Следуй за белым кроликом

– Блядство! – разочарованно хлопаю себя по лбу и начинаю нервно трясти ногой. – Я теперь не смогу тебе помочь. Наш план летит к чертям! Боже, какая я дура…

Зажмуриваюсь, и вижу, как женщина берёт телефонный шнур и замахивается им в воздухе. Быстрый свист, и моё бедро обжигает резкой болью. Я визжу от боли, в агонии дёргаясь на полу. «Не смей кричать, маленькая шалава! Не то все вокруг узнают, какая ты!..»

Маркус берёт мои руки и отнимает их от лица. Сжимает своими большущими ладонями мои щёки, и я всерьёз раздумываю над тем, чтобы подарить ему на день рождения мягкую игрушку или ручной мячик-антистресс. Если, конечно, мы ещё увидимся.

– Всё нормально. Просто придётся заехать ко мне, чтобы привести тебя в порядок, промыть желудок и это…

Он указывает на мои волосы, и я обиженно отворачиваюсь к окну. Да как он смеет меня осуждать?!

– Тогда всё, что я сказала до этого – не считается, – бубню я себе под нос.

– Тебе понравились мои глаза-незабудки, – невозмутимо бросает Марк, но в его голосе слышна ирония. – Так и запишем.

Я оскорблённо фыркаю и набираю побольше воздуха, чтобы ответить. Но ничего путного в голову не приходит.

– А тебе… Тебе нравятся мои щёки, – пожимаю я плечом. – Ты просто щёкофетишист!

Марк бесстыдно хохочет, и мне хочется стереть его самодовольную ухмылочку.

– Ты не понимаешь, я вижу красоту во всём, – взмахиваю я рукой, и от неё в воздухе тянется красивый цветной шлейф. Стараюсь не обращать на эти глюки внимания. – Это – не то чтобы подкатывать к кому-то.

– Да, да… Конечно, – язвит он, пряча улыбку.

Он что, смеётся надо мной? Ну, держись, ублюдочник!

– Я совершенно бесполое существо, – начинаю я ему объяснять, и Марк продолжает давиться своими дурацкими смешками. – Я словно художник: вижу красоту, но не испытываю физического влечения. Разве что ментальное, понимаешь?

– Да, да, понимаю.

Этот его тон звучит совсем неправдоподобно, и я уже собираюсь открыть новую словесную дуэль, как он оголяет татуировку на предплечье, и всё моё внимание устремляется на неё. Белый кролик будто подмигивает мне.

– Вау!

– Нравятся мои часы? – спрашивает Марк.

– Нет. Часы как часы… Что в них особого?

– Это Apple Watch, вообще-то, – чуть надменно произносит он.

– Фу! – морщу я нос. – Ты что, из этих?

– Из каких этих?

– Ну, эппло-дрочеров, – объясняю я, и мы вновь начинаем спорить. Так время проходит быстрее, и я не замечаю, как мы оказываемся у его дома.

В квартире Марка довольно прилично, хотя сразу видно холостяцкую ауру. Завидев кожаный диван, я устало падаю на него, едва сбросив кроссовки. Потолок поддевается рябью, и я наблюдаю за этим интересным явлением. С ковром на полу становится ещё веселее.

– Мусор на твоём ковре так красиво разбросан, будто звёзды на небе. Целые галактики… И я, кажется, только что нашла туманность Андромеды!

Марк молча тянет меня за руку, поднимает и запихивает в ванную. Поит водой и промывает желудок. Становится немного легче. После долгих препирательств Марк заставляет меня принять душ, а сам при этом сидит за занавеской на унитазе.

– Не хочу возиться с ещё одним трупом, – бурчит он, и я цокаю языком. – А то потеряешь сознание, упадёшь и задохнёшься в собственной рвоте. Знаю я…

– Не так уж мне и плохо. Я, вроде, веду себя вполне прилично.

