Крупным планом

Аведон перебил мой страстный монолог:

– Мы закончили?

У меня было ощущение, что мне заехали в челюсть слева.

– Простите, – хрипло сказал я и отдал ему квитанцию для подписи. Он нацарапал свое имя, взял пленки и направился, досадливо покачивая головой, к длинноногой блондинке, которая ждала его у соседнего прилавка.

– О чем это он разорялся? – услышал я ее вопрос.

– Просто еще один безнадежный кретин, помешанный на камерах, – сказал он.

Через несколько дней я записался на вступительные курсы юридического факультета. Я их окончил и в январе, к своему собственному удивлению, получил высокие оценки. Шестьсот девяносто пять баллов – вот какие высокие. Это дало мне возможность выбирать из трех лучших юридических школ в стране: в Нью-Йорке, Беркли и Вирджинии. Я был в восторге. После всех отказов, которые я получил от самых ничтожных газетенок страны, я снова почувствовал себя победителем, как и должен чувствовать себя человек моего класса. И я убедил себя, что поступил правильно. Особенно по той причине, что впервые в жизни я сделал своего отца счастливым. Настолько счастливым, что, когда я сообщил ему, что собираюсь поступить в школу в Нью-Йорке этой осенью, он прислал мне чек на пять тысяч долларов вместе с запиской в две строки:

Я тобой горжусь.

Развлекись перед трудной работой.

Я обналичил чек, уволился с работы в магазине и отправился путешествовать. Я мотался по северо-западному побережью Тихого океана в разбитой «тойоте», рядом на сиденье лежала камера, а во рту постоянно косячок. Пленочный магнитофон орал песни «Литл Фит». В конце этого ленивого путешествия я приехал в Нью-Йорк, продал машину, положил камеру на полку и начал изучать право. В тот год, когда я сдал экзамены в адвокатуру и устроился в солидной фирме на Уолл-стрит, умер отец. Обширный инфаркт после обильного ленча в клубе «Индия». Врач, который был вызван, позднее рассказал мне, что он свалился, когда брал пальто у гардеробщицы. Он умер, еще не достигнув пола.

Деньги – это свобода, Бен. Разумеется, папа. Пока ты не сдался. И каждое утро не повторяешь, как молитву: Риверсайд, затем Кос Коб, потом Гринвич, затем Порт-Честер, Рай, Харрисон, Мамаронек, Ларчмонт, Нью-Рошелл, Пелем, Маунт Вернон…

125-я улица. Улица один два пять. Следующая остановка – Центральный вокзал.

Голос кондуктора разбудил меня. Я проспал всю поездку. Несколько минут, пока не очнулся, я не был уверен, где нахожусь. И каким образом оказался в этой электричке. В окружении костюмов. Сам тоже в костюме. Не может быть, чтобы это было правильно. Наверное, я совершил большую ошибку. Я неправильный человек на неправильном поезде.

Глава третья

На моем письменном столе лежали девять таблеток. Одна капсула в 150 мг – «зантаг», от повышенной кислотности. Две корейские таблетки для повышения естественной энергии, две пятимиллиграммовые таблетки «декседрина» для повышения энергии. Огромная пятимиллиграммовая доза «валиума» от стресса. И три таблетки бета-каротина для детоксикации организма.

– Этот бета-каротин мне всегда с утра здорово помогает, – говорит Эстелл, обозревая мои фармацевтические запасы.

– Помогает быть чистым и ясным, – улыбаюсь я.

– Вы хотите сказать, как диетическая кола после двух больших гамбургеров и кучи жареной картошки?

– Тебе мой «маалокс» не попадался?

Она достала бутылку из офисного холодильника и протянула мне:

– На месте вашего желудка я бы потребовала решительных действий.

– Он уже так и поступил, – сказал я, сгреб со стола таблетки, высыпал их в рот и запил «маалоксом».

– Теперь, полагаю, вы желаете получить утренний кофе? – спросила она.

– Только на этот раз с кофеином, Эстелл.

– Кофеин поверх всех этих таблеток? Это перебор…

– Я справлюсь…

– У нас здесь все беспокоятся за вас, мистер Брэдфорд. Все видят, каким усталым вы выглядите…

– Намек на усталость не такая уж плохая вещь. Люди могут решить, что ты много работаешь. Но кофе без кофеина, Эстелл… это уже издевательство над собой.

Эстелл поджала губы:

– Вы бы без меня пропали.

– Я знаю.

– Молоко и один кусочек сахара?

– Пожалуйста. И заодно файл Берковича.

– Он уже на вашем столе. Вам стоит взглянуть на пятую статью, подраздел А в завещании. Там есть нарушение правила вечных распоряжений, потому что траст не заканчивался.

– Не заканчивался со смертью жены бенефициария? – спросил я.

– Ну, в соответствии с постановлением суда по делам о наследстве и опеке штата Нью-Йорк относительно способности тех, кому за восемьдесят, иметь детей, траст не должен был заканчиваться – так что нарушение имеет место.

Я взглянул на Эстелл и улыбнулся.

– Точно замечено, – сказал я.

– Это моя работа.

– Это ты на самом деле должна была бы сидеть за этим столом.

