал про это, говорит, мол, мы своих ни живых, ни мертвых не оставляем. Свистнул нескольких человек, взяли у местных окопников лопатки и – обратно к германцам. Отбили того казака, он контуженый оказался, и обратно приползли… Так ребята говорили, командир, когда в окоп спрыгнул, с ног до головы кровищей был весь заляпанный. Лохматка, сапоги, руки, лицо… а глаза такие – смотреть страшно… Вот потому и стал Бешеным. За своих хоть перед германцем, хоть перед кем не отступится.

– А с виду – вежливый такой, весёлый, улыбается всё время. Я было подумал, што и вояка он не очень штобы.

– Ага, ты наших поспрошай, они тебе много чего интересного расскажут. У него тока личный счет – под две сотни гансов. А весёлый – так дочка у него недавно народилась, вот и улыбается.

– Это когда по чарке на ужин дали?

– Ты, Василь Иваныч, об этом и сейчас потише, и опосля никому не рассказывай. У нас в батальоне, считай, сухой закон, но вот по особым случаям… Ну, там, Георгия кто получит аль медаль. И, опять же, дитёнка обмыть надобно было с господами офицерами, никак без этого. А штоб нам обидно не было, он Батю и попросил угощеньице всем устроить. Ну, как бы мы сами тихонько надыбали, а командиры вроде и не заметили. Опять же с провиантом, сам же бачив, кормят от пуза. И побачь, харчуются и солдаты, и офицеры из одного же котла. Эта тож командир постановил.

– Хороший-то он у вас хороший… До поры до времени. Вот, например, прикажут ему генералы, и выведет он в случае чего ваш батальон демонстрацию аль забастовку усмирять. Как в девятьсот пятом было… Што тогда делать будешь, Сидор Артемич, в простой люд стрелять аль штык супротив своего командира повернёшь, а?

– Послужишь, Василь Иваныч, у нас поболе, поймёшь, што он не тока не поведёт нас супротив простых людей, а ешо и другим не даст того сделать… Вот ты у себя в полку слыхал о гуровцах?

– Дык хто ж не слыхал-то? И про дочку царскую знаем, и про Нарочь, и про Барановичи… Да ты меня с толку-то не сбивай. Он што, приказа не выполнит? Да за ето ж его…

– Не-а! Штоб ты знал, командир помимо прочего ешо и офицером по особым поручениям у регента служит. По каким таким особым – понимаешь? И миркую я, шо великий князь Михаил Александрович к нему прислушивается… Вот и прикинь, коль такая катавасия начнется, выйдет наш командир перед солдатами, коих выведут стрелять в народ, и скажет, мол, вот он я, капитан Гуров, хотите в своих стрелять, с меня начните. А то и по-другому можно… Как думаешь, трудно нам будет в чужой полк пролезть, караулы возле ружкомнат поставить, всех на плац согнать и офицеров в отдельной комнате запереть? Вона, рядом с нами донцы квартируют, бачив? Как сюда перевелись, они с нами прям через губу разговаривали. Оно понятно – казаки, не то што мужики в шинелях, пусть и гуровские. Как-то человек десять пошутить хотели, ночью пытались наших дневальных скрасть… Потом ротного чуть ли на коленях умоляли обратно по всей форме отпустить, а не в одних подштанниках. А через недельку наши к ним в гости сходили, то ж самое сделали да на всех дверях записочки повесили со словом «Бомба»…

– Ну, может, оно и так. В окопах мужики щас о многом талдычат, да и в стране, вишь, што деется…

– Ага, талдычат, да всяких брехунов-агитаторов слушают… Ты сам-то, случаем, не из партейных будешь, а, Василь Иваныч? – Ковпак насмешливо глядит на собеседника. – Да не боись, не побегу жандармам жалиться.

– Да и не боюсь я ничего!.. Я – за то, штоб по справедливости для всех, особливо для простых людей. А так, было у нас много болтунов всяких, есеры там, анархисты всякие. Последние вроде толковую мыслю предлагают. Надо государство поуничтожить, народ сам в общины соберётся, а там и оне промеж собой договариваться будут. Вот захотел портки новые, пошёл к портным, оне их и пошили. А ты им взамен там табуретку какую иль стол сделал.

– Общины, говоришь? Дык те ж крестьяне давно так живут, и шо, щастливы? С хлеба на воду перебиваются. А то и до лебеды доходят.

– Ето потому, што над ними куча всякой шушеры стоит. Чиновники там, помещики, буржуи, полиция… А не будет их – по-другому народ заживёт.

– Да не заживёт, Василь Иваныч. Вот гутарили мы как-то с командиром, он нам и разложил всё по полочкам. Вот какой-то мужик ему сказал, шо мог бы больше хлеба там, да и всего другого нарастить, да община не дает. Кожный год наделы по-новому раздают, и нет у мужика того интереса за землицей ухаживать, мол, всё одно, уйдёт она к соседу, а тот даж спасиба не скажет, ешо и посмеётся.

– И он с вами про такое разговоры разговаривает?

– Сейчас-то командир в отъезде, иногда на пару дней заедет, и – всё. А раньше частенько по вечерам с ним за жисть говорили. Он нам свою идею и обсказал. Надо, мол, торговлю хлебом у купцов-дармоедов забрать в государственную власть, штоб цены не взвинчивали, крестьянам дать землю, но и штоб оне оговоренный хлебушек сдавали, а не на самогон переводили. Рабочим на заводах – условия человеческие, учить их специяльностям, штоб не было «подай, принеси, пошёл отсю-дова», больнички опять же при кажной фабрике штоб были…

– Да хто ж на такое согласится? Это ж для заводчика чистое разорение.

