Откровение в Галисии

– Самый высокий – Альваро. Это Лукас, священник, а это Сантьяго. Старшим здесь десять лет, а Сантьяго – восемь.

Мануэль погладил снимок пальцем. Он впервые видел детскую фотографию Альваро. Писатель много раз говорил ему: «Ты, наверное, был красивым мальчиком». И в ответ всегда слышал: «Обычным». Но этого парнишку с большими глазами и каштановыми, сияющими на солнце волосами никак нельзя было назвать обычным. Он широко улыбался и по-дружески обнимал Лукаса за плечи. Сантьяго, наполовину скрытый фигурой брата, почти висел на левой руке Альваро, словно хотел привлечь к себе его внимание.

– Мой муж сделал этот снимок прямо здесь, на кухне, подаренной ему на день рождения камерой. И я всегда считала, что это лучшая детская фотография моих мальчиков, хотя в ней нет ничего особенного.

Было очевидно, что тот, кто смотрит прямо в объектив, – лидер. Лукас счастливо улыбался, с обожанием глядя на друга, за которым был готов последовать куда угодно. Сантьяго хмурился. В его позе читалась ревность, словно он боялся, что фотосъемка заставит брата забыть о нем.

Эрминия внимательно наблюдала за Мануэлем, который рассматривал снимок.

– Не думаю, что гомосексуализм – истинная причина. Теперь, конечно, нет никакой разницы, но если б Альваро прислушивался к мнению родителей, все могло бы сложиться по-другому. Он начал ссориться с ними достаточно рано, с малолетства. Еще ростом не вышел, а уже спорил с отцом, огрызался, дерзил… Маркиз выходил из себя. Не думаю, что он хоть кого-то когда-то любил, но старшего сына одновременно и ненавидел, и восхищался им. – Экономка замолчала, а потом серьезно посмотрела на писателя. – Не знаю, понятно ли я выражаюсь, но старик был из тех, кто больше всего уважает силу, в том числе и у врагов.

Мануэль кивнул:

– Я понимаю, о чем вы. Но мне сложно представить, что из-за разницы в характерах можно вычеркнуть сына из жизни.

– Здесь дело не только в характерах. Отец Альваро был очень властным человеком. Все домочадцы плясали под его дудку – кроме старшего сына. И этого старый маркиз простить не мог. Помню один случай. Альваро было лет восемь или девять, а Сантьяго – на два года меньше, и он уже тогда был весьма беспокойным и капризным ребенком. Однажды стащил у отца зажигалку из кабинета и решил поджечь охапку сена на конюшне. Он, правда, затоптал огонь, но недостаточно тщательно, и после его ухода пламя вновь разгорелось. К счастью, один из помощников конюха видел мальчика и решил проверить, зачем тот ходил к лошадям, так что пожар удалось быстро потушить. Когда маркиз обо всем узнал, он взял ремень и пошел искать Сантьяго, который страшно перепугался и где-то спрятался. Тогда Альваро подошел к отцу и сказал, что огонь развел он. Никогда не забуду выражение лица хозяина. Тот словно забыл о пожаре и произнес: «Знаешь, что я думаю? Что ты мне врешь и пытаешься меня обмануть, а со мной шутки плохи». Маркиз заставил старшего сына весь день стоять на улице, перед парадной дверью. Альваро не мог ни присесть, ни сходить в туалет, ни поесть. В обед начался дождь, но и тогда мальчику не разрешили зайти в дом. Каждые два часа отец выходил во двор, прячась под черным зонтом, и спрашивал: «Кто это сделал?» И в ответ раздавалось: «Я».

Мануэль слушал Эрминию и живо представлял себе мальчугана с гордым взглядом, который твердо стоял на своем.

– Не помню, в каком месяце это случилось, но точно зимой, на улице было холодно. В половине шестого началась гроза с ураганным ветром, да таким сильным, что мы на день остались без электричества. Сантьяго был так напуган, что во время ужина разрыдался и признался отцу, что пожар устроил он. Маркиз даже не взглянул на него, а велел идти в свою комнату. Все легли спать, кроме меня и хозяина. Он ничего мне не говорил, но ни за что на свете я бы не оставила ребенка одного на улице. В час ночи маркиз спустился сюда, и это было странно, потому что сеньоры никогда не заходили в кухню. Ноги его супруги здесь не было до сих пор. Хозяин нес свечу, и в ее колеблющемся свете его лицо казалось особенно безжалостным. Он остановился у окна и сказал: «Этот мальчик смелее, чем все, кого я знаю, вместе взятые». И в голосе маркиза звучали гордость и восхищение. Он велел мне дождаться, пока не ляжет спать, и только тогда я смогла впустить Альваро. Позже на протяжении многих лет я не раз видела этот взгляд. Отец ненавидел старшего сына и в то же время преклонялся перед ним. Но не путай это чувство с любовью. Маркиз не испытывал привязанности к старшим сыновьям: Альваро просто не выносил, а Сантьяго постоянно унижал с самого детства, хотя бедный мальчуган был готов отцу пятки лизать, лишь бы заслужить его одобрение. А взамен получал только презрение. Ни разу в жизни я не видела, чтобы маркиз смотрел на среднего сына так же уважительно, как на старшего.