– Не хочу пить «маалокс» на завтрак, – заявила она. – Цурис[9 - Неприятности (идиш).] мне без надобности. – Она открыла дверь в свой офис. – Что-нибудь еще, мистер Брэдфорд?

– Пожалуйста, дозвонись до моей жены.

Она быстро взглянула на часы. Я догадывался, о чем она думает и что скажет своим товаркам за чашкой кофе во время ленча: Звонит жене через пятнадцать минут после появления в офисе… и, ой, гевалт[10 - Несчастье, кошмар (идиш).], если вы обратите внимание, как бедняга выглядит… Нет, говорю же, цурис… А где цурис – там и слезы.

Но Эстелл, будучи опытной секретаршей, ничего не сказала, кроме:

– Я дам вам знать, как только мне удастся с ней связаться.

Эстелл. Сорок семь лет, разведена, имеет умственно отсталого сына-подростка, вынослива, как лошадь. Голос напоминает иерихонскую трубу. Если бы она работала в более сексуальном подразделении нашей фирмы, ее бы давно уволили из-за ее объемистых форм, гласных, напоминающих туманный горн, и манеры одеваться на распродажах, что так не вязалось с треклятым динамизмом слияний и поглощений и гражданского судопроизводства. Но когда она устраивалась на работу двадцать пять лет назад, ей повезло попасть в определенно несексуальный мир доверительного управления и недвижимости. И теперь она, по совести говоря, должна была бы руководить отделом, потому что никто в «Лоренс, Камерон и Томас» не чувствовал себя увереннее в лабиринтах запутанных законов о наследовании. Ее мозг напоминал микрочип: она была способна в любой момент вспомнить даже самую незначительную информацию, которая когда-то удостоилась ее внимания. Спросите ее о самой хитрой лазейке в постановлении о попечительстве, и она процитирует вам решение апелляционного суда в Гленс-Фолс, Нью-Йорк, одиннадцатилетней давности, которое полностью меняет суть закона. Спросите ее о проблеме распределения наследственного имущества, которая возникла у вас с душеприказчиком, и она сразу же вспомнит сходное дело 1972 года. И она, вероятно, является самым непревзойденным мировым экспертом во всем, что касается правила вечных распоряжений – закона, который утверждает, что траст не может длиться дольше жизни завещателя плюс двадцать пять лет. Смысл этот закон имеет только для юриста, занимающегося доверительным управлением и наследством.

Доверительное управление и наследство. Мы те самые люди, которые напоминают вам, что, увы, с собой вы ничего забрать не сможете. Так что, помогая привыкнуть к мысли, что вы рано или поздно неизбежно умрете, мы даем советы, как лучше распределить ваше временное имущество. Более того, мы можем увеличить ваше богатство посредством создания разнообразных трастов, подсказав, как остроумно избегать гигантских налогов. Если потребуется, мы сможем предложить для ваших капиталов разнообразные налоговые убежища. Мы способны придумать такой строго управляемый траст, что ваш непутевый наследник не будет иметь возможности пустить деньги на распыл. Мы легко можем лишить такого сына любой доли в вашем наследстве, ссылаясь на целый ряд обстоятельств – обязательные для исполнения статьи в вашем завещании, которые могут запретить его матери/вашей вдове тратить деньги на блудного сына. И разумеется, мы гарантируем, что ваша последняя воля будет неоспоримой и ваши наследники никогда не столкнутся с этим ужасным правилом вечных распоряжений.

Естественно, фирма «Лоуренс, Камерон и Томас» не станет вас представлять, если вы стоите менее двух миллионов. У нас маленький отдел. Мы занимаемся только доверительным управлением и наследством. Один полноправный партнер (Джек Майл), один младший партнер (к вашим услугам), три помощника, пять секретарш. И поскольку наш отдел занят хоть и прибыльным, но определенно скучным сегментом права, нас засунули в самый угол корпоративного штаба и у нас всего лишь один угловой офис.

Офисы нашей фирмы расположены на восемнадцатом и девятнадцатом этажах дома номер 120 по Бродвею, в Нижнем Манхэттене. Это одно из свидетельств развивающегося капитализма бурных двадцатых – небоскреб, напоминающий электроорган. Существует легенда, что в страшном 1929-м добрая дюжина брокеров попрыгали из окон. Те, кому повезло иметь офис с юго-западной стороны здания, могли в последний момент перед полетом насладиться великолепным видом Нижнего Манхэттена. Привет, Господи, прощай, Мамона. Шлеп.

Даже сегодня работники моей фирмы придают большое значение возможности иметь угловой офис. Только полноправные компаньоны пользуются такой привилегией. Но поскольку угловых офисов восемь, многие из наших старших юристов продолжают беспокоиться насчет того, когда же наконец они получат офис с двухсторонним видом из окон, которого они заслуживают. Точно так же помощники, работающие на восемнадцатом этаже, с нетерпением ждут, когда их сделают партнерами и переведут работать на девятнадцатый. А временные работники жаждут быть поскорее переведенными в постоянные. Клерки волнуются из-за медленного профессионального роста (вследствие отсутствия у них законченного юридического образования). А секретарши недовольны получаемой зарплатой.