– А хто его спрашивать-то будет? Хочешь быть заводчиком – делай что сказано, тогда тебе и почёт с уважением, и заказы всякие от государства. Не хочешь – вот те штрафы за то, што работники у тебя живут хреново. А будешь с другими недовольными супротив власти умышлять, заводики в казну, а самих – на каторгу. В Сибирь там иль ешо куда. Лес валить, дороги строить… Да и щас люди посредь них есть. Тут до нас часто академик приезжает, ну генерал, только штатский. И от него нам польза великая выходит: консервы там новые, сладости, как он там их… витаминами кличет. Палатки опять же…

– Ну да, так царь и согласится. Он-то первый против народу…

– Да не против он народу, просто те ж богатеи через министров ему толкуют, што, мол, от водки да от нечего делать русские мужики бунтуют. Вона его сицилисты «сусликом царкосельским» обзывали, а он сам оружие новое да огнеметы проверял, там его и поранило жутко як.

– А командир ваш, значицца, ему правду расскажет, и всё хорошо будет, так?

– Так я ж тебе сказал, Василий Иваныч, и про него, и про регента. Думаешь, просто так всё у них?.. Ладно, пошли-ка в казарму, скоро поверка уже. Потом договорим…

Глава 23

Семейства Филатовых и Прозоровых после лёгкого завтрака покинули свои дома и двинулись к месту проведения спортивного турнира. Следует сказать, что дамы проявили чудеса скорости в подготовке к выходу в свет и затратили на это не более часа, что составило своеобразный рекорд. Даша с дочкой в сопровождении Ольги влились в небольшую, но дружную компанию молодых мам и остались на детской площадке; Саша и Матвей, оседлав тандем и азартно налегая на педали, захватили лидерство гонки среди поклонников этого вида транспорта, причём возраст велонаездников порою отличался в разы. Ольга Петровна и Полина Артемьевна, проходя мимо открытой сцены, приняли участие в музицировании и даже сорвали массу оваций, исполнив один из романсов, текст которого записал им Денис Гуров. Полученные призы вызвали полное одобрение дам, ибо это были красивые плетёные корзиночки, заполненные шампунями, экстрактами для ванн и фигурными кусочками туалетного мыла. Все эти великолепия, изготовленные на небольшом экспериментальном предприятии Академгородка, источали чудесные ароматы и, безусловно, являлись эксклюзивными образцами.

– Однако ж пора и на городошный турнир, – взглянув на часы, напомнил Михаил Семёнович. – Иван Петрович просил не опаздывать и еще подчеркнул, что специально мастера игры выписал. Лицо всем известное, в некотором роде – публичное и возвышенное, а посему в институт приехал инкогнито, не дай бог в Москве прознают – перехватят или, того хуже, сюда пожалуют и весь праздник испортят.

– Это с воронцовской-то охраной? – парировал Александр Михайлович. – Я тебя умоляю, Миша. Потопчутся перед воротами и уберутся несолоно хлебавши, пока караульные нервничать не начали. Вспомни, как к нам на стройку какой-то гешефтмахер рвался. Ребятки на КПП пару раз в воздух бабахнули, какого он после этого стрекача задал!.. Только вот Иван Петрович, старый лис, имя гостя не называет, боится сюрприз испортить. Намекнул только, что мы его знаем, а может быть, даже и видели.

На протяжении нескольких минут пути к месту игры оба инженера азартно спорили, пытаясь угадать личность этого «инкогнито». Высказанная Филатовым-младшим версия, что это кто-нибудь из великих князей, вызвала дружный смех всей компании, включая её женскую часть, который подвел черту дискуссии, тем более что они уже добрались до места проведения турнира.

Для игры заранее подготовили заасфальтированную площадку, окружённую по периметру забором из сетки, дабы обезопасить зрителей от шальной биты. Сбоку для зрителей и болельщиков была сооружена четырёхъярусная спортивная трибуна с навесом. Игроки в белых летних брюках, рубашках и теннисных туфлях, разбившись на кружки, то и дело посматривали на часы, так как до начала оставалось всего минут пять, а Павлов еще не появился. Но вот послышалось мягкое урчание электродвигателя, чуть слышный писк тормозов, и у площадки остановился электромобиль академика, который народ уже окрестил Наутилусом. Первым из открытой двери вышел Иван Петрович, который сейчас больше напоминал купца-коробейника – красная рубаха с русским узором навыпуск, опоясанная кушаком, шаровары, заправленные в мягкие сапоги. Но буквально через мгновение внимание всех присутствующих сосредоточилось на человеке почти двухметрового роста, который с некоторым трудом, пригнувшись, протиснулся наружу. Это был сам Фёдор Иванович Шаляпин!

На протяжении нескольких секунд практически все присутствующие замерли в изумленном молчании, дружно и совершенно неосознанно изобразив финальную сцену из гоголевского «Ревизора». Но Павлов не дал этому надолго затянуться, произнеся с нарочитым укором:

– Ну что вы, дамы и господа, так ли следует приветствовать дорогого гостя?