Лестригоны

МАКДАФФИ. Не учи меня, где я должен быть. Это обреченная на неудачу экспедиция начнется только когда я, главный баран, скажу, что пора выступать. Или ты не видишь, что я обсуждаю философию с этим ученым мужем?

ДЖОН. Хорошо. Если мы потеряем этот контраск, не вини меня.

МАКДАФФИ. Я никогда тебя не виню. Это ты винишь меня. Детям такое свойственно. И ты, Роуз. Я вижу, как ты пялишься на мою дочь. Прекрасная молодая женщина, правда? Жаль только, что она научилась говорить. Можешь восхищаться ею, сколько хочешь, тысячи восхищались, но если ты прикоснешься к ней, я лично кастрирую тебя моим верным скаутским ножом.

ДЖОН. Может, я пришел не в то место.

МАКДАФФИ. Не волнуйся, ты сможешь сдернуть трусики с большинства других женщин этой труппы, не прилагая усилий. По большей части, они весьма доступны. Но не моя дочь, это ясно?

ДЖОН. Это ясно.

МАКДАФФИ. Он говорит одно и думает другое. Ты с американского Среднего Запада, вероятно, из Огайо. Жил в маленьком городке, не очень-то отличающемся от деревни, но в доме, где было много книг, правильно? Я знаю, что ты думаешь: кто этот на удивление проницательный человек? Шерлок Холмс? Увы, нет. Раньше мог за него сойти, но теперь, скорее, Ватсон. Располнел в моем преклонном возрасте. Место твоего рождения я определил по твоему варварскому выговору. Опять же, я знаком с Дейви. А он как раз оттуда. Ты должен научиться обращать внимание не только на красивые мордашки, парень, если хочешь чего-то добиться в театре. А теперь говори, что привело тебя сюда. И, пожалуйста, не пори чушь, мне в самом скором времени надо куда-то ехать и выходить на сцену. Я забыл только, какая у нас пьеса.

МАРИНА. «Буря».

МАКДАФФИ. «Буря»? Мы даем эту чертову «Бурю»? Тогда зачем я насилую себя, пытаясь вспомнить, что бормочет Отелло перед тем, как удавить Дездемону? Ты уверена?

МАРИНА. Загляни в репертуарный план.

МАКДАФФИ. Слишком я стар, чтобы заглядывать куда-либо, разве что под юбку Джоселин Койн. Давай, Солнечный Джим. Доказывай право на свое существование здесь. У тебя две минуты.

ДЖОН. На прошлой неделе Дейви и Элизабет вытащили меня на «Перикла», который показывали в жутком, старом, грязном театре, расположенном в ужасном районе, и к моему полному удивлению, я забыл обо всем. Забыл абсолютно. Впервые в жизни я не хотел оказаться где-то еще и делать что-то другое. Дейви понял. Он хорошо меня знает. И дал мне ваш адрес.

МАКДАФФИ (изучает его). Г-м-м-м. У тебя вид человека, который отчаянно хочет стать кем-то еще. Не писателем – слишком велика неуправляемая физическая энергия, которую я в тебе чувствую. Нет, есть у меня ощущение, что ты до конца жизни обречен жить страстями. Вот и Дейви, который мудр не по годам во всем, что не касается женщин, увидел это в тебе и направил к старому театральному пердуну, так? И ты какое-то время протестовал, разумеется, потому что предложение выглядело совершенно идиотским.

ДЖОН. Да.

МАКДАФФИ. Но, тем не менее, пришел.

ДЖОН. Да.

МАКДАФФИ. Так что ты думаешь, Марина, моя сладкая, самая проницательная и справедливая из нас всех? Стоит ли он того горя и раздражения, которые он нам принесет?

МАРИНА (глядя на ДЖОНА). Я сомневаюсь. Но все возможно.

МАКДАФФИ. Ты слышал? Неподдельный энтузиазм от справедливейшей. Эта – экстрасенс и невероятно опасна. Запомни это. Хорошо. Выходи во двор и помоги загрузить фургон. И держи пальцы подальше от моей дочери, а не то до конца театральной карьеры ты будешь играть только одноруких евнухов.

Картина 5

(ДЖЕССИ, ей 10 лет, зачитывает письмо. 1912 г.)

