Секрет виллы «Серена»

– Ты куришь? – спрашивает она.

– Всего одну или две в день. После еды.

– Сейчас десять вечера.

– Я поздно ела.

– Из-за чего начала? – спрашивает Эмили.

– Ну не знаю. Беспокоюсь о детях, о работе, о деньгах…

– Разве Эд не помогает?

– Я даже не знаю, где он. Последнее, что от него получала, – это открытка на день рождения Джейка. На два месяца позже.

Еще одна затяжка. Потом Петра внезапно говорит:

– У меня есть фото Майкла.

Эмили вдруг понимает, что затаила дыхание, словно ожидала этого; как будто каким-то образом все события прошлой недели вели именно к нему. К Майклу. Ее первой любви.

– Фото? – шепчет она.

– Да. Оно было в газете. Что-то про суперкрутую операцию на мозге, которую он проводил. Хочешь, отправлю тебе статью?

Сердце Эмили бьется так, что она удивляется, как Петра в своем Брайтоне его не слышит.

– Да, – говорит она. – Да, пожалуйста.

Эмили встретила Майкла в Лондоне, в университете. Она изучала английский в Университетском колледже Лондона, а он был студентом-медиком. Стоял летний вечер, и она играла в невероятно напыщенной постановке «Бури» на Гордон-сквер – одной из тех потаенных маленьких лондонских площадей, окруженных высокими зданиями университета. Когда она закрывает глаза, то все еще чувствует запах пыльных платанов и мягкий гул лондонских дорог. И видит тот самый металлический отблеск светлых волос Майкла, когда он повернулся к ней и сказал:

– Ты участвуешь в этом дерьме?

Учитывая, что в тот момент на ней было неудач-ное платье елизаветинской эпохи и она предлагала ему символическую чашу с водой, чтобы «очиститься», вопрос был явно излишним. Но как хорошо она помнит свое жалкое стремление отречься от этой постановки.

– Вроде того, – сказала она, стоя на одной ноге под тяжелыми юбками. Роль Миранды, за которую жестоко боролись десять с лишним более уверенных и симпатичных девчонок, внезапно стала незначительной, даже постыдной. – «О дивный новый мир, в котором есть такие люди».

После выступления (режиссер не разрешил им выходить на поклон, заявив, что это «разрушит чары пьесы») Эмили снова увидела Майкла. Публика расходилась, кидая бычки в очищающую чашу, но Майкл все еще был там – сидел один во втором ряду, с той самой улыбкой, которая стала ей такой близкой: наполовину ироничной, наполовину очаровательной.

– Поздравляю, – сказал он торжественно.

– Я была ужасна.

– Ты была чудесна. Фердинанд был ужасен.

– Он никак не мог запомнить слова.

– Нет, но мог бы интересоваться Ариэлем больше, чем тобой.

Ариэля играл («вопреки канону», объяснил режиссер) крепкий игрок в регби из Солфорда. Майкл был прав в отношении наклонностей Фердинанда.

Эмили помнит, как стояла в тенистом саду, чувствуя последние лучи солнца на лице и слушая, как голоса последних зрителей отдаляются и отдаляются, пока не превращаются в еле слышный припев для основного действия. Она помнит, как стояла там в своем дурацком парчовом платье (где Миранда нашла такое?) и чувствовала себя нелепо, головокружительно счастливой. Она ничего не сказала, потому что знала, что Майкл вот-вот полностью захватит ее жизнь. Это было потрясающе успокаивающее чувство.

Майкл встал и, наклонясь к ней, нежно убрал прядь волос с ее лба.

– Можно? – вежливо спросил он.

Что бы случилось, думает Эмили, если бы она сказала «нет»? Скажи она «нет», у нее бы был бойфренд весом в сто килограммов, который ждал бы ее в Холлсе? Или она дала бы обет добрачного целомудрия? Или с криком побежала бы обратно на вечеринку после спектакля, чтобы послушать, как режиссер читает вслух свои экспериментальные поэмы? Но конечно, она ничего этого не сделала.

Когда Пол в субботу приезжает на виллу «Серена», то поначалу выглядит напряженным. Пока он, аккуратно одетый в рубашку поло и чиносы (Пол – один из тех мужчин, которые чувствуют себя по-настоящему удобно только в костюме), идет в дом, то выглядит как и любой другой мужчина средних лет: седеющие волосы, держит талию в форме, не упуская возможности показать ее в любом фитнес-клубе, на любом вокзале, стоя в очереди у любой стойки отправления. Как он мог сделать ее такой несчастной? Но потом он улыбается давно знакомой, белозубой коварной улыбкой Пола, и ее сердце сжимается. Она знает его, знает так хорошо; знает, что у него аллергия на мед; что книга «Дети железной дороги»[36 - «Дети железной дороги» (англ. The Railway Children) – детский роман английской писательницы Эдит Несбит (1858–1924).] доводит его до слез; что он думает, будто Луиджи Рива[37 - Луиджи Рива (итал. Luigi Riva, род. в 1944 г.) – итальянский футболист, нападающий, лучший бомбардир за всю историю клуба «Кальяри».] играл в футбол лучше, чем Пеле[38 - Пеле (порт. – браз. Edson Arantes do Nascimento, род. в 1940 г.) – легендарный футболист, трехкратный чемпион мира, как игрок.]. Как он может от нее уйти? Это, должно быть, какая-то ошибка, должно быть, ошибка.

Пол приближается к входной двери, наступая по пути на шишки. Гости на виллу «Серена» обычно проходят через кухню, которая ближе к подъездной дорожке, но этот визит почему-то должен быть абсолютно официальным – включая парадную дверь. Эмили стоит в коридоре в белом свободном платье. Она уложила волосы и потратила целый час на лицо. Даже ногти на ногах накрасила (хотя и забыла надеть обувь).

– Здравствуй, Пол.

– Эмили. – Он идет поцеловать ее, но, очевидно, передумывает. Ставит чемодан на каменный пол.

– Ты останешься? – спрашивает Эмили, глядя на чемодан, смутно понимая, что это звучит двусмысленно.

– Он пустой, – говорит Пол. Он чувствует себя некомфортно и напряжен. Почему Эмили в этом дурацком белом платье и почему, черт возьми, без обуви?

– Где дети? – интересуется он после паузы.

– Ушли на ферму. Они вернутся через минуту.

– Хорошо, – говорит он серьезно. – Я скучал по ним.

Эмили молчит. Будь она проклята, если скажет, что они тоже скучали.

Они идут в гостиную. Обычно они сидят в кухне, удобной и уютной, с вымытым деревянным столом и мягкими стульями, но Эмили кажется, что прямо сейчас ей нужно чувство дискомфорта. Она сидит на одном диване, Пол на другом, и их разделяет чудовищный камин. В коридоре тикают гигантские напольные часы.

– Ну, – беспомощно спрашивает Эмили, – о чем ты хотел поговорить?

Пол включает разумный тон.

– Эмили, ты знаешь, о чем мы должны поговорить.

– Нет, не знаю. О чем?

– Не нужно усложнять это еще больше.

– А почему, черт возьми, не нужно?

Следует долгая тишина. С улицы доносится стрекот сверчков. Пчелы громко жужжат, пролетая через заросший травой сад. Часы тяжело тикают.

– Эмили, – наконец произносит Пол, – ты знаешь, что наш брак уже давно изжил себя.

– Нет, не знаю, – сразу же отвечает Эмили.