Марк фыркает и назло мне спускает воду. Я издаю крик птеродактиля, обожжённого горячей водой и чрезвычайно обиженного. Ставлю попрохладнее и намыливаюсь.

– Ты мне чуть весь мозг не съела насчёт того, что ты художник и бесполое существо.

Я понимаю, он подтрунивает надо мной, и всё же мне почему-то обидно. Совсем немного.

– Но ты же сам говорил, что у меня «довольно интересные мысли»! – возражаю я, рассматривая баночку шампуня. Надеюсь, он с кондиционером.

– Раз в год и палка стреляет. Кстати, ноги не забудь побрить, а то в клуб не пустят.

Я выглядываю из-за занавески и брызгаю в него водой.

– Просто… не знаю, кто я сейчас такая, – задумчиво делаю из намыленных волос ирокез и пытаюсь правильно выразить свои мысли, но получается какая-то бессмыслица. – Нет, я, конечно, примерно знаю, кем я была вечером, когда шла в магазин. Но с тех пор я всё время то такая, то сякая – словом, какая-то не такая.

– Уверяю тебя, Элис, ты именно такая, какой и была, – отвечает мне Марк, и в его голосе слышна улыбка. – Ведь даже если ты то такая, то сякая – это всё равно ты и есть.

А в этом имеется свой смысл. Многозначительно хмыкаю и согласно киваю, будто меня не скрывает занавеска. Но есть что-то, что немного беспокоит меня.

– Марк, знаешь… Мне иногда кажется, что я несу сплошную чепуху.

– Я видал такую чепуху, по сравнению с которой эта – толковый словарь.

С душем покончено. Марк наконец сваливает из ванной комнаты и оставляет меня сушиться, оставляя дверь приоткрытой. Я потихоньку прихожу в себя, и с каждой минутой настроение становится всё хуже и хуже.

Попытка расчесать злоебучий колтун превращается в пытку, достойную фантазий Маркиза де Сада. Психую и начинаю рвать волосы этой дебильной расчёской, громко выругиваясь. Слёзы наворачиваются на глаза сначала от слепой ярости, а потом от осознания, какое же я бесполезное существо. И всё-то у меня не так. Инфантильная, никчёмная, нелепая… Просто отвратительно!

Тут же за моей спиной возникает Марк и отбирает у меня гребень.

– Хэй, хэ-э-эй! – кричит он на меня. – Ты что творишь? Ни на секунду тебя нельзя оставить!

Этот отцовский тон задевает что-то печальное в моей памяти и что-то тёплое в душе. Я затыкаюсь. Должно быть, мои насупленные брови и красные от слёз глаза вводят его в ступор. Он меняется в лице и говорит уже более спокойно.

– Отходняк после наркотиков – обычное дело. Всё говно вылезает наружу, – Марк встаёт за моей спиной, мягко поворачивает мою голову к зеркалу и начинает аккуратно расчёсывать волосы, начиная с кончиков, дюйм за дюймом продвигаясь выше. – Его ещё называют серотониновой или дофаминовой ямой. Особенно она сильна после экстази, мефедрона, MDMA и солей. И особенно при депрессии.

Я вытираю глаза и хлюпаю забитым носом. Как это он понял, что у меня депрессия? Хотя, наверное, это видно за милю.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Помнишь, я рассказывал про друга детства, который учил меня кататься на велосипеде? – Марк смотрит на меня в зеркале, и я киваю. – На самом деле это была моя старшая сестра… Она умерла от передоза в девятнадцать. И я был рядом с ней в тот момент… Хуже того, я продал ей ту дозу. А сам обкурился травой и уснул.

По моим щекам вновь бегут слёзы, и я с досадой их вытираю. Молчу, чтобы не повторяться со своим этим «мне очень жаль», от которого никому не легче. Теперь я знаю, что это всего лишь реакция организма на наркотики, вызывающая повышенную эмоциональность со знаком минус.

– А у тебя неплохо получается, – говорю я, указывая на волосы.