ДЖЕССИ. 13 февраля 1912 г. Мокрый, ужасный Армитейдж. Дорогой Джонни! Ты очень, очень плохой и пишешь мне только одно письмо на каждые мои пять или шесть. Как тебе не стыдно. Мне уже десять лет и я требую писем. Твои я держу в выдвижном ящике прикроватной тумбочки и прячу от Молли, которая очень глупая и завистливая, поскольку ей ты не пишешь. Это глупо, ждать от тебя писем, раз она тебе никогда не пишет, но Молли совсем глупая и хочет все получать за так. Еще она обидчивая и с вздорным характером. Кошка принесла пятерых котят, и одного, с черным глазом, я назвала Джон. Л. Салливан, хотя это, по-моему, девочка. Где ты в Ирландии? Напиши мне, чтобы я сделала пометку на карте. Папа сердится, когда я что-то пишу в его книгах, но я говорю ему, что должна отслеживать маршрут Джонни и Макдаффи, а не то они заблудятся. Папа ворчит, как и всегда, но потом сажает меня на колено, и мы вместе следуем за вами по карте. Сейчас котенок сидит на моей голове, но не Джон Л. Салливан, и мне очень хочется отправить его тебе почтой, но я тревожусь, потому что он не знает ирландского языка, а ирландские коты могут его побить. Этого я назвала Теодор Рузвельт. Джонни, мне ужасно тебя недостает, и я люблю тебя так сильно, и извини меня за пятно на бумаги: Теодора Рузвельта вырвало. Всегда, всегда твоя, любящая сестра Джесси. PS. Это моя валентинка.

Картина 6

(Бунгало МЭРИ МАРГАРЕТ, Голливуд, 1929 г. Она просыпается, обнаружив, что лежит на диване, укрытая одеялом. ДЖОН прибирается).

МЭРИ МАРГАРЕТ. Эй, что здесь происходит?

ДЖОН. Ура! Кто-то ожил!

МЭРИ МАРГАРЕТ. Что ты делаешь?

ДЖОН. По глупости борюсь с беспорядком. Извини, детка, но ты живешь, как свинья.

МЭРИ МАРГАРЕТ. Мне нравилось думать, что это принципиально новое концептуальное дизайнерское решение. Некая имитация хлева. Что случилось? Который час?

ДЖОН. Я обладаю даром убалтывать слушателей, вот и довел тебя до сна. То же самое я проделывал с многочисленными зрителями и некоторыми домашними животные в моем славном театральном прошлом. Я понятия не имею, который теперь час.

МЭРИ МАРГАРЕТ. Ты воспользовался моей беспомощностью, пока я спала.

ДЖОН. Нет, я пользуюсь беспомощностью только тех женщин, которые притворяются спящими.

МЭРИ МАРГАРЕТ. Где моя водка?

ДЖОН. Я вылил ее в раковину.

МЭРИ МАРГАРЕТ. В раковину? Вылил в раковину? Ты вылил мою водку в раковину, пока я спала?

ДЖОН. Отдает безумием, я понимаю, но это правда.

МЭРИ МАРГАРЕТ. И что ты пытался сделать? Прожечь канализационные трубы? Ты знаешь, сколько берут сантехники в Голливуде?

ДЖОН. То есть, ты предпочла бы вылить ее в горло?

МЭРИ МАРГАРЕТ. Что льется в мое горло, тебя совершенно не касается. Ты выпил мою водку. Ты самый отъявленный пьяница Голливуда.

ДЖОН. Как я понимаю, ты никогда не встречалась с Толстяком Арбаклом.

МЭРИ МАРГАРЕТ. Плевать я хотела на Толстяка Арбакла. Убирайся из моего дома.

ДЖОН. Ты убиваешь себя.

МЭРИ МАРГАРЕТ. Если хочешь знать, получается у меня плохо. Бог свидетель, я старалась. Каждый день работала над этим. Упражнялась, упражнялась, упражнялась. Но, судя по всему, это не мое. Нет у меня таланта к самоубийству. Да и к чему бы то ни было, если на то пошло.

ДЖОН. Поэтому ты так стараешься добить себя?

МЭРИ МАРГАРЕТ. Со старанием у меня всегда плохо.

ДЖОН. Почему бы тебе не рассказать мне об этом? Тот факт, что это совершенно не мое дело, и есть прекрасный повод рассказать именно мне, а не тому, кого-то это как-то волнует. Я хочу сказать, кому-то с корыстной целью.

МЭРИ МАРГАРЕТ. Поверь мне, все приходят сюда с какой-то корыстной целью.

ДЖОН. Дело в твоих брате и бойфренде, так?

МЭРИ МАРГАРЕТ. Я не собираюсь открывать тебе душу. Ты же не открываешь мне свою.

ДЖОН. Да, но у меня нет души.